24.04.2015
Привет, меня зовут Чон Хосок. Мне двадцать два года, родился и живу в Кванджу. Юноша, который не видит своего будущего, ведь оно прочно закрылось от него. Зачем я записываю все это сюда? Только лишь потому, что господин Ли Сонджу попросил меня писать обо всем, что прошло за день. Поэтому для начала я решил написать немного о себе и о том, что чувствую. Думаю, это что-то вроде вступления. Как в книге. Только это личный дневник. И читать его никто не будет, кроме меня и господина Ли. Полагаю, нужно начать с момента, когда все изменилось. С той самой катастрофы… Я был слишком маленьким, чтобы вспомнить хоть что-то о своих родителях, но, смотря на фотографии, где мы все вместе, я верю, что они были прекрасными людьми, хоть и не помню этого. Почему я пишу о них в прошлом времени? Потому что это самое время у меня их и отобрало. Они разбились, когда летели из Гонконга обратно домой, где ждал их я. Так и не прилетели. А я продолжал ждать, ведь ничего тогда еще не понимал. Я просто лежал в своей кроватке и ждал, когда нежные материнские руки возьмут меня и прижмут к себе, а папино «Привет, сынок!» подтвердит, что все вместе, что все хорошо. Но этого не случилось. После меня на попечительство взяла мамина подруга, так как родственники не решились взять на себя ответственность за мое воспитание. Она никогда не разрешала мне называть ее мамой. Я так и не понял почему, но, когда я спрашивал причину ее запрета, она лишь прикрывала лицо рукой и что-то шептала в свою ладонь. Я очень благодарен ей, всем сердцем, и понимаю, как тяжело вырастить чужого ребенка, как тяжело объяснить ему, что родителей уже нет, что они не вернутся, что не нужно стоять у входной двери и ожидать их прихода. Наверное, эта ситуация заставляла ее сходить с ума, потому что каждую ночь я слышал непонятные всхлипы за стенкой. Я винил себя, винил за то, что стал для нее ношей. Но я не хотел этого, правда, я не хотел. Если бы у меня тогда была возможность осознать происходящее, если бы я был хоть чуточку старше, то ни за что не согласился бы стать ее приемным сыном, ведь все мои проблемы становились и ее проблемами тоже. Черт, писать это очень больно, потому что осознаешь, что все ее слезы, проливаемые ночами, из-за тебя. Как только я переехал в ее дом, у нее сразу все пошло под откос: мужчины уходили от нее, когда узнавали, что она живет не одна; в садике вечно приходилось извиняться перед родителями, чьих детей я дразнил или кусал; в школе каждый день нужно было сидеть в кабинете директора за мое ужасное и неподобающее поведение. Вам интересно, господин Ли, что же было у меня в университете? Я отвечу: на втором курсе моя психика полетела к чертям, поэтому я ушел оттуда, забрав документы. Единственное место, которое я часто посещаю, — это моя работа. В шестнадцать я устроился официантом к своей тете. Мне пришлось умолять ее принять к себе, ведь, как я уже писал, никто не хотел брать меня на воспитание, поэтому отношения с родственниками, мягко говоря, не очень хорошие, а оплачивать лечение как-то нужно, ведь моя «мать» не знает, что я хожу к вам, — она все еще думает, что я учусь. Странно, но моя ложь до сих пор не раскрылась. Возможно, я хороший лгун? Наверное, осудить меня намного проще, ведь я всегда слышал фразы, которые звучали по-разному, но несли один смысл: «Двигайся вперед, будь сильным!», «Смерть родителей не повод быть отшельником». Не буду писать всё, их было слишком много. Они все говорили мне не сдаваться. Но давать советы намного проще, чем следовать им, не так ли? Знаете ли вы, что такое одиночество? Ненужность? Я знаю. Я испытываю на себе этот груз каждый день. Те ебанные чувства, которые тянут тебя назад и, когда ты хочешь сделать шаг в новый день, они загоняют тебя в старый, засасывая с каждым разом все сильнее и сильнее, как огромная воронка. Когда ты чувствуешь себя слишком маленьким и беспомощным в этом огромном мире и просишь о помощи, но никто не слышит, всем плевать. Никому не понять человека, у которого отняли родителей с самого детства и из-за которого страдает приемная мать, но не может от него отказаться, потому что будет чувствовать себя виноватой перед близкой подругой. Но это чувство вины переходит ко мне, потому что в сорок шесть лет она до сих пор одна без детей. У нее есть только я. Но я ей не нужен. Хоть она и говорит каждый раз, что заменяю ей ребенка, я чувствую, с какой силой она это произносит. Я не вижу любви в ее глазах, они пустые и холодные. Я устал от всего этого. Даже если я выйду на улицу и закричу, на меня посмотрят, как на идиота, но никто не подойдет и не спросит, что случилось. Потому что всем плевать. У всех свои проблемы. Не так ли, господин Ли?26.04.2015
Прочитав это, господин Ли попросил меня вырвать данную страничку, но я отказался. Он сказал, что я не понял сути его задания и вновь объяснил мне: — Ты должен писать сюда, как прошел твой день, что ты почувствовал в той или иной ситуации, а не свое прошлое, которое ты называешь введением. Тебе стоит начать сначала. Это не то, что я хочу видеть. Так я не смогу помочь, потому что не знаю, что ты чувствуешь. Хотите знать, что я чувствовал, когда вы говорили мне это? Я чувствовал себя никчемным, потому что вы заставили меня поверить в тот факт, что я не способен даже записать свои чувства в дневник. Блять, писать сюда, что я чувствую? А что я могу чувствовать, когда каждый день глотаю антидепрессанты? Когда каждый день вижу лицо своей «мамы», а внутри все сжимается? Когда у меня нет друзей? Что я, блять, могу чувствовать?28.04.2015
Он посмотрел на мои руки. Точнее, я позволил ему посмотреть. Его неодобряющий взгляд прожигал эти шрамы, я чувствовал это. Но мне было плевать, правда. — Что ты чувствовал, когда резал себя, Хосок? Все то же самое. Боль. Только не ту, из-за которой я дал волю лезвию на своих руках, а физическую. Но она все равно не помогала забыть мне о прошлом. Этот самообман не сработал. Я продолжал помнить все старое, хотя шрамы щипали, словно плакали вместе со мной. А что я еще могу сделать, когда никто не хочет помочь мне? Пытаюсь помочь себе сам, но не знаю, как это сделать. Я все еще хочу покончить со всем этим, но я слабак. Очень трудно решиться на это. Вам не понять. Вы можете только сказать, чтобы я перестал ныть. Любимая фраза людей: «Если хочешь, то сделай, а если нет, то возьми себя в руки и иди дальше». Но вам не понять! Вам не понять человека, который держится за маленькую нить надежды, что, может быть, все будет хорошо, что я поправлюсь и буду жить как полноценный человек. А потом я вспоминаю прошлое, которое, блять, преследует меня, и ясно вижу, как оно поджигает эту нить. Я пытаюсь потушить ее, сопротивляюсь, но в один прекрасный момент такие, как я, смиряются с болью, она позволяет нити догореть. А я пытаюсь потушить ее. Пытаюсь не дать ей сгореть. Но мысленно жду того момента, когда она догорит, а вместе с ней и я. Я опоздал на работу. Меня отчитали. Было неприятно, но я извинился и приступил к обслуживанию гостей. Время шло мучительно долго. Я хотел убежать, запах еды вызывал во мне желание освободить свой желудок от обеда. Большое количество людей создавало очень шумную атмосферу. Я не люблю подобное. Во мне всегда царит тишина, и я привык к ней. Спасибо, что хоть платят хорошо. Иначе меня бы тут ничего не держало. Времени оставалось совсем немного до закрытия ресторана, и я услышал, как кто-то вошел. Это был юноша. У него были белые волосы, но корни рыжие, возможно, красил сам, поэтому они не были осветлены; одет он был в рваные джинсы и худи, на которой была странная надпись, я точно не помню, но вроде бы там было написано «ALCOHOL». Он подошел ко мне и спросил, есть ли столик на одну персону. Помню, как засмотрелся на него. Мне показалось, что мы чем-то похожи. Нет, не внешне. Мне показалось, что у нас одна и та же проблема — одиночество. Я точно знаю, что вижу его здесь впервые, но ощущение, словно я знаю его очень давно. До закрытия оставалось десять минут. Я предупредил его, что времени осталось совсем немного, но он лишь махнул рукой перед моим лицом и переспросил вновь про столик. Я не помню, что сказал. Но помню, что он заказал себе бутылку соджу. Серьезно? Почему именно соджу? Мне кажется, что я знал ответ на этот вопрос. Он быстро опустошил бутылку. Провожая его взглядом, я заметил, что юноша прихрамывает. Интересно, как его зовут? Сколько ему лет? Есть ли у него друзья? Господин Ли, почему я так заинтересовался этим парнем? На часах два десять ночи, сон до сих пор не забрал меня к себе. Почему? Неужели все из-за мыслей о том юноше? Нет, вряд ли. Но почему тогда я пытаюсь вспомнить очертания его лица? Почему мой мозг все еще помнит запах его одеколона? И сердце так предательски сжимается, а в легких не хватает кислорода, когда я думаю о нем. Странные чувства, я никогда прежде не испытывал их. Но во мне бушует желание снова увидеть его. Что это? Стоит ли мне поговорить об этом со своей «мамой» или лучше никогда не зарекаться с ней на данную тему? Я не понимаю, что мне делать. А вдруг он больше не придет? А вдруг я больше не увижу его? Я чувствую тревогу внутри себя. Господин Ли, что со мной? Я болен?