Внутри

      Среди властвовавшей тьмы, поглотившей останки почившего города, неспешно тлеющая свеча сияла ярче всего. Пока с потрепанной посудины обильно стекал воск, мгновенно сливаясь с застывшей на лакированном столе водой, её пламя безучастно колыхалось в такт сталкивавшимся с ним каплям дождя. Они соприкасались с огнем и тут же исчезали, оставляя после себя едва заметную дымку, и такая аномалия встречалась не только у свечей. Огонь здесь имел особое значение: он был бессмертен, словно въевшаяся детская страшилка, древнее зло, укоренившийся внутри кошмар; как вбитое клеймом в недра мозга проклятие. Его нельзя было беспечно погасить рукой, против него была бессильна вода, и сама небесная гладь, казалось, надрывалась каждую ночь, дабы потушить те подожженные уголки своего мира, где ещё что-то дымилось, пылало, завлекало в свои объятья последние воспоминания о прошлой жизни. И о жизни вообще…       Слишком мало времени здесь, чтобы перестать задавать вопросы. Но на некоторые у меня все же были ответы. Память стиралась с каждым днем, размывалась, пока сфокусироваться на воспоминаниях не стало так же сложно, как рассмотреть что-то под водой сквозь витражное стекло. Лица размывались, голоса искажались, но тоска оставалась где-то внутри, колючая, будто проволока, сжимающая нечто в моей душе. Мне казалось, только она держала меня на плаву, позволяла помнить, что у меня есть семья, дом и надежда на возвращение. Возвращение откуда? Возможно ли выбраться из собственного безумия? А непрекращающегося кошмара? Последние несколько ночей я всерьёз начала допускать тот факт, что умерла либо попала в кому. Должно же быть всему происходящему хоть какое-то объяснение, — я слишком часто произносила эту фразу, не желая понять, что существуют вещи, в которых смысл искать не стоит.       Низкий сиплый голос прибавлял ему возраста. В полном мраке, в неведении откуда он исходит, можно было невольно оказаться в дешевом ужастике, в глубинах которых из чердаков и подвалов доносится такой же леденящий говор. Тем не менее, даже без всего этого сопровождения, он все равно выглядел жутко, будучи «реальным»… Разгуливая босым в белоснежной мантии, окровавленной по пояс, он пытался слиться с собственным кошмаром, всегда появлялся неожиданно и мало разговаривал. Но моему появлению в собственном особняке он, правду говоря, удивился. Даже более — он был в настоящем смятении. На отчаянные и бесконечные вопросы о том, что происходит, он отвечал холодным молчанием. Всегда. Из-за того, что все наши недолгие диалоги крутились вокруг этого, нам ещё ни разу не удавалось поговорить о чём-то другом. Моя зацикленность была обоснованной, ведь он был единственным рядом, кто был способен отвечать.       Рувик. Мне не пришлось спрашивать его имя. Иногда мне казалось, что я знаю о нём больше, чём о себе. Чёртова нелепая видеоигра… Если судить по ней, то меня подключили к какой-то системе. Либо я всегда жила в ней? Мое сознание вселилось в сознание несуществующего человека? Звучит ещё абсурднее… Я звала его Рубеном, наблюдая за тем, как он каждый раз сменялся в лице, стоило мне произнести его настоящее имя. Жаль, своего я не помнила. Но в первый же день он прозвал меня Молли. Сказал, он звал так свою первую лабораторную крысу в детстве. «Такая же мелкая была, глазастая, голос пискливый, да ещё и под ногами постоянно мешалась» — От таких неоднозначных шуток я вновь вспоминала, с кем имею дело. Совсем не хотелось бы стать его подопытной, а уж тем более гадать, что произошло с животным позднее.       Почти всё свое время, если такое понятие как «время» вообще имеет место быть здесь, я проводила в его особняке, где и очнулась в одной из спален, завернутая в окровавленные простыни, словно воскресший мертвец. Я помнила, в компьютерном мире по этому злосчастному дому бродили жуткие твари, а на каждом шагу коварно поджидала очередная извращенная ловушка, но он был пустым. Даже простыни на кроватях обрели свой естественный цвет, будто кто-то устроил накануне генеральную уборку. Несмотря на это, я все равно боялась бродить по нему ночью. История, которую носил за спиной Рубен, была ношей не только для него. Когда вновь восходила Луна и наступала фантомная ночь, я чувствовала злость, боль и ненависть, которые незримым пламенем выжигали внутри меня огромную дыру, а к утру она заживала, а вся злоба, превращавшаяся в желчь, бесследно испарялась, как будто бы я снова становилась собой. Ведь она была не моей.       И хотя здесь мне не хотелось ни есть, ни спать, мне все равно иногда казалось, что я невольно впадаю в сон. Вижу всё чужими глазами… Я чувствую холодную рукоять ножа в своей руке, сопротивляюсь собственному сумасшествию, но одинаково проигрываю и вонзаю сверкающее при лунном свете лезвие в плоть собственной матери, а после, опомнившись, еще больше впадаю в беспамятство и с долей удовольствия убиваю отца. Смотрю на родную сестру, умирающую в агонии в языках огня, задыхаюсь от душного воздуха брошенный в подвале. Вспоминаю это снова и снова, прокручиваю в разном порядке, но остаюсь виноватым. Их желание стать богаче, влиятельнее, сохранить репутацию отняло у меня всё. Но такой участи они не заслужили… Простите…       Мне казалось, после каждой такой ночи нечто в чужом мире нещадно рушилось. Всё жалостно трещало по швам, а то, что осталось от некогда жившего в воспоминаниях мегаполиса, глубже проваливалось под землю, под оболочкой которой рождались новые мерзкие существа. Когда Рубен мучил себя, он обычно надолго исчезал, да ему и без этого не сиделось на месте; почва под ногами дрожала, всюду носились невидимые силовые волны, от которых накатывало длительное головокружение, и стоило на миг закрыть глаза, как одна из них телепортировала заблудшего в случайное место. Но достаточно сосредоточится, как подобное явление становится удобным способом перемещения, а для меня — ещё и единственным. Этой ночью я снова погрязла в его видениях. Этой ночью я пошла за ним.       Оторвав взгляд от ёмкости со свечой, я осмотрелась. Когда-то здесь было кафе, — пронеслось в голове, когда я небрежно пнула ногой старую вывеску. При чём очень уютное и, судя по изобилию свечей, романтичное. Странно, что от самого здания остались развалины, а столики сохранились чистыми и невредимыми. Но на одном все же нашлось внушительных размеров алое пятно. Может это и не Рубена воспоминание вовсе? Переступив несколько препятствий в виде бетонных обломков, я подошла к столику ближе, подмечая и то, что он единственный, на котором нет свечки. На гладкой поверхности что-то сверкнуло, и я уверено схватила маленькую вещь.       — Пуля, — мгновенно констатировала я, не успев присмотреться. — Ещё… тёплая. — Я постаралась не удивляться подобному, но будь я в реальном мире, решила бы, что выстрел был сделан совсем недавно.       Время для анализа ситуации у меня отнял душераздирающий крик, прилетевший с конца улицы, где она выходила на широкую площадь. Он внедрился в мой разум словно кошмарное знамение, и мое тело на минуту онемело от ужаса, а изо рта вырвался невольный писк, точно крысиный. Паника накатила на меня болезненной волной более не от неожиданности, а от осознания того, что с местными существами я еще ни разу не встречалась. Сердце учащенно забилось в грудной клетке, норовя освободится из-под тесной давки ребер, а дыхание стало предательски громким и прерывистым, что в настигшей могильной тишине глушилось лишь звуком дождя, и в этот раз я была ему действительно рада.       Впервые за все пребывание здесь голову наполнили мои собственные страхи. Я была уверена, что мой сосед, молчаливый психопат, не боится своих же детишек. Немного помедлив, я ринулась куда-то вперед, почти навстречу неизвестному существу, словно пешка, обреченная всегда глядеть опасности в лицо. На самом деле в те минуты я мечтала о том, что где-то вот-вот появится очередной колыхающий земную гладь портал, но узкая улочка отвечала мне таким же холодом, как и её создатель. Я шагала вперед бездумно, иногда оглядываясь назад, туда, где выход, точно как в какой-то игре, был ожидаемо прегражден непроходимой кучей обломков. Остатки стен казались исполинскими, непреодолимыми, они грозились вот-вот упасть, пока на их верхушках мягкое ночное свечение сливалось с тяжелыми каплями дождя. Тропа вела лишь вперед, и с каждым шагом ноги все больше подкашивались, а единственный источник света уже черкнул спину последними лучами.       Оно восстало предо мной словно образ с самых потаенных кошмаров, мерзкое, прячущее свое естество за белым балахоном, по которому густой жижей обильно стекала кровь. На месте, где должно было быть лицо, зияла лишь темень, созданная не ширмой капюшона, но чьим-то сознанием. Кто-то, побывавший здесь, представлял Рувика именно таким. Я застыла в нескольких метрах от преградившего мне путь существа, когда оно начало мерзко извиваться и вновь издало тот самый крик, вблизи грозившийся разорвать ушные перепонки. Из капюшона снова полилась алая жидкость, и я отказывалась осознавать, что это кровь. Сердце замерло, дышать стало почти невозможно, а тело начали пощипывать судороги, будто я была близка к тому, чтобы умереть от шока раньше, чем чудовище меня поймает. Оно вновь зашевелилось и сделало первый шаг навстречу, отчего я рефлекторно сорвалась с места, наконец выйдя со ступора, разворашивая под ногами почву.       Но оказалось слишком поздно. Что-то липкое и тонкое вцепилось в мою ногу будто несколько толстых игл, норовя проткнуть мою плоть насквозь, пытаясь затянуть под землю. Я мгновенно оказалась на каменной кладке; шлепнувшись словно тяжелый мешок, не успела подставить под себя руки и чуть не разбила голову, и от этого падение оказалось ещё более болезненным. Ведь в те секунды, панически цепляясь ногтями за все, что хоть немного выступало на ровной поверхности, я мечтала потерять сознание либо умереть прямо сейчас, лишь бы не попасть в лапы визжащей твари. С глаз ожидаемо хлынули слезы, мне казалось, это конец, а мозг уже не производил ни единой мысли. Задним умом я уже смирилась, что моя гибель близка, а на корне языка застыл металлический привкус, когда нечто схватило меня за предплечье, грозя разорвать на части с обеих сторон. В мгновение ока мир вокруг замолк, а остатки созерцаемого погасли, точно задутая свеча.       По телу пробежалась легкая дрожь, когда нежная шелковистая ткань приятно охладила кожу. Я поводила по ней руками и осмотрела утонувшую в ночном мраке комнату. В самом недосягаемом для бледного света углу, рядом с письменным столом, украшенным замысловатой резьбой, стоял не менее бледный человек, которого можно было невольно спутать со статуей, коих в богатом особняке встречалось в изобилии. Я вздрогнула, заметив его не сразу, а в разум тут же врезались воспоминания о недавних событиях. В сердце что-то нещадно закололо, и я панически начала закатывать штанину, вспомнив куда-то ушедшую боль и запах собственной крови.       — Там ничего нет, — сухо ответил учёный.       Поверив ему на слово, я остановилась и поправила джинсы. Такая глубокая рана не могла зажить без местного чуда, которое подчинялось единственному человеку. Человеку, за долю секунды преодолевшему расстояние от конца комнаты до моей кровати. А был ли он им вообще? На болезненно бледное лицо ниспадала тень от высокого арочного окна, за которым, словно в готическом фильме, циклично сверкала молния. Я видела её силу, но не слышала грома. Как символично… Рувик был столь же непредсказуем: морочил бы голову дешевыми фокусами, а потом бесшумно нанёс удар. И никто бы не знал, кого его сила пронзила бы в следующий раз. Но так же ли поступил бы Рубен? А осталось ли в нём от него что-то еще, кроме имени?       Я молчала, пока слившиеся с белоснежной мантией глаза сверлили во мне дыру. И я не боялась, но ощущала вину. Свою собственную. Я не должна была бродить за ним по пятам, но и взаперти сидеть вечно не собиралась. Больше всего я хотела понять, таков ли этот безумец, каким его рисуют, но в данный момент была благодарна ему за спасение. Но что если смерть и есть выход отсюда? Вряд ли… Ведь если всё это окажется не сном, то она — выход на тот свет, не более.       — Спасибо, — словно через силу выдавила я.       — Не мучай себя, — будто почувствовав мое смятение, бросил он.       Я снова взглянула на него, пытаясь как можно дольше просмотреть в бесцветные кристаллики. На этот раз в них прочиталось отчаяние, которое будто воздушно-капельная болезнь мгновенно передалось и мне. Кроме него на меня по старинке накатили и другие чувства, которые от присутствия своего владельца только усиливались, болезненно звеня в черепной коробке. Он заметил, что я сменилась в лице, и вопросительно заглянул мне в глаза с некоим чувством собственного превосходства. От подобного ярость внутри только возросла, распирая кровеносные сосуды разгоряченной кровью. Я сжала простынь, отвернувшись от обгорелого лица. В этом мире его волосяной покров не пострадал, и из-под капюшона выбивались аристократически-белые пряди. Кожа за столько лет зарубцевалась, но не стала красивее. И все же он все равно выбрал такой облик в своем же сознании — единственном месте, где он мог бы быть собой.       — Ну же, — протянул он знакомым хриплым голосом. — Я же чувствую, что у тебя на языке вертится очередной вопрос. И я даже знаю какой. Что здесь происходит? Или, может, ты хочешь знать где ты? — Он оказался еще ближе, и я смогла почувствовать как его нос коснулся моего виска.       — Нет… Это бессмысленно. Ведь ты сам ищешь ответы, — сквозь зубы процедила я, едва ли сдерживая нахлынувший коктейль эмоций. Во мне будто бы столкнулись два нрава, и оба из них сжигали друг друга заживо.       — Вот как… — Рувик закусил губу, к которой тут же прильнула кровь, словно крича о том, что он жив настолько же, насколько и я.       Он уже приоткрыл рот, дабы бросить в мой адрес очередную колкость, но я не удержалась, когда глухая боль, вызванная охватившей мое тело ненавистью, громко стукнула где-то в груди. Схватив его руку, я прижала её к собственной грудной клетке.       — Как ты живешь с этим? — прошипела я, ощущая как сердце вот-вот разорвется от напряжения.       Аристократ застыл, словно зависшая запись на видеопленке, и я никогда не думала, что когда-то увижу его таким растерянным. Я верила, что если вернусь домой, то точно запомню из всей этой карусели сумасшествия хотя бы это лицо. Он отпрянул так же быстро как телепортировался, погрязнув в раздумьях, словно в зыбучих песках.       — Этот мир мог бы быть совершенно другим, если бы ты не травил его так же, как травишь меня, — все еще исполненная не своей смелостью продолжила я.       — Хочешь меня в чём-то упрекнуть? Давай! Я же рождён для этого! — Непривычно для себя учёный загорелся, а давно забытое чувство раздражённости вернулось и заиграло новыми красками, будто бы его снова заперли в подвале. Будто бы он снова оказался в своей тюрьме.       — Ты совершал кошмарные вещи, и теперь они преследуют тебя здесь. Но в том, в чём ты коришь себя, твоей вины нет.       — Заткнись! — полные ярости слова прогудели в голове корабельным гудком. — Я убийца, бесспорно, но я не позволю тебе играться с моими чувствами. — Его рука внезапно оказалась на моей шее. Сильнее вбивая меня в кровать, он продолжал сжимать пальцы, норовя довести меня до заветной агонии, пока я безуспешно пыталась освободится, применяя ногти. Но мне казалось, даже если прямо сейчас выстрелить безумцу в голову, он все равно закончит начатое. — Не лезь в моё прошлое!       Я стала ощущать, как мое лицо налилось горячей кровью, а захватить хотя бы частичку живительного кислорода стало невозможно. Мир вокруг начал тлеть вместе с моей жизнью. Но умер ли бы он вместе со мной? Я не узнала, ведь выжили мы оба. За секунду до падения в бездну — резкий вдох, вернувший миру краски. Я часто задышала, жадно хватая воздух, которого меня бессовестно лишил человек, безучастно усевшийся совсем рядом. Не считая попытки убийства, в таком обличье он не казался полным психом, скорее просто частично неуравновешенным садистом. Он ведь не взорвал меня силой мысли, но я не была уверена, что рада снова вернутся в этот мир.       — Я не смог… И не хотел… — Было заметно, что подобные слова давались Рубену с таким же трудом, как мне извинения и благодарность. Но у него была причина серьезнее скверного характера. Слишком долгое время люди были для него лишь материалом. Возможно я была первой, кто осмелился преодолеть его личное пространство, охраняемое тонной невообразимых чудовищ и смертоносной тягой к причинению кому-то страданий.       — Рубен, — я снова без опаски произнесла это имя, давно забытое, но принадлежавшее только ему, а не скользящему в тени чудовищу, которым только медсестер со слабой психикой пугать. — Я бы не лезла, — запнулась я, подметив, что боль в шее ушла, будто по приказу. — Но оно…преследует меня. Я видела многое, даже то, что видеть не стоило, и большинство из этого я бы предпочла забыть. Сначала я думала, это очередные нелепые сны, но потом я поняла, что ни разу не засыпала. Явления приходили наяву, будто проектируя чужой разум, мысли, кошмары…       — Значит ты знаешь всё, — он замялся.       — Но не всё понимаю. — Потирая шею, я снова перевела взгляд на сидящего напротив. Он вправду казался слишком спокойным, будто выжидающий жертву хищник; почти не двигался, смотрел куда-то в пол, перекручивал всё новые мысли, грозившиеся повлиять на всё вокруг.       — Как и я. — Его ответ прозвучал неожиданно, разрезав острием меча настигшую тишину. Но от этого не менее трагично.       — И все же… Ты предполагаешь, что жив?       — Система, которую я создал, делится на множество уровней. Попади в один из них и ты не отличишь действительность от проекции. В ту ночь, когда Хименес предал меня, я был внутри. И я не помню, как выходил обратно. Но он, вне сомнения, что-то со мной сделал. В любом случае, кому-то было выгодно, чтобы я думал, что не могу вернутся обратно. В итоге я стал пробоиной в собственном проекте.       — Если всё так, как ты говоришь… — я нервно потерла руки, когда в нос снова ударил колючий аромат крови, снисходивший от грязной мантии. — Тогда что здесь делаю я?       — Можно лишь догадываться. Я слишком давно не был в наружном мире, но точно знаю, что за свою практику мне ещё не удавалось добиться такой удачной синхронизации с чьим-то сознанием. Тебе удалось проникнуть в мой разум, а мои мысли впервые за долгие годы упорядочились, благодаря твоему. Словно мне снова есть во что верить… — Рубен вновь опустил голову, будто бы застывая в раскаянии пред алтарём, и на этот раз капюшон, который подобно непробиваемому куполу ограждал владельца от внешнего мира, почти полностью закрыл его лицо. Нам обоим осточертел этот мир, запах падали, преследующий душок гнили и зияющая внутри леденящая бездна, расширявшаяся с каждым новым днем, постепенно сливавшимся с другим.       Смертельно захотелось простого человеческого тепла, завлекающего, безукоризненного, подлинного. И я не знала, чье вожделение было сильнее. Осторожно пододвинувшись ближе, я заметила, как аристократ закрыл руками, укрытыми шрамами, лицо, и едва заметно прислонилась плечом к чужой спине. В ответ он лишь слегка вздрогнул, ведь слишком долгое время к нему не притрагивался никто живой. Устало вздохнув, я уткнулась в него носом.       — Что ты делаешь? — донеслось из-под капюшона, и я почувствовала, как собеседник задвигался.       — Не знаю, — честно ответила я, не желая противостоять буре хлынувших в голову мыслей, которые пульсировали в ней в унисон с чужими желаниями.       Он замешкался и повернулся ко мне, когда я с опаской отпрянула. Я все еще не знала, так ли кроток омут, отражавшийся в измученных глазах, или он окажется зыбучим песком, который вновь лишит меня воздуха, но на этот раз окончательно. Викториано снова замер, сливаясь с серым свечением холодной звезды, но на этот раз его взгляд не был столь обжигающим. В нём застыл преданный всеми ребёнок, запертый во мраке наедине с собственными демонами. Словно навстречу дикому животному, я потянула руку к его лицу, желая усмирить непредсказуемый нрав. Он не отпрянул, но окинул вопросительным взглядом, когда моя ладонь без отвращения легла на покрытое рубцами лицо.       Наш зрительный контакт продолжался до тех пор, пока его рука в ответ не коснулась моей. Он убрал её со своего лица, всё еще не разрывая тягучей тишины, и я почувствовала, как моя маленькая ладонь утонула в его — большой и неестественно холодной. Под его ногтями застыла запекшаяся кровь, перемешиваясь с грязью и смолой, а обнаженная грудь показалась вблизи ещё более истерзанной, будто бы все созданные чудовища норовили протиснуться в наружный мир через его тело, оставляя после себя смертельные раны.       Но раны давно зажили. Только не внутри. Я провела фалангами пальцев по измученному телу с непреодолимым желанием помочь.       — Может пора прекратить этот кошмар? — прошептала я едва слышно.       Он отвернулся снова, предвкушая давно забытое чувство спокойствия, пока чертоги его разума возвращали себе здравый облик. Но я начинала ощущать, что нездоровой становлюсь я. Продолжая держать руку Рубена, я заметила, что места, к которым я прикасалась, приобрели здоровый вид. Чужие раны затянулись, словно подчиняясь моей прихоти. Его взор снова пал на меня, и он снова изменился — стал чище, а лица сошло уродливое напоминание о чудовищной трагедии. Ушло вместе с ненавистью. Но она пришла ко мне.       Отодвинувшись от аристократа, я ощутила недомогание, когда особняк задрожал от мощной вибрации. Глубоко из-под земли исходили сильные толчки, которые грозились разрушить остатки итак умиравшего мира. С багровых стен посыпались старинные картины, где-то в коридоре разбилась очередная статуя, с грохотом упал сервант, лишаясь стекла и коллекции фарфорового сервиза, а на единственном в спальне окне появились трещины, такие же, как и в моем сознании. Полным испуга взглядом я посмотрела на Рубена, но он был невозмутим, за долю секунды небрежно прижимая меня к себе. Стоило мне ощутить, как мое тело слилось с другим в долгожданных объятьях, как разум погрузился в пучину темноты, камнем летя куда-то ко дну. Жаль, я так и не узнала, что в тот миг мир не рушился, а возрождался.       — Замечательно! — Кто-то нещадно захлопал в ладоши, и от неожиданности по телу пронесся электрический разряд, заставивший меня резко распахнуть глаза, да только далось это слишком болезненно, и я лишь легонько приоткрыла веки. — Сеанс превзошел всё ожидания, — продолжил тот же мужской голос, но кроме размытого туманного силуэта, преграждавшего светившую в упор лампу, рассмотреть не удавалось ничего.       — Система санирована, — прозвучал из динамика бездушный женский голос. В этот момент с моей правой руки сошло онемение, и я смогла ощутить, что держу ею чью-то ещё.       — Сэр? — патокой потянулся ещё один женский голос, только настоящий и совсем рядом. — Что делать с подопытными?       Я была почти уверена, тот, к кому обращались, досадно закусил губу в раздумьях. Но для меня все было слишком безразлично в тот момент. Я все ещё балансировала между сном и явью, и сон приходился мне по душе больше.       Ликвидировать, — болезненным эхом отбилось в уме, и я на мгновение очнулась, сильнее сжав чужую ладонь.       В следующий миг прямо над головой пронесся распирающий слух свист и грохот, схожий с выстрелом. Я не почувствовала ничего, и даже для страха не хватило сил. Еще немного побыв в сознании, я вновь провалилась в беспросветную темень. Тело, словно вода, укрыла пелена спокойствия, и следом за ней исчезли все звуки.