Последняя встреча

      Три дня лил дождь и затих только сейчас, на рассвете. Речушка — поганка, серо-свинцовая, уже растерявшая тепло летнего солнца, вынесла на ноздреватый песчаный пляж грязь, лохмотья водорослей и кое-какую рыбешку, которой не повезло — по пляжу разгуливают крикливые чайки в поисках добычи, а некоторые носятся над рекой и пляжем, задевая крыльями низкое небо.       Подальше от воды — поближе к закрытым летним кафешкам, на цепи, как дворовые псины, лежат перевернутые кверху брюхом лодки. На одной из них сидит мужчина в белой рубашке и джинсах, разлохмаченные ветром седые волосы лезут в глаза, и мужчина, время от времени, резким и недовольным движением пятерни пытается зачесать их назад. Губы на грубоватом, с крупными чертами, лице складываются в ухмылку, а неожиданно яркие и умные глаза - серьезны. Определить его возраст сложно. Женщины, с которыми он проводит ночи — чувственные, утонченно-красивые — делятся по-секрету со своими подругами, что он — жаден до тела и нежен, как двадцатилетний юноша. Его бизнес-партнеры, с кем он ведет дела крупные и не всегда чистые, говорят между собой, что он жесток и расчетлив, как человек, который прожил много и много испытал… На коленях у мужчины лежит винтовка с накрученным на ствол глушителем.       Неподалеку от сидящего на лодке, неподвижно стоят двое — одинаково квадратнолицых и широкоплечих в стандартных черных костюмах. Один из них держит в руках кожаную куртку с серым густым мехом и старается не пропустить момент, когда она потребуется хозяину.       Неожиданно, повинуясь какой-то своей мысли, мужчина спрыгивает с лодки и, вскинув винтовку, практически не целясь, стреляет в летящую чайку. Пуля пробивает хрупкое птичье тельце, а на выходе, раскрываясь стальным цветком, выдирает кусок плоти, костей и перьев, чуть не с половину чайки. Глушитель смягчает звук выстрела так, что птицы лишь слегка взвиваются и, курлыкнув, не чуя опасности, возвращаются к своим делам.       Опять выстрел, тут же следующий. Безжизненные, бело-красные комочки падают рядом с кромкой воды. Мужчина недовольно поводит плечом — чувствуется отдача, но все-таки, винтовка хороша и стрелять из нее пулями дум-дум по чайкам — святотатство. С таким оружием надо охотиться на крупного зверя.       «Знаю я тут одного «крупного зверя», которому не мешало бы башку прострелить лет двадцать назад» — думает седоволосый стрелок, и мысли его перетекают на то, что именно из-за назначенной с этим «зверем» встречи, он вынужден в раннее промозглое утро торчать на загаженном пляжике.       Настроение резко портится. Винтовка уже не радует. Чайки клюют трупики своих… «состайников» — всплывает слово в памяти мужчины, вызывая ненужные, пустые воспоминания и ярость от невозможности сделать воспоминания настоящим. — Где оптика? — орет он в сторону человека с курткой в руках. — Так Вы же сами сказали — оптику прикручивать — только позориться, — оправдывается чернокостюмный.       Мужчина с винтовкой уже готов сорвать раздражение на непредусмотрительном подчиненном, но, со стороны шоссе слышится приближающийся рев мотоцикла, привлекая внимание вспыльчивого стрелка.       На границе песка и асфальта, возле непривычно дорогой и чистой для этих мест машины, на которой приехал любитель оружия, мотоцикл останавливается, и с него соскакивает низкорослый худощавый человек - длинные черные с проседью волосы завязаны в низкий хвост, древняя куртка — явно великовата. На остром неприятном лице его отсутствует всякое выражение, но достаточно присмотреться, принюхаться, прислушаться к его шагам, к движениям его необычайно длинных пальцев, чтобы понять — этот человек смертельно устал и живет лишь по привычке.       Стрелок напускает на себя расслабленный вид и, кивнув чернокостюмным — мол, все в порядке, подбивает еще одну чайку.       Он убирает палец со спускового крючка, когда слышит за спиной голос-шелест: — Это бессмысленная жестокость, Волк.       Волк оборачивается, резанув улыбкой отвечает: — Знаю. Но, надеюсь, мою скромную персону мы сегодня обсуждать не будем, а ты просто объяснишь — какого черта позвал меня в этот ублюдочный городишко?       Усталый человек краем рта усмехается на «скромную персону» и игнорирует вопрос о причинах, по которым Волк приехал к нему в город. — Новая? — кивок на винтовку. — Новая, — Волк не удерживает довольную улыбку, — подарок от ребят. Постарались на славу. У меня, между прочим, вчера день рождения был. — Неужели ждал от меня поздравлений? — Ну что ты, Слепой. Уверен, я от тебя даже венка на похороны не дождусь. С черной ленточкой и надписью «От любящего вожака».       Слепой смотрит прямо в зрачки, и Волку это нравится куда больше, чем мутное молоко в глазах Хозяина в Доме. — Зачем тебе эти держиморды? — Слепой продолжает кидать незначительные вопросы, не желая переходить к главному. — Знаешь, как - то не рвусь опять сдохнуть, — голос Волка звучит по-детски обиженно. — Торговец оружием боится, что его убьют из его же оружия? — ехидничает бывший вожак. — Слушай, а не пошел бы ты! — вскипает Волк, охрана, слыша повышенной тон напрягается.       Слепой спохватывается, что Волка сейчас никак нельзя злить, если он откажется — можно ставить крест на том, на что он, Слепой, убил свою жизнь. — Не горячись, — как можно миролюбивее говорит он.       Волка нисколько не трогает тон Слепого. То, что Волк — один из совладельцев крупнейшего оружейного концерна Восточной части Изнанки — знают многие. То, что он продает оружие в обход закона — знают единицы. Чем ему это грозит — знает только он сам.       Волк вспоминает про винтовку в руках и Слепого, стоящего так близко, что промахнуться будет невозможно. Волк выдыхает. Медленно. Меняет тему. — И правильно, что не поздравил. Это не мой день рождения. Это просто Дата. — Дата, когда умер Македонский. — Дата, когда я смог жить. Ты ведь даже не представляешь — какое это наслаждение — жить! — Волк жадно втягивает сырой воздух, пахнущий рекой, рыбой и, совсем немного, чаячьей кровью. Его глаза горят мальчишеским задором, ему хочется закричать в небо, как раньше, но он сдерживается и почти с жалостью смотрит на сутулую фигуру бывшего вожака в потрепанной куртке. А потом, совершенно неожиданно предлагает: — Слушай, брось этот паршивый Чернолес. Хочешь, помогу с работой, с жильем? Слепой улыбается про себя — Волк ему предлагает помощь. Слышал бы Сфинкс. — Я приму твою помощь. Но в другом.       Волк скисает. Ну ясно, Бледный в своем репертуаре и сейчас придумает какую-нибудь дичь. — Ты баллотируешься в губернаторы, — Слепой произносит это так, будто Волк сам не знал о своих шагах на политическом поприще. — Надеюсь, ты в числе моих избирателей? — хмыкает Волк. — К сожалению, на выборы я прийти не смогу. Меня уже здесь не будет, — в голосе Слепого какие-то странные, чуть ли не мечтательные нотки. — Ясно. Все-таки валишь в Лес. Для тебя так действительно лучше.       Слепой молча протягивает Волку сложенный вдвое листок. — Что это? Ты все же решил поздравить меня с днем рождения и подписал открытку? — Волк болтает, разворачивая листки и обнаруживает, что это его предвыборный агитационный плакат. Ну да, тот самый. Он еще долго не мог определиться с цветом галстука. Неплохо вышел, кстати. — Что за херня? Ты издеваешься? — почти спокойно интересуется он у Слепого. — Переверни. Обратная сторона исписана мелким женским почерком. Почерк Волк где-то видел, а вот где — вспомнить не мог. Фамилии, имена, адреса — все незнакомые. — Это с какого избирательного участка? — Волка забавляет интерес Слепого к его делам. — С разных, но это неважно. Просто присмотри за ними. — Погоди-ка. То есть ты у нас уходишь на заслуженный отдых, а я буду с этими дебилами возиться? — Волка не волнует, что минуту назад он сам одобрял уход Слепого в Лес. — Можно и так сказать. Мы с Лордом перевели всех. Спящих больше нет. — Вот пусть Лорд с ними и нянькается! Я что, Санта — Клаус тебе?! Ой, Слоник хорошо себя вел весь чертов год, поэтому заслужил подарок — ручную гранату! — Волку совсем не хочется брать на себя обузу в виде кучи разновозрастных и разношерстных подопечных из разрушенного Серого Дома. — Лорд почти не появляется здесь. С годами он все больше и больше становится частью Леса, а Лес свои части так легко не отпускает, — Слепой объясняет терпеливо, но на последних словах его голос подрагивает.       Волк это замечает и, ухмыляясь, рвет бумажку перед носом Слепого. Слепой нервно сглатывает и бледнеет еще больше обычного. — Почему я должен им помогать? Ко мне с помощью что-то никто не спешил. А теперь — катись-ка ты отсюда, мне некогда.       И, повернувшись к Слепому спиной, наводит прицел на одну из чаек. Он привык, что его распоряжения исполняются быстро, и стал забывать, что Слепой — это все-таки Слепой. — Ты высоко метишь. Смотри, не промахнись, — отпускает двусмысленную шпильку бывший вожак. Волк стреляет, пуля улетает в грязное небо. — Сука, — устало ругается Волк, — какая же ты сука. — Пусть так, — Слепой не возражает, — но, торговец оружием в губернаторском кресле мало кому придется по душе. — Пиши список заново и постарайся больше никогда не стоять у меня на дороге. — Список вот, — Слепой с готовностью вытаскивает из кармана такую же бумажку, — а на счет дороги — как получится.       Последняя фраза Волка не устраивает. И вообще разговор не нравится. Слепой, как всегда, не договаривает и что-то очень важное не договаривает. — Значит, ты уходишь в Лес и будешь рыскать там зверем до конца безумного времени этого мира? — хрипловато и нараспев, как когда-то рассказывал свои сказки, уточняет Волк.       Слепой молчит. Ему не трудно соврать Волку, но он не хочет. Он совсем не хочет, чтобы последние слова, сказанные им этому человеку были враньем. Пауза затягивается, и Волк понимает, что не хочет говорить Слепой. — Не может быть, — выдыхает Серый и наклоняется к лицу вожака. — Ты нашел его?!       Слепой медленно закрывает глаза в знак согласия. Он боится произнести это вслух, боится спугнуть свою удачу, боится передумать. — Отдай мне шестеренку, — уверенно говорит Волк. И это совсем не просьба. Так же он обратился бы к своему охраннику — «Подай куртку».       Слепой отшатывается от него. Серый думает, что он мучился в своем посмертии, но он даже не представляет, чего стоило Слепому и Лорду перетаскивать Спящих целиком. Что выдирала за это из них Изнанка. Какую плату взял с них Лес за то, что они — Его дети — оттолкнули Его ради каких-то выродков, Лесу неинтересных. Волк всегда был один. И отвечал только за себя. Волк понятия не имеет, что творилось с Лордом, когда он, найдя Рыжую, перевел ее и Толстого в Лес, а сам отправился за очередным Спящим, а вернувшись — нашел вместо молодой, яркой Рыжей беззубую беспамятную старуху, за которой кое-как ухаживал недочеловек. Волк в это время действительно был волком и старательно, насколько это было возможно в его зверином облике, трепал нервы Македонскому, помогая болезням, что жрали такого неразумно-доброго чудотворца. Волк думает, что его темные коридоры — это кошмары. Да он понятия не имеет, что такое кошмары, которыми щедро угощает Изнанка Слепого. Волк не знает, что такое каждую ночь видеть смерть Лося. Или Сфинкса. Или Лорда. Или вот, отличный сценарий — их выпуск повторяет историю старших. — Мне нужнее, — так же уверенно говорит Волк. — Да, я всегда считал, что другой круг — это проявление слабости, но подобное утверждение справедливо лишь при наличии должного выбора, а меня почему-то выбора лишили. — Прекрасная дикция, уместная жестикуляция — он всегда умел убеждать. — Уступи хоть раз, вожак, — на пол тона ниже, легкая улыбка, добродушный взгляд. Это ведь небольшое одолжение.       До Слепого вместе со звуком такого знакомого хрипловатого голоса доносится запах оружия, хорошего парфюма и алкоголя. Слепой резко разворачивается и бросает через плечо: — Нет. Прощай, Волк.       Он не успевает сделать и двух шагов, как дорогу преграждает охрана будущего губернатора, а в спину, сквозь прицел, смотрят звериные глаза. — Обернись. Слепой не хочет выстрела в спину.       Волк отдает винтовку одному из охранников и подходит вплотную к Слепому. Сухую болезненную кожу обдает жаром Волчьей жизни. Светло-карие, медовые глаза встречают взгляд серый и пасмурный. — Думаешь, я таскаю за собой этих клоунов ради собственного удовольствия? — спрашивает громко, не заботясь о том, что чернокостюмные клоуны услышат. И резко переходя на неслышный шепот — губами в ухо Слепого: — Я не знал, что… там все очень быстро завертелось и дело было даже не в прибыли. Я не знал, кому именно продают это оружие и на чем там сэкономили. Если бы знал — я же не дурак… Я в губернаторы лезу — лишь бы прикрыться. И не знаешь кто раньше спохватится — те или эти…       Волк мог бы и не углубляться в подробности. Для Слепого все становится яснее ясного, он сжимает челюсти с такой силой, что, кажется, хрустнул зуб.       Слепой видит перед собой седого, стареющего человека в дорогой рубашке, с личной охраной, который привык брать то, что хочет, делать то, что выгодно ему. А вспоминает Слепой Волка совсем молодого, который ворвался к нему в дом после смерти Македонского и, скинув облик зверя, захохотал во все горло. Слепой тогда валялся еле живой, мечтая выспаться без кошмаров, после тяжелейшего перехода — тащили Красавицу и его тень, но тень творила нечто ненормальное, пытаясь занять место Красавицы… Волк быстро разыскал Лорда, Валета, Горбача, злосчастного Красавицу, еще кого-то из перешедших, и они устроили в доме Слепого знатный тарарам, в лучших традициях Четвертой. Валет принес гитару, и Волк визжал от восторга, вспоминая навыки игры и свои песни… До боли не хватало Сфинкса, Табаки и многих других, но Слепой был благодарен Волку за тот вечер.       Слепой вспоминает Волка зверем, рядом с больным, уже бессильным Македонским. Зверь смотрит человеческими глазами и показывает идеальные белые клыки.       Слепой вспоминает Выпуск и Волка, которого оставили в Доме призраком, не дав ему ни единой подсказки, ни единой надежды.       Слепой вспоминает Волка незадолго до смерти — властным, умеющим заставить любоваться собой, уважать и слушаться себя.       Слепой вспоминает Волка совсем мальчишкой, каким он его видел только во снах Кузнечика, но помнит его — самоуверенного рыцаря, ничего не боявшегося и знающего, что может получить все, что захочет.       Волк всегда оставался Волком. Хитрым, умным зверем с превосходным чутьем. Жадным, нетерпеливым, порывистым мальчишкой. А Слепой — был его вожаком, хоть Волк и не хотел мириться с этим фактом. Вожаком, который потратил целую жизнь, чтобы позаботиться обо всех, желающих уйти, о неразумных и не потратил ни минуты, чтобы помочь, подстраховать, уберечь сильнейшего в своей стае.       Слепой вытаскивает из кармана шестеренку и кладет ее в горячую ладонь Волка. — Иди к закусочной. Там граница рядом, легко перейдешь. Знаешь, что делать? — Знаю. — Ты попадешь в Дом, где меня нет. Меня маленького забрали с того круга. — Вот поэтому он дал тебе шестеренку, — Волк понимающе кивает. — Ты станешь вожаком. Хорошим вожаком. Присмотри там за всеми.       Кажется, Волк порывается обнять Слепого, но только крепче сжимает шестеренку. Так, что ее зубцы врезаются в ладонь. — Спасибо. Это первый раз, когда Слепой слышит от него слово благодарности. И это последнее, что он слышит от Волка.       Еле заметный кивок квадратнолицему охраннику и винтовку отдают Слепому, вежливо интересуясь, умеет ли он обращаться с оружием.       Волк быстро идет по пляжу. Дойдя до шоссе, он оборачивается и улыбается. Волк не садится в машину, почти бежит по дороге. Редкие прохожие узнают его — предвыборные плакаты были развешаны по всему округу, не исключая даже такой дыры, как Чернолес.       Слепой сидит один на сыром песке, у самой воды, тонкие пальцы сжимают приклад винтовки. Рядом валяется трупик чайки, обклеванной до костей своими состайниками.