Двадцать
Несколько лет работы на фабрике показались им настоящим кошмаром: ели раз в день, спали всего четыре-пять часов в сутки, немного затормозишь на работе — бьют плетью. Общаешься — отрезают язык. Улыбаешься — ломают челюсть. Не ешь — выбивают зубы. Не спишь — выкалывают глаза и отправляют в шахты, где всё равно ни черта не видно. Не слушаешься начальника или общаешься с кем-либо противоположного пола — отрезают палец. Шото и Момо видели это много раз, поэтому вели себя сдержанно. Лишь за полчаса до сна, когда остальные чистили зубы и мылись, они могли поболтать, тихо посмеяться над шутками друг друга и над забавными ситуациями дня, почитать украденные во время обеда книги охранников. В один из таких вечеров к ним нагрянула внезапная проверка и их забрали. Начали отрезать палец ноги, чтобы остальные не видели такого позора. Резали специальными ножницами, медленно, не спеша. Дошло до того, что на середине проделанного пути мучители ушли пить кофе минут на десять. После всё продолжилось, и работники ждали криков. Обычно их умоляли прекратить ещё до начала «ритуала», во время по всему подземелью раздавался душераздирающий крик, местами нечеловеческий и ужаснее, чем во всех страшных фильмах рёв монстра, после лишь леденящие душу стоны содрогали воздух. Эти дети лишь быстро-быстро дышали, зажмурив глаза и стискивая зубы. Не кричали, сдерживались. — Они что, в обморок упали? — поинтересовался про себя один из работников, вытирая кровь со специальной панели. Он выжал её в банку, после закрыл и, подумав, отправил с местным почтальоном медикам на анализы. — Не знаю. Они вообще какие-то не такие, ты хотя бы посмотри на волосы пацана и глаза девчонки, когда она их откроет, — ответил напарнику ещё один парень, замотав раны на ногах детей. Затем он их разбудил. — Идите, закон больше не нарушайте. Шото и Момо чуть подождали, пока лечебная мазь впитается и восстановятся силы, после встали, переглянулись и неспешно пошли к выходу, стараясь не тревожить новопоявившиеся раны.Девятнадцать
По подсчётам Момо, с момента их «рождения» прошло около десяти лет. С момента первого нарушения — около четырёх лет. С момента начала составления плана по побегу — ровно три года, триста шестьдесят четыре дня, двадцать три часа и пятьдесят шесть минут. Через четыре минуты он должен прийти в действие. — Кто же знал, что охранники читают книги по программированию, — тихо размышляла вслух Яойорозу, положив в карман одолженный в столовой батончик с едой. — И кто же знал, что там окажется информация о том, как взломать компьютерную систему фабрики, — так же тихо ответил сонный Шото, протирая глаза. На обоих были сине-белые костюмы, не мешающие передвижению. Осталось три минуты. — Всё взял? — спросила Момо, приготовившись включить программу отключения. — Угу, — кивнул Тодороки, поправив небольшую сумку на плече. Оставшееся время они молча сидели друг напротив друга, разглядывая. Мало ли, вдруг их сразу убьют, если поймают во время побега. Раздался звук, оповещающий о начале операции, и Яойорозу нажала на кнопку. Пути назад не было. Они бежали. Долго, быстро, незаметно. Оказавшись на улице, парочка замедлилась и, отдышавшись, перешла на спокойный прогулочный шаг. Но до свободы было ещё далеко, о чём им сказал голос патрулировавшего человека: — А ну стоять! Что вы здесь делаете? — они поняли, что придётся врать. — У нас свободное время, сэр! — ответила Момо, надеясь, что больше вопросов не возникнет. — А с какой вы фабрики? — С три тысячи шестьсот двадцать восьмой, сэр! — подключился к допросу Шото. — Ладно, идите. Они уже хотели уйти, но их схватили. В том же подземелье они лишились трёх пальцев ног. По одному — за разговоры с противоположным полом.Восемнадцать
По второму — за побег.Семнадцать
По третьему — за ложь.Шестнадцать
На следующий день все лицезрели казнь преступников, нарушивших закон более двадцати раз. Казни всегда были публичными, как урок всем. Проводились они перед толпой не только у телевизора, но и перед толпой у эшафота. Двое человек, стоявших с петлёй на шее (такой древний вид казни специально выбрали), должны были сказать прощальные слова и одновременно, перед сбрасыванием вниз, сказать друг другу фразу: «Ты не должен был нарушать правила более двадцати раз». После этого состоялась казнь, и все уходили с твёрдой мыслью о том, что они не станут нарушать. Это Шото с Момо поняли, разглядывая лица уходящих от экрана собратьев по несчастью. Сами же Тодороки и Яойорозу ещё больше стали уверены в том, что им нужно сбежать. И они это сделали, чудом не попавшись на глаза никому. На этот раз они бежали по тёмным улочкам, где дома казались чем-то ужасным, что вот-вот обрушится на головы «детей для фабрик». — Эй, вы! — шёпот раздался внезапно, как будто прямо из стены, останавливая бегущих. Шото рефлекторно загородил собой Момо, приготовившись к драке. — Да тихо-тихо, я не драться пришёл. Вы же с фабрики? Переглянувшись, парочка медленно кивнула, наблюдая за отошедшим от стены человеком. У него были слипшиеся бледно-жёлтые волосы, в ухе что-то наподобие средства связи, чёрный костюм. — Меня Каминари Денки зовут, — улыбнулся новый знакомый, протягивая руку. Ни парень, ни девушка её не пожали, только немного расслабились. Убрав руку, он почесал в затылке. — В общем, я такой же, как вы. Пойдёте ко мне в убежище? — Допустим, — кивнули оба, и Денки повёл их к стене. Там оказался проход, бесследно закрывшийся за вошедшими. Пройдя ещё немного, новый знакомый открыл следующую дверь, громко крикнул внутрь: — Ребят, у нас новенькие! — и затолкнул в помещение за дверью Шото с Момо. Было слишком светло и шумно, они увидели много своих ровесников, делающих разные дела: кто-то читал, кто-то полуголым играл в карты, кто-то спал. Но все без исключения повернулись на крик Денки. Повисла тишина. — Вы с какой, геро? — задала вопрос странная девушка с зелёными волосами — Тсую, как выяснилось позже. — С три тысячи шестьсот двадцать восьмой, — коротко ответила Яойорозу, немного побаиваясь такого внимания. — Блять, вам какая разница, долбоёбы? Пусть пиздуют на кухню жрать, а то как зомби выглядят! — говоривший сидел перед большим экраном со странным прибором в руках с недостающими восемью пальцами. Все быстро с ним согласились, кинув пару извинений за него, и вернулись к своим делам. Денки аккуратно провёл новеньких в комнату с едой. — Вы, это, не обижайтесь на Бакуго, — попутно объяснял им Денки. — Он на самом деле добрый, просто нервный из-за постоянного попадания на «пытки». Вот, тут немного есть, — он открыл дверцу, откуда сразу потянуло холодком. — Вы же не против заварной лапши? — когда оба помотали головой, он протянул им коробочки и ушёл. — Шото, им нужна еда, — еле слышно сказала Яойорозу, глядя на пустой холодный шкаф. — Нужна. Сходим? — получив утвердительный ответ, Тодороки одновременно с Момо втянул макаронину в рот.Пятнадцать
— Говори, где ваши сообщники? — Яойорозу впервые отделили от Шото на время «пытки». Их всё-таки поймали, но они всё также стойко не отвечали, не просили о пощаде, не кричали. — Твой приятель уже раскололся, так что отвечай! — Зачем мне говорить, если от него вам всё известно? — печально усмехнулась девушка, зная, что Тодороки ничего не сказал. — Ах ты, не слушаешься?Четырнадцать
— Живые… Живые! — как только Шото и Момо вернулись в убежище, на них набросились все двадцать пять с лишним собратьев, радуясь, что тем, вроде бы, не отрезали пальцы. — И с едой, — хором заявили они, показывая мешки. — Вы наши ангелы… — завороженно проговорил красноволосый парень, — Киришима, кажется — принимая припасы и бегом раздавая их всей компашке. — И как не запалиться умудрились?***
Вечером у всех был пир, так как впопыхах Тодороки умудрился схватить заварочный чай и шоколадные конфеты. Как оказалось, у каждого здесь была своя роль: девчонки ухаживали за местом жительства, а парни таскали разные вещи из магазинов. — Сегодня нас чуть не поймали, Бакуго успели даже ещё один палец оттяпать! — заговорщицки рассказывал Денки Яойорозу, придвинувшись поближе. — Но остальные успели убежать, благодаря ему. Рад, что вы тоже ушли невредимыми. Но почему так долго не приходили? — Каминари придвинулся совсем близко, и у Момо, почему-то, загорелись щёки. — А, да там… — запнулась она, не зная, что соврать. — Просто этот магазин далеко находится, — грубо отодвинув Денки подальше от подруги, прошипел Шото. Усевшись между ними, он тихо обратился к Яойорозу: — Как ты? — Нормально, спасибо. И за то, что отодвинул его, тоже, — добавила она как можно тише, пока у Денки зло дёрнулся глаз. — Хочешь, погуляем? — спросил Тодороки, краем глаза наблюдая за движениями Каминари. — А то неуютно тут, среди незнакомцев, — тихим хором завершила небольшую речь парочка и, хихикнув, аккуратно уползла к двери. Их выход заметил только Бакуго, притворившийся спящим в углу. Ночью на улице было очень тихо и свежо. Толпы людей шли спать, пока Шото и Момо сидели на дереве, любуясь большой редкостью — чистым звёздным небом. — Как думаешь, почему людям до тридцати запрещена такая штука, как «любовь»? И что это вообще такое? — внезапно спросила Яойорозу, болтая в воздухе ногами. Тодороки ещё раз удивился их телепатической связи, как наблюдатели в детстве в шутку назвали их одновременные действия. Он-то подумал о том же ровно секунду назад. — Не знаю. Может, книги найдём на эту тему, как на фабрике делали? — Можно попробовать, хоть это и запретная тема, — мечтательно ответила девушка и зевнула. На их беду, патруль неподалёку слышал их разговор. Парочку снова поймали.Тринадцать
— Не стоило вам нарушать столько правил, хе-хе, — рассмеялся патрульный, рассматривая ноги детей. — Ну-с, ещё один за нарушение комендантского часа.Двенадцать
— Да почему вы не кричите? Это же больно, — дивился патрульный, готовясь отрезать ещё по одному — за общение с противоположным полом.Одиннадцать
— А можно вопрос? — тяжело дыша, хором спросили подростки. — Что такое любовь? — Мне придётся отрезать вам по ещё одному пальцу, если расскажу… — издевательски протянул патрульный, но, заметив чрезвычайную решительность в их глазах, сказал: — Это чувство такое. Если с человеком уютно, весело, чувствуете себя безопасно — любовь. Если хочешь его защитить от всего, что может угрожать — любовь. Если не можешь представить и минуты своей жизни без определённого человека — любовь. При разных обстоятельствах больнее за него, чем за себя — сами поняли. А теперь пальцы.Десять
— Придурки, чтоб вас поимели и выкинули прямо в ад, — от очередного патруля их спас внезапно появившийся Кацуки Бакуго. Ну, как внезапно. Выяснилось, что он за ними пошёл и хотел предупредить о первом патруле, но не успел. Хоть от второго спас. — Вообще уже последние мозги вытекли, ночью идти на улицу! — Но сам тоже вышел, — возразил Шото, скептически смотря на злого брата по жилью. — Это не важно! Пока Бакуго поливал парочку всеми известными ему ругательствами, Яойорозу думала, сколько пальцев он потерял, защищая друзей. Когда троица пришла «домой», все уже спали, что не помешало Кацуки пройти к своему законному месту на диване и спихнуть оттуда Киришиму. Шото и Момо же, наоборот, сели спиной к стенке, никого стараясь не потревожить.***
Утром все снова дивились тому, что новые друзья ушли безнаказанными. И пока все уходили по делам, Яойорозу поинтересовалась у Бакуго: — Сколько раз ты нарушил закон? — Официально — девятнадцать, — разоткровенничался Кацуки, роясь в сумке. — Неофициально — больше сорока. А вы с этим? — он кивнул в сторону разговаривавших у двери Киришимы и Шото. — Неофициально — больше пятидесяти, — вспоминая все украденные книги, начала девушка. — Официально — десять, — она горько усмехнулась. — Тебе было больно? — Нет, ведь было, ради чего терпеть. А тебе? — задал вопрос Кацуки и тут же пошёл к выходу, показывая, что не очень-то и хотелось ему слушать. — Больнее было, когда это делали с ним, — прошептала Яойорозу, возвращая себе обыденно-весёлый вид и даже не подозревая, что точно такой же ответ дал Тодороки, находясь всего в пяти метрах. Шото с Момо снова пошли в тот магазин. На этот раз их не поймали даже среди бела дня — пришлось защищать более младшего. По одному — за воровство.Девять
— Сколько раз вы ещё будете мне попадаться, обормоты? Вы хоть знаете, сколько сейчас стоит эта еда? — подыскивая нужные законы, ругался хозяин магазина. По ещё одному — за общение с противоположным полом.Восемь
И ещё по одному — за сокрытие преступления другого человека. Пятьдесят девятый пункт из шестидесяти, подпункт семь, ровно как и оставшихся пальцев после нахождения этого кусочка текста.Семь
— Да ладно? Сразу три за раз? — расспрашивали несчастную парочку уже ставшими друзьями ребята, забирая пакеты. Денки, по какой-то причине, места себе не находил и шёпотом обвинял в случившемся Тодороки. — Ребят, мы вам сказать кое-что должны… — хором начали Шото и Момо. Переглянувшись и кивнув друг другу, они взглядом договорились о том, что новость скажут вместе. — Мы официально нарушили закон тринадцать раз, — после их слов повисла тишина. Каминари просто рухнул на диван, у кого-то изо рта упала ложка. — Да вы гоните, геро, — Тсую шокировано уставилась на ноги парочки. — Как вы тогда ходите, геро? — Бакуго же ходит, так почему мы… — Этот взрывной упырь — отдельный случай! — воскликнул Денки, не обращая внимания на возмущённое «Чё сказал, тварь?» из кухни. — Нас растили в таком месте, где не обращают внимания на боль, но у вас по-другому! У вас самая мирная в этом плане фабрика, так что это ненормально! — Перестань, хер доставучий! — из кухни Каминари в затылок прилетела открытая консервная банка, отправленная, судя по всему, Бакуго. В этот вечер все молчали, а на утро к ним ворвались полицейские и объявили, что их ждёт как минимум по три отрезания пальцев. По одному — за общение с противоположным полом.Шесть
По второму — за воровство.Пять
По третьему — за сокрытие преступления другого человека.Четыре
Всех вышвырнул из убежища лично генерал, который не мог терпеть такого количества сбежавших «детей для фабрик». Бакуго и ещё нескольких ребят повели на виселицу, поставив в первые ряды их друзей. Даже не друзей — семью. Последние слова Бакуго запомнились, наверное, всему городу, если не миру: — Ради таких засранцев стоило нарушить закон более двадцати раз, — усмехнувшись, сказал он. Его скинули. Бакуго ушёл из жизни, не сожалея о ней, с улыбкой и счастливыми воспоминаниями о своей семье, у которой в тот момент забрали столь дорогого человека. Они осознали это только сейчас, вспоминая все перепалки с этим «взрывным упырём», которые случались исключительно из-за него. Но случались перепалки ради всей семьи. Они это вспомнили. Все разошлись. Денки обвинил в случившемся Тодороки и Яойорозу и запретил им приближаться к их компашке. Вечером парочка нашла одинокую гостиницу рядом с парком аттракционов, где на них даже не посмотрели, что помогло беспрепятственно снять небольшую комнату. — Знаешь, — начала Яойорозу, когда они уже лежали в кровати друг напротив друга, — мне как-то сказали, что если есть, ради кого терпеть боль, то она не страшна. — Мне тоже так говорили, — усмехнулся Шото. — И у меня тоже есть, ради кого терпеть, — они снова сказали вместе, заранее зная об этом. Было слишком очевидно, особенно после объяснения слова «любовь».***
Утром они решили жить для себя, не обращать ни на кого внимания. Решили сходить в парк, как описывалось в некоторых книжках — держась за руки, беззаботно болтая, катаясь на всех, даже самых страшных, аттракционах. И получилось. Да, на них косо смотрели и сторонились, иногда не пускали развлекаться и звали полицию. Они же тайком покатались везде и после, смеясь, убегали от офицеров. Но наткнулись на гуляющего генерала.Три
— Удивительные вы всё же дети, — промолвил Энджи, меняя перчатки и специальные ножницы. — Почему до сих пор не решили перестать общаться, если из-за этого столько проблем? — Не можем, — оба улыбнулись и счастливо засмеялись, несмотря на их положение. По второму пальцу отрезали за неповиновение офицерам. Быстро и резко, в отличие от предыдущих. Или им показалось?Два
Вечером они пошли на концерт под открытым небом. Вид был так себе — дым из труб фабрик валил огромными клубами, закрывая небо. Однако концерт был просто шикарным, ведь столько красивой, весёлой, грустной и давящей на уши музыки Шото и Момо слышали впервые. Они сидели на заднем ряду, обнявшись, и иногда подпевали, если песня казалась им знакомой. В один из перерывов, пока Тодороки ходил за напитками, Яойорозу достала откуда-то книгу с интригующим названием: «Процесс зачатия и взросления ребёнка». После концерта и душа, уже устроившись поудобнее под одеялом, парочка решила прочесть книгу. Они пожалели об этом уже спустя десять страниц. Когда книга была дочитана, Шото и Момо были похожи на варёных раков и лежали спиной друг к другу, не зная, что сказать. — Я, это, пожалуй… Кхм, в общем, на диван пойду, наверное, — Тодороки хотел слезть, но услышал просто феерическое предложение, которое он сам был не прочь озвучить: — Не хочешь… Попробовать ребёнка завести? — Момо всё так же лежала под одеялом с головой, только волосы немного видны. — Говорится, что для девушек это больно, — казалось, будто цвет половины волос и лица стал одним и тем же. — Ты уверена? — Если есть, ради кого терпеть боль, то она не страшна. Откроем книгу ещё раз? — спросила она, высовываясь из-под одеяла и пересекаясь взглядом с Шото.***
Позади осталось ровно шесть лет, десять месяцев, тринадцать часов и две минуты с момента нахождения книги. Ровно шесть лет и десять месяцев прошло со дня рождения почти первого ребёнка за несколько десятков лет, зачатого естественным для человека путём. От великих подсчётов Момо отвлёк Шото, во сне решивший, что время пробуждения обязательно должно сопровождаться объятиями с любимой женщиной, из-за чего Яойорозу оказалась неспособной шевелить руками примерно на минуту. — Доброе утро, он ещё не встал? — сонно проговорил Тодороки, уткнувшись носом в макушку неофициальной жене. — Нет пока, но мне нужно готовить, так что, к великому обоюдному сожалению, я выберусь из твоих объятий. Неохотно отпустив Момо, Шото тоже встал и пошёл проверять, действительно ли сорванец спит, а не притворяется. Буквально шесть лет и восемь месяцев назад Тодороки купил квартиру на окраине города якобы для себя, после уже с Яойорозу они сюда переехали и стали жить. Отец будущего семейства запретил тогда выходить Момо из квартиры для её же безопасности, сам ходил за всем необходимым. Когда появился ребёнок, новоиспечённые родители радовались больше всех людей на планете. Сейчас же Момо слушала безмятежный спор Шото и их ребёнка о том, можно ли пугать родителей с утра пораньше. Мать семейства надеялась, что её муж не забыл о том, что они должны сказать ребёнку сегодня. — Мы пришли! — на кухню радостно ввалились отец и сын, унаследовавший от матери цвет волос, а от отца характер и гетерохромию. Разложив завтрак по тарелкам и сев за стол, Шото и Момо переглянулись. Начал говорить отец, как договаривались ранее, пока мать писала нужное послание на бумажке и ставила таймер. — Слушай, сын, — когда ребёнок поднял глаза, родитель продолжил, — мы с мамой сегодня уходим по делам и хотим, чтобы ты кое-что сделал. — Если мы не вернёмся, когда запиликают эти часики, — Момо отдала прибор сыну. — То со всех ног беги по этому адресу и отдай записку, хорошо? — на этот раз протянула записку. Тодороки-младший кивнул и продолжил есть. Момо и Шото ушли, напоследок попрощавшись, будто видят ребёнка последний раз. Шло время, родители не возвращались. Ребёнок смотрел телевизор, когда услышал сигнал таймера и, помня просьбу родителей, схватил записку и со всех ног бросился бежать. Бежал долго, но не уставал. Добравшись до своей цели, он стал колотить в дверь и остановился, только когда услышал из-за двери «Иду я, иду». Открыл дверь странный парень с красными волосами, которому тут же была передана записка. — Здравствуйте, старые друзья, — бормотал удивленным голосом парень. — Жаль, больше не увидимся. Очень просим позаботиться об этом ребёнке, его имя — Бакуго… — уставившись ошалелыми глазами на записку, красноволосый крикнул в дом: — Эй, Денки, у нас гости! Заходи, малыш, — последнее адресовалось уже Тодороки-младшему. Оба зашли внутрь.Один
— Кто бы мог подумать, что вас поймают так просто, да ещё и спустя шесть лет, — снова генерал Энджи, снова попались. Хотя бы деньги успели перевести, это радует. — Не хочу вас расстраивать, но вас ждёт виселица за вашу главную проблему — за общение друг с другом, — по предпоследнему пальцу отрезали за неповиновение. По последнему — за воровство.Ноль
Они стоят на том же самом месте, где ровно шесть лет, десять месяцев, день, двенадцать часов и тридцать две минуты назад погиб Кацуки Бакуго, благодаря которому они смогли прожить так долго. Ровно на этом месте шесть лет, десять месяцев, день, двенадцать часов и тридцать две минуты назад были произнесены самые правдивые слова. Ровно на этом месте повторится эта история. Они знают, что сейчас Бакуго сидит на небесах и ругается на них за будущую смерть. Они знают, что сейчас Денки закрывает внезапному гостю глаза и просит прощения за случившееся шесть лет, десять месяцев, день, двенадцать часов и тридцать минут назад. Они знают, что сейчас думают об одном и том же. — Последние слова? — спрашивает палач. — Ради такой жизни не жалко нарушить закон больше двадцати раз! — счастливо выкрикивают они и смеются. — Я тебя люблю, — шепчут они друг другу напоследок и сами прыгают с петлей на шее. Им не нужно, чтобы их лишили жизни за грехи. Они не хотят, чтобы палач до них докасался. Им нужно, чтобы они сами оборвали свою жизнь ради свободы. Они хотят, чтобы это было их решением, а не правительства, что они так ненавидят. Они всё делали неосознанно вместе: родились, дышали, начали работать, услышали о законах этого мира, впервые его нарушили, нашли семью, потеряли её, плюнули на порядки, завели ребёнка, воспитали его, передали сына в надёжные руки и отправились в свободный мир… Где-то на казнь смотрят постаревшие наблюдатели, жалея, что не рассказали особенность их происхождения самим детям. Где-то после казни шокированная бывшая семья слушает рассказ их ребёнка и получает уведомление о переводе им нескольких сотен тысяч долларов. Где-то после казни генерал стоит и смотрит в небо, радуясь, что двадцать три года назад они с другом и двумя девушками решились на эксперимент, прошедший более чем удачно.