О шрамах

На кухне мы с Наташей сидели уже давно, пальцами поглаживая кружки с остывшим чаем. Это был один из тех дней, когда не виделись давно, и слова льются-льются, новости все не заканчиваются, темы тянутся одна за другой, смех все не смолкает. А затем настает тишина. Обеим уже нечего сказать и это - самая точка откровения. Когда в тебе остается только все самое потаенное. То, что лежало под ежедневными мыслями, как старое свадебное платье в чулане под коробками с обувью. Когда молчание звенит, а воздух можно глотать чистой водой. - В день больше 10 тысяч женщин погибает от домашнего насилия. Я думала об этом последние два месяца. Когда случайно прочитала это на одном из сайтов, куда ты попадаешь совершенно немыслимым и непонятным даже тебе образом. Я всегда жила обеспеченной хорошей жизнью. Любящие родители, теплая постель, никаких голодовок и страданий. Мужчина, которого люблю я и который любит меня, прекрасные маленькие дети. Любимая работа, которая помимо удовлетворения приносила еще и неплохие деньги. Столько "люблю" в моей жизни... И в этом коконе постоянного счастья мое сердце обливалось кровью от мысли о чем-то настолько ужасном. Умереть от рук того, кому доверяла жизнь, кого любила. Страдать каждый день не в состоянии... просто не в состоянии. Уйти, оторваться, избавиться от зависимости, перестать любить, перестать думать, что любишь... Забрать детей, выгнать из дома, остановить от очередной стопки... Когда разрывает пополам, когда и хочешь, и не можешь, и не знаешь, и сердце режет. Я выдохнула. Я слишком долго полоскала это в себе, никак не могла найти человека, с которым можно было бы обсудить все это. Наташка была всегда тем самым человеком. Который не всегда согласен с тобой, который отчитывает строже кого-либо еще, но который всегда на твоей стороне. С которым наедине выворачиваешь душу наизнанку и получаешь то же самое в ответ. Наташка была одним из самых состоятельных людей в этом городе. Изначально рожденная в состоятельной семье, она ушла, чтобы добиться всего сама. И вернулась спустя семь лет с полным планом предприятия, с инвесторами и почти полным управляющим составом, немного уставшая и со странным выражением глаз. Верная себе, уравновешенная и какая-то необычайно мудрая, она поддерживала сочувствием и советом любого, кто ступит за ее порог. Глядя в ее глаза ты знал, что тебя не осудят. Не согласятся - вероятно, но не осудят. Одетая в высокого качества одежду, мягко ступающая по своему большому дому, тихо переговаривающаяся с мужем, внимательно просматривающая бумаги, - она была странно величественная. И, несмотря на то, что я хохотала с ней над тупыми шутками, я никогда не забывала об этом. Наташка заглянула мне в глаза, а затем сказала то, чего я совсем не ожидала услышать от нее: - Они виноваты в этом сами. Я медленно провела рукой по столешнице, не двигаясь и ожидая от нее пояснений, которые обычно следовали за подобного рода резкими заявлениями. Эти ее слова были обернуты в металл - я не могла разобрать в ее голосе ни единой эмоции, кроме уверенности. Я подняла на нее взгляд - в ее глазах я видела предчувствие и знание того, что сейчас будет. Она знала, как я отреагирую на ее слова и была готова к этому. - Как ты можешь так говорить? Такое происходило не раз - наши мнения часто не сходились в самого что ни наесть разного рода вопросах. Но всегда именно она выступала с позиции понимания. Попытка воззвать к сочувствию и просьба поставить себя на чужое место. Ее черствость привела меня в шок. - Ты ведь знаешь, что у меня на все есть свои причины. Так что просто прими то, что я сказала - их не надо жалеть. Им с головой хватает своей. Наташа откинулась на спинку стула, пальцами ритмично проходясь по белому боку кружки, слегка оцарапывая его в конце ногтем. Она не смотрела мне в глаза, глядя на стол. - Но и ты точно так же знаешь, что я не буду просто принимать как данность - мне нужны объяснения. Скажи мне, почему? В моем голосе начинали звенеть ярость и обида. То, что она не хочет мне объяснять, то, что не смотрит на меня, что так напряжена, что говорит словно выжимает из себя. Она вздыхает. Закусывает губу, поднимает глаза. В них перемешанные чувства со всполохами раздражения. - Просто ты не знаешь. Ты не можешь знать, как они себя чувствуют. Ты не была на их месте. Не заставляй меня открывать тебе на это глаза. - Ты думаешь, я не смогу этого принять? - сквозит в голосе нечто звонкое, оглушающие. Наташа молчит, смотрит на меня, в глаза, в душу. Она молчит не осуждающе, не оскорбленно. Она выискивает нечто внутри. Не во мне, а в себе. Ее безупречная осанка в один миг словно испаряется, она сгибается, сцепляет руки в замок, пальцами поигрывая с обручальным кольцом. Она уже не видит меня, лишь только неизвестное мне место. Те семь лет, что ее не было?.. И, когда я уже начала сомневаться в том, все ли с ней в порядке, ее взгляд изменился. Из полного противоречий, он стал совершенно определенным. В нем больше не гремел шторм, но лишь запись в дневнике о том шторме хранилась на дне сундука. Наташа выпрямилась, разместила руки на подлокотниках, закинула ногу на ногу. И вновь стала величественной. В это мгновение меня отпустил страх. Я расправила плечи, сложила руки на коленях, спокойно вдыхая. - Ты не знаешь, каково это зависеть от человека. Она выдыхает это спокойно, с каким-то потаенным сожалением, чувством потери. С непонятной мне толикой признания и смирения. Осознания. - Когда весь мир вращается вокруг комфорта и самочувствия другого человека, когда ты отрекаешься от себя, от заботы и мыслях о себе, лишь бы дать все, что есть, тому человеку. Когда это нужно до боли в висках, а пальцы ломит от боли и усталости. Когда чужое раздражение - сплошное отчаяние и нет, тебе уже не важно, чего он хочет, зачем он пьет, почему исчезают деньги. Когда кажется, что ты виновата и синяки на теле - заслужены, а чужие взгляды не достигают. Когда жалеть себя - уже не привычка, а смысл жить, сила, чтобы вдыхать, думать, что ты святая, раз все еще с ним. Когда ты страдаешь, чтобы оправдать себя и свою слабость, свою зависимость. Когда мысль о том, чтобы умереть от рук того, кому доверяла жизнь, кого любила, уже не кажется столь ужасной. Умереть от рук того, кому, возможно, доверяла жизнь, кого, возможно, любила. Когда ты уже не помнишь, зачем. О, нет, это не любовь, а зависимость. Сначала я думала, что говорит она не со мной, что она погружена в себя, в свои мысли. Что она не здесь, а там. Но нет. Она трезво заглядывала мне в глаза, реагируя на каждый выдох. Она не тонула, а сверкала после ужасающего шторма силой во все десять баллов. Она знала, что я уже начинаю понимать. Когда я наконец стала осознавать то, что маячило перед глазами, когда я наконец разобрала тот горький привкус сожаления, что висел над нами, когда я наконец... впустила в себя то, что она пыталась мне передать. О боже. В этот раз я посмотрела на нее другими глазами. Она ощутила это и закрыла глаза, позволяя осмотреть себя с новой точки зрения. Я смотрела на нее - на спокойно прикрытые глаза, на расслабленные кисти рук, на свободную позу, на расправленные плечи, на то, как равномерно вздымается и опускается ее грудь. На белые брюки и рубашку, на кораллово-красный свободный жакет, на белые шпильки с острым носом. На сплошной золотой браслет на правом запястье, на тонкие кольца на длинных пальцах. На ухоженные блондинистые волосы, светлую кожу, наманикюренные ногти. На те непонятные круглые и частые шрамы в одном месте, которые в начале казались следом от странного рода сковородки с неровным дном. На сломанную когда-то руку. На тонкую светлую полосу вдоль обратной стороны ладони, похожую на рассечение тупым предметом. На голову, с сотрясением которой она приехала тогда. Непонятные мне тогда спокойствие и мудрость, которые выросли непропорционально быстро, странные взгляды в зеркало и отказы когда-либо ходить в бары стали вдруг такими... Очевидными. - Это те шрамы, что я хотела скрыть когда-то давно, когда кое-как смогла порвать, сбежать и скрыться от собственного желания вернуться. - Наташа пальцами пробегает по частым неровным кругам, заросшей руке, тонкой полосе на ладони и голове. Снисходительно усмехается. - Но спустя время, когда я смогла принять то, что со мной случилось и что я сделала, я поняла, что не смогу всегда бежать от себя, Я сделала из этого силу. Я сделала так, чтобы эти шрамы были лишь напоминанием, а не отзывались болью каждый раз, как я про них вспомню. Я приняла, поняла, перешагнула через это. Перестала бояться того, что однажды это все повториться. Смогла поверить в то, что теперь я это я, а не непонятный ком, из которого можно лепить все, что угодно. Я перестала убегать и прятаться от этого. Я не знала, что сказать, глядя на Наташу. Меньше всего в жизни, я ожидала, что что-то подобное могло произойти с ней. С кем угодно, но не с ней. Не с этой верной себе, уравновешенной и какой-то необычайно мудрой, кто поддерживал сочувствием и советом любого, кто ступит за ее порог. Не с этой величественной. Но потом, капля за каплей, пришло осознание. Осознание того, что "она" стала такой после того, как она смогла пережить все это. Когда нашла в себе силы, мудрость и человечность, чтобы принять и собственную слабость, глупость и жестокость к самой себе. Я налила нам чай.