Эпоха возрождения.

В его мире античность казалась больше веянием моды, чем серьезной религией. Даже его имя было вызвано вдохновением матери о пророчестве, которое гуляет уже более двух десятков лет – об Ахиллесе. Якобы, реинкарнации самого героя сказочной «Иллиады». В Канаде строили храмы в честь богов, но Аристосу Ахайону посвятили самый первый храм древнегреческим божествам в истории государства, столь сильна была вера в освобождение от божественного замешательства в их судьбы. Мать родила его, едва ей исполнилось 16, и в тот же год построили первый храм. Она излишне была очарована древнегреческой религией, и сейчас всерьез посещала храмы наряду с другими религиозными фанатиками. Хипстеры порой нарушали покой храмов заунывными песнями на гитаре, восхваляя важность богов в своих текстах. Его друзья часто завлекали его на песнопения если не у храмов, то хотя бы в местной кофейне с площадкой для пений. Ахилл обожал подыгрывать на укулеле и часто был голосом музыкальной команды. Он любил музыку. Все его звали «Лес», Ахилла смущало его настоящее имя. Прозвище с детства настолько к нему прижилось, что было естественным звать его так. Удивительно, но никто не знал истинного происхождения его имени, кроме матери. Если кому и удавалась узнать – тут же забывал. Имя Ахиллеса не придавалось огласке с самого рождения, словно под чарами люди услужливо называли его «Лес», ни в коей мере не заподозрив неладное. У Ахилла даже был друг – Пат. Поразительно сильно он напоминал ему героя Патрокла, и как часто он проводил ночи без сна в размышлениях о том, как они похожи, сколь крепка их дружба, но одним было различие между древнегреческими героями – между ними не было романтической связи. Услужливость Пата не стоит в сравнении с преданностью Патрокла Ахиллесу. Между героями отношения, должно быть, были гораздо крепче и целостнее, скрепленные узами любви. Мысль об этом вызывало в нём волнение, словно после пережитой доли адреналина. Он представлял Пата в доспехах на поле битвы – от представлений замирало дыхание, и он словно чувствовал как солнце жжет кожу, словно от живых воспоминаний, сердце мечется в груди, стремясь выскочить, а ласкающий прибрежный ветер Эгейского моря достигал светлых кудрей его волос. Всякий раз он протяжно вздыхал и засыпал настолько плавно, что его воображение имело продолжения в сновидениях. Новый день предрекал выступление – хипстерское кафе, аудитория античных фанатиков, внешним видом никак не выказывающих свою принадлежность к древнегреческой религии. С ними Одди – впору его называть мужчиной, однако был он в одной связке с Ахиллом, и мещанским устоям он предаваться не спешил, как и многие канадцы. Что с того, что род их почти прерван из-за гнева богов? И не было их вины в неспособности произвести на свет дитя, они здесь затем, чтобы умилостивить Богов песнопением. Это было настолько же реально, насколько рождение детей в Галааде после долгих и изнурительных молитв Иисусу. Государство с жестоким патриархатом и тоталитаризмом возмущало их в веру в демократию. Одди распалялся в своих речах о равных правах, упоминая последние события Галаада. Насилие над женщинами ради деторождения! Убийства «гендерных преступников»! Что творят люди во имя судьбы человека и веры в своего Бога? То, что они называли честью, в Канаде считали верхом аморальности. Они не были одни – Боги их спасут. Аристос Ахайон возвысится над ними, возглавит армию и уничтожит всю систему Галаада. Боги помогут свершить правосудие над галаадцами, ведь так? Боги услышат. Боги помогут. Мед, темноволосый друг Одди, раззадорил аудиторию кафе грубой речь между остроумными словесностями соратника. Одиссей и Диомед – подумал про себя Ахилл, глядя на них, прежде чем они начали своё музыкальное выступление. Чем дальше время текло, тем больше он пребывал мысленно в «Иллиаде», сопоставляя окружающих древней поэме, и тем далее был разорван от реальности. Выступление закончилось для него так же быстро, как и речь друзей, озвученная ранее. Он жил по инерции в дымке воображения. Геката застала его врасплох столь же внезапным появлением, сколь и Лахесис днями ранее. Она положила руку на его плечо, когда он уже собирал своё оборудование вместе с укулеле. — Замечательное выступление. Ахиллес поднял голову навстречу её взгляду и утонул в потоке вечной жизни и смерти, он впустил в себя тьму её глаз и одновременно оказался пленником всех волн событий, кои довелось ей увидеть за всю свою тысячелетнюю жизнь. Она завладела им чарами – никто из смертных и ухом не повел, продолжая заниматься привычными вещами. Мир игнорировал их присутствие. Ахиллес всё вспомнил – каждое мгновение прошлой судьбы, каждый вскрик боли событий Троянской войны, любовь Патрокла, смерть Патрокла, саму смерть Ахиллеса! Славу, что донеслась до нынешних дней! Он помнил всё и не в силах был удержаться от пробуждения своих товарищей, как и не в силах сдержать назревающую войну. Он ещё не был готов к войне, но готов был принять её суть, свою ответственность и пасть на колени пред Гекатой, чьи руки он обуял в свои не в силах сдерживать благодарность и поцелуи. — Пробуди Патрокла, — взмолился он. – Я знаю, ты не могла возродить меня без него. Будь иначе, я не стану воевать, — хоть и смотрел он на неё снизу вверх, смотрел он на неё как на равную себе. Наглость Ахиллеса поразила её. Она лишь улыбнулась ему и тенью исчезла, оставив его стоять на коленях. Ему хотелось обратить гнев богам от выходки Гекаты. Но сзади чьи-то теплые ладони мягко легли на его плечи. Он узнал его по одному прикосновению. Он узнаёт его по дыханию, что движется от затылка до самого уха. Он узнаёт его по голосу. — Ахиллес.