Зарисовка постканон

Кауруко осторожно пригнула ветку куста и посмотрела между листьев, надеясь, что её нельзя заметить с другой стороны. Многочисленные родственники стояли толпой, но она смогла разглядеть между ними, как медленно опускается в землю тяжёлый вычурный гроб, блестящий на солнце лаковой крышкой. Дедушке вряд ли бы понравилась такая помпезность, но отец явно решил сделать по-своему. Никогда не мог ничего понять, а мама почему-то решила его не останавливать. Кауруко прикусила губу, зажмурилась и поспешно потёрла глаза свободной рукой. От пальцев пахло свежей травой, стебли которой она нещадно ощипывала, пока ждала. Дедушке тоже всегда нравился этот запах, и если бы Кауруко, как все нормальные люди, пришла сюда с семьёй, она могла бы бросить ему охапку молодых зелёных побегов вместо этих душных пошлых лилий, которые натащили все остальные. Кауруко невольно хлюпнула носом, но потом взяла себя в руки. В конце концов, сама виновата, что приходится сейчас прятаться по кустам вместо того, чтобы попрощаться как следует. Воспоминание о причине такого положения вещей – отвратительной ссоре с дедушкой, после которой она сбежала из дома в общежитие университета – заставило опять подкатить слёзы к глазам и комок к горлу. Кауруко поспешно отпустила ветку, отползла на шаг и укусила себя за запястье, чтобы сдержать плач. Она знала, что если позволит себе слабость, то разревётся в голос, её обязательно услышат, найдут, и похороны из кошмара превратятся в кромешный ад. Нет, выгнать её не выгонят, но упрёками засыплют по макушку, отец наверняка раскричится, и обязательно заставят извиняться перед могилой за безобразное поведение. А она не хотела ничего от них слышать, и извиниться собиралась сама, только тихо-тихо, чтобы никто больше не узнал про всю полноту её запоздалого раскаяния и страха, что именно их ссора стала той причиной, из-за которой дедушка слёг с очередным и на этот раз последним приступом. Кауруко несколько раз судорожно вздохнула открытым ртом, почувствовала, что слёзы удалось задавить, и снова посмотрела сквозь кусты. И тут же опять отпрянула, сжалась в спасительном укрытии, уткнувшись мокрым лицом в колени. В могилу опускали второй маленький, словно детский гроб. Об этом Кауруко тоже знала, младшая сестричка Май рассказала ей, тайком от родителей дозвонившись в общежитие. Укон упал ночью на пол и сломался в нескольких местах, и тогда же в больнице скончался дед. Куклу хотели починить, но все мастера хором отказались, а кто-то посоветовал похоронить марионетку вместе с мастером. Май говорила, отец был в ярости и собирался чуть ли не обращаться к иностранцам для починки. Но эту его глупость мама всё-таки не допустила, встала стеной и потребовала похоронить Укона вместе с хозяином. Наверное, лилии и помпезный гроб были её ответной уступкой. А Май, небось, до сих пор ждёт, что Кауруко не вытерпит и появится. Перед ними перед всеми, да после всего! Ага, сейчас… Кауруко сердито подняла лицо от колен и села поудобнее. Поправила лежавший рядом огромный букет из травы и белых астр, которые дедушка тоже очень уважал. Подул зябкий ветерок, со стороны могилы донёсся короткий вскрик и приглушённое рыдание, наверное, мама не сдержалась. Ей одной сейчас может быть так же плохо, как Кауруко, потому что только они двое всегда понимали дедушку лучше всех. Почти всегда. Кауруко зажмурилась и замотала головой, отгоняя воспоминания о проклятой ссоре. Её затошнило. – Эй, сестрёнка, тебе плохо? Кауруко вздрогнула всем телом и испуганно вскинулась, но тут же облегчённо перевела дух – пара стоявших перед ней парней были совсем незнакомыми. – Тихо вы, – зло прошипела она. – И вообще идите отсюда, – не дай бог, родственнички заметят. – Грубиянка! – позвавший её мальчишка надулся. – Могла бы спасибо… Второй, высокий, тихонько положил руку ему на макушку, заставляя замолчать. – Извините, юная мисс, иногда он бывает невежливым. Нам просто показалось, что вам очень плохо, и мы решили узнать, не нужна ли помощь. – Не нужна, – буркнула Кауруко, опасливо покосилась в сторону родни за кустами, и хотела сказать что-нибудь неласковое, чтобы эти двое отвалили, но в последний момент замолчала. Последний раз, когда она дала волю вспыльчивому норову, закончился очень плохо, а она сидит теперь здесь и сожалеет, сожалеет, сожалеет. – Не беспокойтесь, нас не видно, и мы не будем шуметь, – негромко сказал высокий, видимо, заметив её нервный взгляд. – Вам точно не нужна помощь? У него был мягкий успокаивающий голос, и Кауруко явственно вспомнила, как так же мягко, только со старческой хрипотцой говорил дед, опуская ладонь ей на голову и ласково перебирая волосы сильными пальцами кукловода. – Да, – злым шёпотом зачастила она. – Мне плохо, мне очень плохо, поэтому уйдите и оставьте меня в покое! – Вот злая девчонка, – пробурчал мелкий парнишка, но продолжать не стал, только хмыкнул и отвернул нос. – Может, вы расскажете, что случилось? От этого может стать легче, – по-прежнему мягко-убаюкивающе предложил его друг. Кауруко поняла, что так просто эти настырные надоеды не уберутся, и решила наконец рассмотреть их попристальней. Они совсем не походили друг на друга. Старший – высокий, темноволосый, в старомодного покроя чёрной форме, которая сохранилась только в претендующих на элитарность школах. Симпатичный, аккуратный, явный пай-мальчик, отрада родителей. Его лицо казалось смутно знакомым, может быть, Кауруко видела его на каком-нибудь школьном турнире, или олимпиаде, или фестивале, в которых такие скромные отличники всегда участвуют. Второй – похожий на встрёпанного рыжего воробья коротышка в новеньком, с иголочки, джинсовом костюме. Заметив взгляд Кауруко, он задрал нос и повертелся перед ней. – Правда, я классно выгляжу? Первый раз за всю жизнь надел, давно мечтал. – Задавака, – тихонько усмехнулся его друг и дёрнул красноватую прядку волос. – Ну что, юная мисс, мы выглядим достаточно располагающе, чтобы вы поделились с нами своим горем? Кауруко почувствовала, как умирает дёрнувшая было губы улыбка. – Неделю назад, я поссорилась с семьёй и своим дедом, и на следующую ночь он умер от сердечного приступа, – скороговоркой и как можно грубее выпалила она. – И теперь я даже не могу извиниться, а он так и злился на меня до самого конца. Ещё я разругалась с родственниками, отказалась с ними видеться и сейчас сижу на кладбище и жду, когда закончатся похороны, чтобы посмотреть на могилу. Этого вам достаточно? – у неё почти получилось выдержать тон, только в конце голос задрожал, и она едва не начала кричать, но вовремя опомнилась и зажала себе рот, опасливо оглянувшись. Кажется, родственники ничего не услышали. – Знаете, – негромко сказал старший. – Я не думаю, что ваш дедушка злился до самого конца. Ведь вы были его любимой внучкой. Наверное, он был расстроен, что всё так получилось, но уж точно не начал вас ненавидеть. – С чего вы взяли, что я была его любимой?.. – Кауруко всхлипнула и поняла, что всё-таки сейчас разревётся. Мелкий рыжик вдруг молча сунул ей в руки платок, и она глухо всхлипнула, уткнувшись в него лицом. – Мне так кажется, – серьёзно ответил первый. – Уверен, ваш дедушка очень вас любил, и очень бы расстроился, что вы так переживаете, хотя на самом деле он вовсе на вас не злится. В конце концов, все мы в молодости делали сгоряча какие-нибудь глупости. – Мне правда жаль, – пробормотала Кауруко сквозь платок. Почему-то от звучания негромкого голоса ей становилось немного легче и совсем не хотелось огрызаться. Она глубоко прерывисто вдохнула, вытерла щёки и протянула им скомканный мокрый платок. Потом спохватилась, что надо было предложить постирать, но рыжий и бровью не повёл, забрал его и небрежно затолкал в карман. – Всё будет хорошо, вот увидите, – пообещал старший, а потом повернул голову, как будто что-то услышал. – Извините, юная мисс, но, кажется, нам пора. – Прощайте, – внезапно серьёзно добавил его мелкий приятель и даже поклонился в старинной манере, – Кстати, ваши родственники уходят. Кауруко невольно обернулась. Семья и правда покидала свежую могилу. Она различила, как отец почти несёт маму, обнимая её за плечи, а Май суетится с бутылкой воды и оглядывается, словно кого-то высматривает. Кауруко пригнулась, прячась, и отвела взгляд. – Спасибо… – начала было она, но обоих парней уже не было ни рядом, ни поблизости, она не поняла, куда и как они успели уйти. Кауруко стало немного обидно, что они не дождались даже «до свиданья», но, в конце концов, это было не так важно. Она подождала ещё немного, потом выбралась из-за кустов и медленно подошла к надгробию. Положила траву и астры поверх чужих букетов, посмотрела на фотографию на памятнике и вздрогнула. Рядом с пластиком современного долговечного дедушкиного портрета пристроилась рамка со старой, ещё бумажной фотографией больше, чем полувековой давности. Её краски были значительно тусклее, да и изображение было не самым чётким, не чета нынешним, но всё равно узнаваемым. Насквозь узнаваемым. Кауруко всхлипнула и впервые за эти дни зарыдала не сдерживаясь, в голос, размазывая по лицу слёзы. – Дедушка, я правда… правда… Я не хотела. Я тебя очень, очень люблю. Всегда. Темноволосый юноша в старомодной школьной форме скромно улыбался ей с фотографии, прижимая к себе куклу рыжеволосого нахального мальчишки.