Лотос на дальнем пруду

Больше всего Цзинь Лин любил проводить время на дальнем пруду. Здесь всегда было тихо, гомон усадьбы не достигал этих мест, и редко кто забредал в такую даль, чтобы поплавать или полюбоваться распустившимися лотосами — рядом с домом было несколько удобных и красивых мест. Но Цзинь Лин предпочитал отдыхать именно тут. Это было его тайное место, где можно было повеселиться, поиграть и даже поплакать. Не очень тайное, на самом деле — после смерти родителей дядя привел его сюда зареванным малышом, да и все остальные знали. Знали, и не рисковали соваться, даже если сильно хотелось. Так что Цзинь Лин мог позволить себе купаться и загорать даже нагишом, не беспокоясь, что кто-то увидит его в неприличном виде. Пруд был огромен. С песчаным пляжем и выложенным потемневшим булыжником бортиком, он до половины зарос ряской и лотосом, но чистой прозрачной воды для омовения еще хватало. Цзинь Лин не раз пытался доплыть до зарослей, сорвать хоть один розовый цветок, чтобы похвастать дяде, но бдительная Фея слишком серьезно относилась к своим обязанностям — стоило заплыть чуть глубже, как она хватала за руку и волочила Цзинь Лина к берегу, оставляя на чувствительной коже длинные, долго сходящие красные следы. Возможно, стоило приказать доставить сюда лодку, но Цзинь Лин все время забывал. Он и сейчас сидел по пояс в воде, погружая пальцы в тяжелый холодный песок, и досадливо разглядывал коробочки отцветших лотосов, что издевательски кивали ему в такт шумному дыханию Феи за спиной. Как будто сговорились. Фея вдруг клацнула зубами, громко облизнулась и радостно заскулила. Цзинь Лин обернулся — дядя, подкравшийся совсем бесшумно, чесал собаку за ухом и пристально смотрел на него. — Ты не пришел знакомиться с гостями. Почему прячешься тут? Цзинь Лин отвернулся. — Это к тебе свахи приезжали, зачем мне там быть? И я не прячусь, с чего бы? Песок тихо зашуршал под шагами. Даже не видя, спиной, Цзинь Лин ощущал его энергию — мощную, властную, довлеющую. Дядя дернул его за хвост и наклонился, пытаясь заглянуть в лицо. — Расстроился, что не к тебе? Ладонь скользнула по волосам, плечу, очертила лопатку. От осторожного обжигающего прикосновения кожа покрылась мурашками и задрожали внутренности. Цзинь Лин вскочил, а дядя шарахнулся в сторону. Почти шарахнулся — в последний миг он все же удержал себя на прежнем месте. — Что ты несешь, дядя, какие мне свахи? Ты сам сначала женись, а то живешь один, в клане уже устали это обсуждать. Возмущению Цзинь Лина не было предела. Он действительно многое слышал от соклановцев нелестного и о высокомерии, и о высоких требованиях дяди к женщинам, и сам не раз пресекал грубые разговоры. Но злился он вовсе не от этого. Цзинь Лин не хотел, чтобы дядя женился. Но как назло, свахи все ехали и ехали с портретами невест и выгодными предложениями — мало кого всерьез отпугивали недостатки дяди, каждый думал, что вот ему-то не откажут. Дядя окинул его с ног до головы долгим, почти свирепым взглядом и отвернулся. Резким свистом подозвал расслабившуюся в его присутствии Фею и принялся яростно чесать ей живот и спину, чему собака оказалась несказанно рада. — Попридержи язык, не твое это сопливое дело, понял? Как будто гневно ответил дядя, но в его голосе не хватало силы, а тон был рассеянным и неуверенным. Но от этих глубоких, чуть хрипловатых звуков, Цзинь Лина вдруг забила неясная дрожь, и он вспомнил, что стоит обнаженный перед полностью одетым человеком. Дядей. От смущения Цзинь Лин присел, с головой погружаясь в воду, и остался так, на сколько хватило выдержки. Отплыв подальше, чтобы вода доходила до шеи, он снова обернулся к берегу — дядя собирался уходить. Но Цзинь Лин хотел побыть с ним еще. — Поплавай со мной. Крик вышел громкий и требовательный. Они часто ругались и спорили, но это всегда было не всерьез, а сейчас Цзинь Лин чувствовал, что по-настоящему задел дядю за живое. И хотел загладить вину хоть немного. Дядя, немного подумав, кивнул и принялся раздеваться. Одежды падали на песок с тихим шелестом, Цзинь Лин не мог отвести глаз от обнажающегося тела, но когда дело дошло до нижних штанов, резко развернулся и поплыл на глубину — Фея предупреждающе гавкнула. Дядя нырнул с разбега, волны подняли Цзинь Лина, качнули, он остановился и, удерживая себя на поверхности, обернулся. Исподнее лежало на земле, и от понимания, что дядя тоже наг, как и он, стало жарко и муторно. Он не какой-то обрезанный рукав*, чтобы думать о таком. Он нормальный. А дядя — старик. Вынырнул дядя за спиной, окатил его кучей брызг и засмеялся на возмущенный вопль. Цзинь Лин принялся брызгать в ответ, ничего не видя за потоками воды, дядя хохотал, обзывал его короткоруким, недомерком и слабаком, а потом вдруг схватил за плечи и прижал к себе. — Все, все, хватит. Посмеиваясь, дядя успокаивал его, а Цзинь Лин хватал ртом воздух и не мог надышаться. Тело дяди было слишком горячим, слишком твердым. Цзинь Лин чувствовал его грудью, животом, бедрами, ногами — сильное, мускулистое, обволакивающее жаром и крепким мужским запахом — внутри все вопило, что этого много, этого чересчур. Цзинь Лин забился, боясь потерять сознание. Дядя замолчал и отпустил его, придерживая за локоть, хмуро и сосредоточенно заглянул в глаза. — Давай-ка на берег. Цзинь Лин едва передвигал ноги и с облегчением привалился спиной к бортику, присел, скрывая тело в воде. Дядя устроился рядом, все еще обеспокоенно поглядывая на него, сварливо бормоча под нос. — Разыгрался. Уже не ребенок, а туда же. Лучше бы из лука стрелял, только бы безобразничать. — Все в порядке. Язык почти не заплетался, да и дыхание успокоилось. Цзинь Лин скосил глаза и тут же уставился завороженно. Уверенным жестом дядя убрал с лица мокрые волосы, откинул тяжелые пряди за спину, а руку оставил на каменном бортике. Жилы напряглись, проступили четче. Капли воды побежали быстрее, очерчивая мышцы груди, одна обогнула темный ореол соска и сорвалась вниз. Цзинь Лин спрятал лицо в коленях. Дядя погладил его по голове и оставил ладонь на шее — тяжелую, крепкую, уверенную, прожигающую до самых косточек. Цзинь Лин бросил на него осторожный косой взгляд, рассматривая острый хищный профиль. Хотя дяде уже перевалило за тридцать, он все еще оставался статным, изысканным мужчиной, и даже Лань Ван Цзы не сравнился бы с ним в красоте и благородстве. Многие считали дядю грубым, заносчивым и гневливым, но Цзинь Лин знал, что это не правда. Дядя был добрым и заботливым. Он носил Цзинь Лина на руках, выполнял все его желания, и, хоть и ругал часто и не по делу, но любил и обожал, и никогда по-настоящему не обижал племянника. Только Цзинь Лин видел его искреннюю улыбку, и хотел бы, чтобы так впредь и оставалось. Они так мало последнее время оставались вдвоем. Цзинь Лин знал, почему, злился и огорчался, но все равно хотел, чтобы дядя уделял ему больше внимания. Раньше, когда Цзинь Лин был младше, он часто забирался на колени к дяде, засыпал на его груди, обнимал, играл с волосами и целовал в щеку, даже принимал ванну вместе с дядей. Но теперь было нельзя. Цзинь Лин бесился от этого и огрызался пуще прежнего. А дядя словно понимал. Может и понимал. Не мог же он, в самом деле, не знать, что Цзинь Лин давно догадался о его тайной страсти. Что Цзинь Лин не раз и не два замечал вожделеющие взгляды или якобы случайные прикосновения к голой коже — их становилось все больше и больше. Пусть у Цзинь Лина не было опыта во взрослых отношениях, но глупцом он не являлся, и понимал, что это означает. Сначала было страшно. Цзинь Лин даже хотел сбежать к младшему дяде, но дорога казалась ему долгой и трудной, а дядя Цзян Чэн так ничего и не делал и вел себя обычно — воспитывал, поучал и грозился сломать ноги, на что Цзинь Лин уже даже не обращал внимания. Только смотрел, и иногда его глаза становились такими — темными и глубокими, опасными, манящими. Как сейчас. Цзинь Лин готов был продать свою собаку, лишь бы узнать, что они таят в себе, что обещают. В этом взгляде таилось столько жажды и отчаяния, что невозможно было оставаться равнодушным. Молчание стало невыносимым. Сердце так громко и заполошно билось в груди, что можно было захлебнуться этим стуком. — Так что ты ответил свахе? Цзинь Лин выпрямился. Ладонь соскользнула с шеи и осталась лежать между лопаток. Как бы между прочим Цзинь Лин откинулся, прижав ее, и застыл ни жив, ни мертв от своей смелости. Дядя покосился на него внимательно и весело фыркнул. — Ты видел портрет невесты? То ли у художника рука дрогнула, то ли у нее лошадиные зубы. Конечно, я отказал. А что ты так беспокоишься, племянник, хочешь на свадьбе моей повеселиться? — Нет. Не хочу. Эти слова дались Цзинь Лину легко, потому что были правдой. Теперь дядя смотрел пристально и пытливо, словно пытаясь понять, что же он имел в виду. Но с лица взгляд скользнул ниже, Цзинь Лин обхватил себя руками за плечи, прикрывая затвердевшие от влаги и ветра соски, с которых дядя не сводил глаз, и капризно выпятил губы. — Хочу стебель лотоса. А Фея не пускает. Это всегда работало. Дядя перевел взгляд на заросли, осмысленность постепенно возвращалась на его лицо. Все это оказалось слишком, Цзинь Лину необходима была передышка. — Принцесса хочет цветок? Дядя усмехнулся и встал. Цзинь Лин целомудренно опустил глаза, не ответив на оскорбление. Но даже рябь воды не могла спрятать привлекательность длинного, сильного и гибкого тела. В отражении Цзинь Лин разглядел и то, о чем предпочел бы не знать до поры до времени. Родители щедро одарили дядю везде. Цзинь Лин не был таким уж невинным — книжки с эротическими картинками попадали в его руки, Цзинь Лин рассматривал их тайком, по ночам, и даже осмеливался трогать себя, доводя до исступления. И сейчас разные мысли сами шли в голову, Цзинь Лин разомлел от них, затомился неясным жаром, руки налились тяжестью и негой. Наверное, он мог бы позволить дяде что-то, чего еще не знал и не умел сам. Но можно ли было такое? Ведь это его дядя — самый близкий, родной, единственный. Дядя, который сидел с ним, когда Цзинь Лин болел, учил его стрелять, целовал царапины, чтобы быстрее заживали. Который всегда был рядом, за спиной, поддерживая одним своим присутствием. Который никогда не обижал и любил Цзинь Лина просто за то, что тот был. Да, этому дяде он бы позволил все. Но что, если он ошибся, и дядя видел в нем только племянника? От этой мысли стало горько до слез. Цзинь Лин проморгался, чтобы не разреветься, и посмотрел, как дядя мощными движениями раздвигал крупные листья, заплывая все дальше и дальше, а потом нырнул. Довольно долго ничто не нарушало спокойной глади, и Цзинь Лин подумывал начать беспокоиться. Наконец, голова дяди показалась на поверхности, совсем не там, где ждал Цзинь Лин. Он зажал длинный мясистый стебель зубами и поплыл обратно. Волосы тянулись за ним черным шлейфом, с каждым гребком прилипая к плечам, и у Цзинь Лина зачесались ладони от желания убрать их. Остановился дядя на приличном расстоянии, оставшись по пояс в воде, взял стебель в руку и ткнул крупной коробочкой с десятком смешных глазков в лицо Цзинь Лина. — Держи, капризуля. Цзинь Лин глянул на него сердито, но стебель взял, покрутил в пальцах. А потом рывком поднялся и, не давая себе времени на раздумья, бросился дяде на шею, прижался губами к мокрой щеке. Дядя стиснул его в объятиях, на миг вжав в себя почти до боли, и оттолкнул. — Не женись, слышишь? Я скоро вырасту, а ты не женись, никогда! Цзинь Лин шептал горячечно и быстро, боясь передумать говорить такое, открываться — вдруг все не правда, вдруг он придумал? — А-Лин. В смятении дядя жадно шарил глазами по его лицу, не веря, боясь окрылиться надеждой, выискивая скрытый смысл. Но его не было — Цзинь Лин говорил искренне и твердо смотрел в потемневшие глаза, хотя лицо пылало от волнения и смущения. Но он чувствовал — так правильно, и потому уверенно повторил. — Никогда. Дядя положил дрожащую ладонь ему на щеку, провел большим пальцем по скуле, дотронулся до губ, скользнул по шее и неохотно убрал. Лицо его посветлело, похорошело от радости. Он уверенно улыбнулся.  — Ты расти. А я подожду. Стало неловко. Цзинь Лин опустил голову, прокручивая в руке стебель лотоса. — А сколько мне расти? Как долго? Дядя рассмеялся, а когда Цзинь Лин гневно вскинулся, щелкнул по носу. — Когда дорастешь, тогда и поймешь. И пошел на берег. Фея уже поджидала его, виляя хвостом и подставляя бок. Цзинь Лин осмелился посмотреть, как дядя хлопает ее по спине и наклоняется за одеждой, и вздохнул от сладкого тянущего чувства в груди. Цзинь Лин не был обрезанным рукавом, но для дяди — мог бы? — Эй, это не ответ! Скажи точно! Мне нужно знать! Цзинь Лин поспешил за дядей, чтобы успеть одеться и не позволить ему увильнуть от ответа. Ожидание представлялось невыносимым.