Аделаида

Бэкхён откровенно скучает, пока одна из голограмм искусственным голосом рассказывает историю "Каноболас Смит Уинери". Винодельни Оринджа Бэкхёна занимают мало. Он прибыл в Аделаиду, чтобы увидеть виноградники Лэйна и "Шоу и Смит" и отведать крепленое мерло из "Птицы в руке", но утренняя программа предусматривает посещение презентации вин Нового Южного Уэльса, и от этого никуда не деться. Бэкхён ходит от стенда к стенду, от стола к столу, что заставлены бокалами и бутылками, и устало стучит стилусом по экрану планшета. Он бы понадеялся на память и Википедию, но Чунмён однозначно не обрадуется, если Бэкхён спустит немалые командировочные на коллекционные рислинги*, а после склеит статью из парочки буклетов. В зале светло; декабрьское солнце нещадно жарит даже сквозь толстые стекла квадратных окон. Тени от виноградных лоз, что вьются вокруг здания винного центра, ложатся по полу длинными синими полосами. Белые игристые золотятся в бокалах; льняные скатерти приобретают оттенок липового меда и идеальными складками стекают к ногам дегустаторов. Бэкхён равнодушен к шампанскому, да и голова от него болит немилостиво, так что он ограничивается бокалом шардоне. Лимонная кислинка приятно освежает, но и аппетит подогревает отлично, а Бэкхён, проснувшись после третьего будильника, едва успел принять душ, не то что позавтракать. Он оглядывается в поисках закусок, но, видимо, виноделы Оринджа не столь щедры, как их конкуренты из Южной Австралии. Ничего съестного в обозримом пространстве не наблюдается, и Бэкхён двумя глотками добивает остатки вина. Есть от этого меньше не хочется, но и пить желание отпадает. Бэкхён опускает бокал на пустой поднос и видит его. Он стоит у дальних стендов и уныло глядит в телефон. Лакричные кудри, широкие плечи и красивая линия бедер. Высокий и очень даже симпатичный. Бэкхён облизывает губы и прячет планшет в чехол. Парнишка на журналиста не похож, но и на коллекционера не тянет: слишком уж незаинтересованный. На шее у него - именной пропуск, ворот рубашки расстегнут, и шнурок трется о смуглую кожу. Шея у парня крепкая, да и весь он большой и, должно быть, сильный. Бэкхён предпочитает юношей более изящных, но в изгибе полного рта и в том, как парень растерянно оглядывает зал, есть нечто трогательное, и Бэкхён не может устоять. Он подходит ближе и, пока парень рассматривает винные этикетки, считывает с пропуска его имя. Пак Чанёль - персона, однозначно, незначительная и влияния лишенная, потому может позволить себе ничего неделание. - Ради праздника могли бы и на бутерброды расщедриться, - говорит Бэкхён, беря в руки бутылку шираза. - Здесь больше подойдет десерт, - подхватывает Пак Чанёль. Бэкхён вздрагивает, заслышав его голос. Глубокий, с характерной хрипотцой опытного обольстителя или заядлого курильщика, он мгновенно пробирается под кожу и заставляет ту идти крупными пупырышками. - Вчера на ужин подавали шираз из долины Баросса. Очень ярко выраженный сливовый вкус. Идеально с шоколадными десертами. Бэкхён поднимает голову. Чанёль смотрит прямо на него. Взгляд у него тяжелый, изучающий, а вот улыбка в уголках рта - легкая, солнечная. От такой хочется улыбаться и плакать одновременно, ибо где это видано, чтобы одна улыбка превращала обычного человека в чудо? Бэкхён сглатывает с трудом и кивает. Обычно он - тот, кто смущает людей своими прямыми взглядами, но в это предрождественское австралийское утро планеты, видимо, сошлись так, что он не то что смутить никого не может, - с трудом припоминает простейшие слова и, кажется, краснеет, когда Пак Чанёль улыбается еще шире. - Вы журналист? - спрашивает он и кивает на планшет, который Бэкхён зажал под мышкой. - Что-то типа того. Пишу гастрономические опусы для одного сеульского журнальчика средней паршивости. - Ну не такой уж он и паршивый, раз командирует сотрудников за границу. - Кому как. А вы?.. - Видите во-о-он того типа в мятом синем костюме? Да-да, вон того, что приканчивает третий бокал Неро д'Авола. Это мой шеф. Коллекционер. Ну обычно он так себя именует. На деле - любитель ужраться в хлам дорогим вином. - Погляжу, вы его очень любите и уважаете. - Бэкхён не сдерживает короткого смешка. Прямота Чанёля его забавляет. Тон разговора принимает шутовской окрас, и дышать становится легче. - После праздников увольняюсь. Рекомендацию на новое место уже написал - после второй бутылки шампанского подпишет не глядя. О, черт, он меня заметил. - Чанёль скисает, но спрятаться такой детине в полупустом выставочном зале негде, так что он кивает Бэкхёну, извиняясь, и убегает на зов шефа. Бэкхён провожает его раздосадованным взглядом: а он-то решил, что этот день может стать не таким уж и паршивым.

***

Чанёля Бэкхён замечает у автобуса, который должен отвезти их на экскурсию по Аделаидским холмам. Не заметить Чанёля сложно: его курчавая голова на добрые десять сантиметров возвышается над головами прочих экскурсантов. Бэкхён закидывает сумку на плечо и внаглую проталкивается к задним дверям автобуса, у которых и мнется Чанёль. Тот выглядит однозначно раздраженным, и Бэкхёну даже гадать не приходится, почему. Шеф Чанёля находится тут же. Он полулежит на ступенях автобуса и раскатисто храпит. Двое организаторов суетятся у его ног, но нарушить богатырский сон, сдобренный парой литров марочного вина, им не под силу. Чанёль будить шефа даже не пытается. - Вижу, Неро д'Авола был не так уж и плох. - Бэкхён пристраивается справа от Чанёля. Тот усмехается, не глядя на него. - Он пронес с собой бутылку контрабандного шотландского виски - "Брора" тридцатилетней выдержки - и разбавлял им все, что пробовал. А пробовал он все. - Чанёль взглядом указывается на шефа. Из кармана его пиджака выглядывает горлышко однозначно пустой бутылки. Бэкхён морщится, представляя этот коктейль, и прикидывает, как скоро у шефа Чанёля откажет печень. С такими темпами это случится раньше, чем Бэкхён получит повышение (на которое главный редактор уже недвузначно намекает второй месяц кряду). - Думаю, будет лучше, если господин Со продолжит этот день в гостинице, - говорит один из организаторов и с мольбой глядит на Чанёля. Тот вздыхает. - Господин Со обязан побывать в "Птице в руке", поэтому... лучше помогите его усадить. Втроем они перетаскивают господина Со в салон автобуса и укладывают на заднем - широком - сидении. Благо, желающих отправиться на экскурсии по местным винодельням находится немного, потому это не вызывает особых возражений. Чанёль усаживается позади, чтобы в случае чрезвычайной ситуации спасать шефа, а Бэкхён, который не очень-то любит, когда ему на ботинки блюют, занимает место в передней части салона. Первым пунктом обязательной программы является гора Лофти. Смотровая площадка продувается со всех сторон, и после душного автобуса это даже приятно. Бэкхён скидывает пиджак и расстегивает верхние пуговицы рубашки. Дресс-код в сорокаградусную жару однозначно придумали садисты. Чанёль оставляет шефа в автобусе и присоединяется к Бэкхёну. В кафе Бэкхён покупает скайберри* и вслед за гидом идет на площадку. Группа размещается у колонны, и пока гид рассказывает, как в 1802 году лейтенант Флиндерс впервые увидел гору, Бэкхён оглядывает окрестности. Аделаида лежит перед ним как на ладони. Высотные здания центра сереют на фоне непозволительно-синего океана, а одно-трехэтажные дома сливаются с пыльной зеленью окраин. Солнце стоит высоко, жарит макушку, и Бэкхён то и дело припадает к стакану. Кофе холодный и чуть терпкий, с характерным для австралийских сортов фруктовым ароматом, и это именно то, что нужно в такую погодку. Чанёль дольше двух секунд на месте не стоит. Ему нужно все запечатлеть на камеру, хоть делает он это, на взгляд Бэкхёна, очень уж небрежно. - Это для госпожи Со, - поясняет Чанёль, когда Бэкхён мимоходом замечает, что Чанёлю не стоит ждать хороших кадров, если он не прекратит носиться по площадке как угорелый. - Она в жизни не поверит, что шеф снял это собственноручно, если снимок получится четким. Бэкхён прыскает от смеха и лишь качает головой в ответ на вопросительный взгляд Чанёля. Их знакомство завязывается довольно необычным - по крайней мере, на взгляд Бэкхёна - образом, и во что оно выльется, он пока не знает. Он даже флиртовать с Чанёлем не берется, ибо возможности как следует просканировать его внутренним гей-радаром не выпадает. Чанёль шустрый очень и по-детски непосредственный, и Бэкхёну в какой-то миг становится неловко от того, что смотрит он на него, как на сексуальный объект. Впрочем, длится это недолго. Стоит на горизонте нарисоваться уже знакомому организатору и замахать активно руками, привлекая к себе внимание Чанёля, как лицо его делается серьезным, если не сказать - суровым. Он цыкает раздраженно, бросает взгляд в телефон и идет к организатору. Бэкхён следит за ним боковым зрением и не может не отметить, что задница у него что надо. Бэкхён успевает пройтись от одного края площадки к другому и допить кофе, прежде чем Чанёль опять присоединяется к нему. - Господин Со оставил непосредственный след в истории этой горы, - говорит он и складывает локти на высоких перилах. Щурится, когда прямые солнечные лучи попадают в глаза, и Бэкхён задерживает дыхание. В Пак Чанёле есть нечто невообразимо притягательное - какой-то скрытый, порочный магнетизм, - и это превращает происходящее в пытку. Бэкхён не привык бороться со своими желаниями, но желать Пак Чанёля - определенно проблема, и это не может его не мучить. - Надеюсь, к вечеру он проспится, - продолжает Чанёль, и Бэкхён чувствует себя идиотом, потому что впервые в жизни не знает, как вести разговор. Он журналист, человек, который может говорить с кем угодно о чем угодно, делая это профессионально, но с Пак Чанёлем, который и на интеллектуала-то не тянет, это не работает. Бэкхён лишь и может, что кивать и нервно оглядывать стелющийся по склонам горы ковер из австралийских дубов. Кофе комом ложится на дно желудка, а во рту поселяется странная горечь. Бэкхён отыскивает урну, роняет туда стаканчик и обтирает потные ладони о тонкую ткань брюк. В этот миг он меньше всего думает о том, что костюм стоил приличные деньги, и обращаться с ним столь небрежно - не самое разумное решение. Экскурсовод сворачивается, и всех гонят обратно в автобус. На этот раз Бэкхён плюет на огромную вероятность быть облеванным и садится рядом с Чанёлем. Всю дорогу до Бриджвотера Чанёль рассказывает о тяжкой участи личного секретаря алкоголика-тунеядца, а Бэкхён вспоминает о своем журнале, и выясняется, что их менеджер по рекламе - одноклассник Чанёля, а Чунмён - непосредственный начальник Бэкхёна - какой-то очень дальний его родственник. В Бриджвотере их ожидает обед в старой мельнице. И еда, и вино - лучшие рислинги Южной Австралии, по мнению Джеймса Холлидея* - влетают в копеечку, и Бэкхён не может сказать, что оно того стоило. Все же, его равнодушие к белым винам холодного климата не сменяется бурным восторгом, даже если на ценнике стоит четырехзначное число, потому слушать, как некий Джон Данн в середине 19 века сорвался с насиженного местечка в Аделаиде и решил перегородить ручей в какой-то глухой дыре и есть морской салат со спагетти, оказывается довольно нудно. Чанёль тоже скучает и даже не пытается этого скрыть. Он делает пару снимков обеденного зала и содержимого тарелок, отправляет все это в инстаграмм шефа и уныло берется за вилку. - Не большой любитель креветок? - Бэкхён налегает на вино, надеясь, что хоть оно сделает этот день веселее, но то ли австралийцы разучились делать хороший совиньон блан, то ли Бэкхён вдруг научился пить, но в голове все так же ясно, как и получасом ранее, а кровь столь вяло течет по жилам, что у Бэкхёна мерзнут руки. - Поверишь, но никогда не встречал Рождество вне дома. Семейные традиции, все такое. Мать готовит ребрышки в сладком соусе, отец берет хорошее немецкое пиво, а сестра обязательно привозит какие-нибудь пончики-макарончики, мы всей семьей заваливаемся под елкой, обжираемся и смотрим рождественские комедии. - Чанёль совсем по-детски надувает губы и тыкает в несчастную мидию вилкой, а Бэкхён не может сдержать улыбку. Пак Чанёль умиляет, и Бэкхён ловит себя на желании погладить его по курчавой голове. Только сейчас он замечает, какие у Чанёля большие уши и как эта особенность внешности ему идет. На десерт подают невообразимо диковинное суфле, и Чанёль наконец-то ободряется. Сладкое ему, как оказывается, очень даже по душе, и после второй порции - Бэкхён нагло врет о непереносимости лактозы и отдает Чанёлю свой десерт - он практически готов забыть о неудавшемся Рождестве и пьяном шефе. Тот напоминает о себе уже под Хандорфом. Немецкая деревушка пробуждает его от спячки и вливает в, казалось бы, полумертвое тело новые силы. Господин Со без посторонней помощи выбирается из автобуса и чешет прямиком к пивной. Чанёль с Бэкхёном переглядываются и, не сговариваясь, удирают в магазинчик лавандовой фермы. Бэкхён покупает флакончик лавандового масла и тут же пускает его в ход. Пары капель на запястья хватает, чтобы заглушить запах автобусной духоты и терпкой австралийской пыли. Гид их самоуправством не очень доволен, о чем красноречиво говорит его кислая мина, но Бэкхён чхать на него хотел. Их небольшая группа спускается вниз по Маунт Баркер - самой старой улице города, - минует лютеранскую церковь и оказывается у лавки мороженщика. Здание, в котором она размещается, настолько ветхое, что Бэкхён войти внутрь не рискует, зато Чанёль резвым галопом скачет вперед, чтобы уже через пять минут вернуться с двумя рожками в руках. Спросить, какое мороженое предпочитает Бэкхён, он не удосуживается, но не прогадывает, когда выбирает фисташковое. - Но я же сказал, что у меня проблемы с лак... - начинает Бэкхён, несмело принимая из рук Чанёля мороженое, но тот не дает ему докончить. - Врать ты не умеешь, - говорит он и откусывает завернутую ловко верхушку. У Бэкхёна екает сердце, а щеки обдает жаром. Он улыбается виновато и пробует мороженое. Оно оказывается жирным и очень вкусным. Бэкхён представляет, как завтра не сможет застегнуть брюки, вздыхает и принимает вполне вероятное ожирение как неизбежность. Покончив с мороженым, Чанёль отправляется на поиски шефа, а Бэкхён заглядывает в медовую лавку, где впервые пробует мед с эвкалиптом. Эксперимент оказывается не очень удачным, но Бэкхён все равно покупает баночку, чтобы позже подарить ее Чанёлю. Он не знает, почему ему так хочется сделать Чанёлю подарок, но внутри все буквально требует этого жеста. Пиво и сосиски оказывают на господина Со неизгладимое впечатление, потому его снова сгружают на заднее сидение и по живописной грунтовой дороге везут в расположенную неподалеку от Хандорфа винодельню "Шоу и Смит". Бэкхён вооружается камерой, которая все это время пылилась на дне сумки, и в загаженное мухами окно снимает местные виноградники. Чанёль разглядывает Бэкхёна без утайки, и это немного смущает. Обычно мужские взгляды ему приятны, но с Чанёлем он так до конца и не разобрался. Вероятность того, что он гей, все еще колеблется у отметки "пятьдесят на пятьдесят", но в лоб ведь о таком не спросишь? Приходится гадать и взвешивать, а это нервирует и не позволяет расслабиться. В "Шоу и Смит" им устраивают короткую экскурсию по винограднику, где Бэкхён фотографирует наливающиеся соком ягоды семильона и сиры, а также - пока никто не смотрит - сосредоточенного на изучении своих ботинок Чанёля, после чего их проводят по погребам, а после предлагают отведать пару бокалов красного со здешним сыром. Из "Шоу и Смит" они прямым ходом отправляются в Вудсайд, к "Птице в руке", и Чанёль всю дорогу безуспешно пытается разбудить шефа. В итоге планируемая полгода встреча накрывается медным тазом, и все, что Чанёль может - это кланяться болванчиком и извиняться от лица господина Со. Пока он краснеет и унижается перед владельцами винодельни, Бэкхён заглядывает в лавку и прикупает пару бутылок мерло. Желание откупорить хотя бы одну и опустошить до дна прямо здесь и сейчас настолько велико, что Бэкхён просит завернуть бутылки в подарочную упаковку, чтобы избежать соблазна. Одну он и так собирался подарить Чунмёну, а тот любит презентабельность. После обхода виноградников Бэкхён убеждается, что местные кластеры мало чем отличаются друг от друга, фотографирует кусты мерло - австралийская его разновидность столь же непритязательна, как и европейская - и с чистой совестью чешет к автобусу, но добраться до него не судьба. Огромная лапища ложится ему на запястье, и Бэкхён пискнуть не успевает, как оказывается в тени огромных цистерн, в десятке метров от автобуса. - Есть предложение, - шепчет на ухо Чанёль, словно их кто-то может услышать. Ветер с холмов дует прямо в лицо, приносит запах виноградных листьев, браги и океана. Бэкхён прикрывает глаза сложенной козырьком ладонью - пыли и мелкого сора в нем тоже немало - и глядит на Чанёля снизу вверх. - Один парень едет в сторону Аделаиды. Может взять попутчиков. - Сбежать хочешь? - Бэкхён улыбается, подмечая озорные огоньки в глубине чанёлевых глаз. Чанёль кивает живо и косится на автобус. - Этот хер меня сегодня окончательно достал. Не выдержу полтора часа трястись в автобусе, а потом еще и спать его укладывать. Пускай это делают те, кому за это платят. Я всего лишь секретарь. - Уволят же. - Забыл? Я сам увольняюсь. Так что днем раньше, днем позже - невелика разница. Да и он вряд ли вспомнит, кто с него штаны снимал. Бэкхён фыркает, представив эту картину, и кивает согласно. Да уж, запомнить такие подробности в состоянии, в котором пребывает господин Со, вряд ли получится. Фургончик тарахтит рессорами на грунтовке и всю дорогу до Аделаиды грозится рассыпаться на болтики и гаечки. Бэкхён не любитель столь острых ощущений, потому вздыхает облегченно, когда фермер высаживает их у трамвайной остановки. Бэкхён с трудом ориентируется в городе и уже порывается открыть гугл-карту, когда Чанёль цапает его за руку и волочит к подъезжающему трамваю. Бэкхён понятия не имеет, куда его везут, отчего в животе все переворачивается и стягивается в узел, а сердце то и дело пропускает удар. Не то чтобы Бэкхён на что-то надеялся - конечно же, он надеется, - но нет-нет и поглядывает на Чанёля, что сидит у окна, и кусает в предвкушении губы. Из вагона они буквально вываливаются - Чанёль, замечтавшись, едва не пропускает нужную остановку, - и Бэкхён подворачивает ногу. Следующие двадцать минут они сидят прямо на асфальте и сообща массируют его лодыжку. - Где мы хоть? - спрашивает Бэкхён, когда боль отступает, и с помощью Чанёля поднимается на ноги. Ступать твердо не получается, потому Бэкхён оккупирует локоть Чанёля. Тот выглядит достаточно крепким, чтобы удержать его немалый вес. - Гленелг. Слышал, здесь самые красивые закаты и вкуснейшая рыба с картошкой фри. - Угощаешь? - Бэкхён спрашивает по инерции и только затем понимает, что звучит это как откровенное заигрывание. Чанёль бросает на него вопросительный взгляд. - А хочешь? - спрашивает он тихо. Вопрос звучит неоднозначно, и Бэкхён поверить не может в свое счастье. Встретить гомосексуального корейца в Австралии - один шанс на миллион, и Бэкхён, кажется, только что сорвал джек-пот. - Очень хочу, - говорит он так же тихо и вздрагивает, когда их взгляды встречаются. Чанёль смотрит пристально, забирается взглядом под кожу, чтобы обыскать и прощупать каждый уголок, и только затем отпустить. Он не может позволить себе ошибку и потому сканирует Бэкхёна взглядом матерого полицейского на допросе. От него у Бэкхёна мурашки от копчика до затылка и бесстыже пылают уши. Это так хорошо, что Бэкхён едва сдерживается от счастливого повизгивания. Такое даже самого отчаянного гея спугнет. Они выходят на улочку, что тянется вдоль океанского побережья, заглядывают в кафе и покупают перекус на вынос. В конце улицы располагается небольшой парк аттракционов, и Чанёль уговаривает Бэкхёна прокатиться на колесе обозрения. Из застекленной кабинки открывается вид на длинный причал и памятник, воздвигнутый в честь какого-то губернатора. Листья пальм кажутся черными на фоне закатного неба. На флагштоке развевается государственный флаг. Бэкхён носом утыкается в залитое киноварью солнечных лучей стекло и смотрит, как уплывает из-под ног земля и как место ее занимает безграничный океан. Тяжелые кучевые облака убегают на запад, и солнце будто падает в пуховую перину. Бэкхён не любитель открыточных видов, но от этого захватывает дух. Они с Чанёлем в кабинке одни, потому Бэкхён не удивляется, когда ладонь Чанёля ложится ему на пояс. Больше Чанёль ничего не делает, и Бэкхён немного разочарован. В любой другой ситуации он бы перенял инициативу, но сейчас ему хочется, чтобы за ним поухаживали. Довольно-таки девичье желание, но он ничего не может с ним поделать. Чанёль или не догадывается о его желаниях - что вполне вероятно, - или же специально не торопится. Выдержка у Бэкхёна на зависть многим, но этот вечер ему бы хотелось провести более плодотворно. До третьей базы они, конечно, вряд ли дойдут, но от парочки поцелуев он не откажется. Чанёль смотрит за окно и на взгляды Бэкхёна не реагирует. Бэкхён с силой наступает на больную ногу и охает, потому что это в самом деле больно, и он идиот, зато Чанёль мигом отвлекается от заката и все свое внимание обращает на Бэкхёна. - Стоять смирно не учили? - спрашивает он укоризненно и крепче прижимает Бэкхёна к себе. Бэкхён бурчит виноватое "я не нарочно", а сам душит довольную улыбку. Чанёль горячий и очень сильный, и прильнуть к нему вот так - безумно приятно. Бэкхён прикрывает блаженно глаза и сквозь ресницы глядит на искрящиеся медью и платиной волны. За пределами кабинки гудит ветер, и стальные стены ее скрипят по швам, но не настолько уж надрывно, чтобы кого-то испугать, однако Бэкхён считает, что это весомый повод крепче ухватится за Чанёля и опустить голову ему на плечо. Чанёль смотрит на него украдкой - Бэкхён все замечает, - и улыбается уголками рта. У него ямочки на щеках, которых Бэкхён прежде не замечал, отчего он кажется еще красивее. Бэкхён на грани - так сильно ему хочется Чанёля поцеловать, - но сдерживается, потому что так еще слаще. В парке они долго не задерживаются. На пляже многолюдно - жаркая предрождественская суббота выгоняет всех к океану, - так что они наматывают немалый километраж и набирают полные туфли песка, прежде чем находят укромное местечко. За спиной возвышаются поросшие полынью и какой-то незнакомой Бэкхёну приморской травой песчаники, отполированные ветрами и волнами до жемчужной гладкости, песок еще не остыл, но уже не жжет и не кусается, и Бэкхён усаживается на него прямо так - в дорогущих брюках, - чтобы снять опостылевшие туфли. Чанёль пристраивается рядом. Расправившись с туфлями, Бэкхён берется за сумку. Вынимает вино, мед и до сих пор не тронутую рыбку во фритюре и раскладывает все на брошенном рядом пиджаке. Романтика еще та, но Бэкхёну нравится. Они молча откупоривают вино и пьют по очереди прямо из бутылки. Мед Бэкхён ест пальцами, и это даже вкуснее, чем ложкой. Под мерло экзотическая сладость - эвкалипт после четвертого глотка кажется очень даже приятным - идет на "ура". Чанёль, как самый отчаянный, макает в мед рыбу, и Бэкхён, расхрабрившись, повторяет за ним. Получается лучше, чем он предполагал. Бутылку они приканчивают слишком уж быстро, и Бэкхён наконец-то чувствует себя захмелевшим. Он разваливается на песке, закрывает глаза и позволяет соленому ветру сцеловывать с его щек прозрачные веснушки. Когда ветер сменяется губами Чанёля, Бэкхён вздрагивает и впивается непослушными пальцами в песок. Он хочет обнять Чанёля, притянуть к себе ближе, но руки делаются настолько тяжелыми, что даже приподнять их на сантиметр над землей превращается в вызов. Чанёль поцелуями прокладывает путь от ресниц Бэкхёна к его подбородку, целует под ним с особой нежностью и лишь затем подбирается к губам. От Чанёля приятно пахнет глинтвейном, и на вкус он как Рождество. От этого в животе растекается приятное тепло, и Бэкхён не сдерживает улыбки. - Что? - шепчет в уголок его рта Чанёль, и Бэкхён губами чувствует ответную улыбку. - Я немного пьяненький и очень счастливый, вот и все. Продолжай. Чанёль смеется глухо и наконец-то целует Бэкхёна так, как тому этого хотелось. Солнце практически садится за горизонт, и ветер из-за океана приносит долгожданную прохладу. Бэкхёну хорошо и правильно в объятиях Чанёля, и пускай они знакомы всего день, но между ними уже парочка приключений и побег от взрослой жизни со всеми ее обязательствами и навязшим в зубах "надо". Бэкхён впервые за последние десять лет ощущает себя подростком, и это восхитительно. Под кончиками его пальцев бьется чужой пульс, а на губах чувствуется сладость самых дорогих вин мира. Он жмется к Чанёлю крепче и позволяет себе роскошь влюбиться с первого взгляда.