to be blind

Чимин целует Намджуна. Целует так упоённо, будто ничто, кроме этого поцелуя, не имеет значения. А Юнги смотрит на то, как трогательно приподнялся Пак на носочки, чтобы дотянуться до губ Нама и обхватить чужую крепкую шею своей небольшой, даже на вид нежной рукой. Чтобы притянуть к себе, своему воздушному, до этого невинному королевству. Смотрит и не понимает, почему, чёрт возьми, так больно. Он не ждал, действительно застигнут в расплох. Это удар под самый дых. Неприятное пилящее ощущение внутри заставляет поджать губы и скривить рот. Перед глазами обрывочно проносятся сцены из недавнего прошлого. Вот Чимин лежит у него на коленях, когда он сидит в парке на скамейке, и перебирает его сухие, множество раз крашеные волосы, наклонив его голову к своему лицу. Близко. Мин говорит ему, чтобы он перестал трогать его лохмы, потому что они на ощупь жёсткие и на вид некрасивые, но Пак улыбается и шепчет, что если это его волосы, то всё в порядке. Вот Чимин налетает на него в холле колледжа при встрече и обнимает очень крепко, почти до странного долго. Юнги чувствует, слышит, как сильно стучит сердце, прижатое к его груди. Почему-то закрадывается мысль, что это не от быстрого бега. Пак стискивает худую спину в кольце рук и говорит куда-то в шею, что его красивый мальчик сегодня выглядит ещё лучше, чем обычно. Старший мало что понимает, предпочитая не углубляться в размышления и пропустить слова мимо себя. Но обнимает не менее крепко. Вот Чимин пишет ему в час ночи, что соскучился и хочет увидеть его. Хотя они виделись днём. Говорит, что было бы неплохо, если бы Юнги был более внимательным и обращал внимание на мелочи. Добавляет, что он, Пак, устал, потому что испробовал все способы и просто не знает, что ещё ему сделать. Мин хотел бы спросить, в чём дело и что младший имеет в виду, но Чимин удаляет все сообщения, прежде чем Юн успевает зайти в переписку. Юнги думает, что будет неловко писать ему об этом, если он решил уничтожить свой некий порыв и скрыть всё, что успел сказать, но едкий осадок остаётся. Мин решает спросить обо всём на следующий день. А сейчас он наблюдает за тем, как Намджун целует Чимина. И вот это ему абсолютно, совершенно точно не нравится. Он понимает, что ощущать это глупо, как-то неправильно в конце концов. Понимает, что, оказывается, Паку нравится Джун, если прямо сейчас тот присосался к его губам. А он, узколобый Мин Юнги, похоже, опять что-то прозевал. Но откуда блядское отвращение и злость, этот зуд кулаков? Вдруг Чимин приподнимает веки, простреливает Юнги прямым взглядом так, будто он знал, что все это время Мин стоял здесь, в нескольких метрах от них, и видел каждую деталь картины под названием «ебаные пидоры КимПак», скользит языком по нижней губе Нама и резко отходит от него, смотря в глаза Юна несколько грёбаных секунду. Мин осознает, что только что сошел с ума, что палящий жар поддел острым крюком низ живота. Он будто вздернут на леске, дёргает хвостом и плавниками под гогот народа площади, пытается отхватить кусок кислорода от воздуха, наполненнего искрами его стыда. Из всех на него смотрит только Чимин: едва ли со всполохами удивления или хотя бы непонимания в глазах, но Мину этого хватает для того, чтобы подохнуть несколько раз подряд. Юнги не помнит, как они дошли до туалета. Знает лишь, что Пак схватил его за руку и повел по коридору вглубь. Спина младшего была напряжена и пылала уверенностью. Туман в голове не внушал доверия и не придавал решимости. Мин превратился в тряпичную куклу. Чимин отпустил его руку, словно ошпарившись, сразу же, как они зашли в небольшое, затянутое смогом сигаретного дыма помещение. — Я не буду извиняться перед тобой за это, — быстро проговорил Чимин, все ещё повернутый спиной к Юнги, — потому что я хотел это сделать и я не обязан перед тобой отчитываться. — Извиняться не за что, я не злюсь, — сознание Мина начало проясняться, но сам Юнги в этом был не уверен, потому что ему хотелось пробить Паком стену, а после вжать его в себя и хранить внутри, как нечто самое драгоценное, что у него есть. Как что-то только ему пренадлежащее. А то, что является твоим и то, чем ты дорожишь, не принято показывать каждому поперечному. Так. Стоп. Ты с ума сошёл, Мин Юнги? Звучит как минимум бредово даже в мыслях. А как максимум — пора валить из этого места или сразу из страны нахуй. — Не злишься? — младший выпрямляется, поднимает голову, а после разворачивается, подходя ближе к Мину, — То есть ты совсем, совсем ничего не почувствовал? — глаза Пака бегают по лицу напротив в поисках чего-то, что пока даже Юнги не может в себе обнаружить и осязать. — Что я должен был почувствовать? И из-за чего? Из-за того, что ты засосал того длинного в коридоре? Так мне плевать, ты же мой друг, я приму тебя любым, — нечто из глубины старшего истошно орет «безбожный лжец», а Юнги из последних сил пытается оправдаться перед совестью и грошами чести. — Друг, значит. — Чимин делает последние усилия найти в радужках Мина то, что хотел, но сдаётся и отстраняется. — Хорошо. Спасибо за понимание. Несколько минут, показавшиеся для обоих вечностью. Они стоят, окружённые молчанием, и дышат урывками. Юнги догадывается, что снова где-то проебался. Чимин обходит Мина, приближается к выходу, бросая «ладно, скоро будет звонок», и тянется к ручке двери, но старший хватает его за руку, вынуждая смотреть на себя. — Знаешь. Я отвратительно себя чувствую, когда не могу понять тебя. Это бывает очень редко. И от того я чувствую себя недостойным тебя. Я думаю: «Вдруг это очень важно? Я идиот. Наверное, ему больно от этого». Извини. Просто... Скажи, чего ты хочешь и почему у тебя такое странное поведение, а я попытаюсь помочь. — А если я покажу? — Если тебе так будет проще. — Я разрушу этим всё, что успел построить вместе с тобой. Ты уверен, что готов к этому? Мин всё ещё не понимает, что Чимин имеет в виду, но кивает, и в следующую секунду оказывается прижатым к стене ладонью младшего. — Прости, — выдыхает Пак в приоткрытые губы и накрывает их своими. Крепко зажмуривает глаза, чтобы не смотреть в широко открытые — Юнги. Словно это спасёт его от того, чего он боялся последние полтора года: гнева и ненависти, и потом — самого страшного — равнодушия. А у Мина разрастается огромное, красное и полыхающее «пиздец» то ли в груди, то ли в голове, то ли во всём теле, заполняя плавящей тягучей лавой каждую клетку внутри. Пазлы нехотя плывут по огненной реке и складываются в целостную картину. Он нравится Чимину? — Сейчас ты тоже... Ничего не почувствовал? — Пак отдаляется, снова заглядывает в родные для него глаза, трепыхающе надеясь на что-то хотя бы отдаленно напоминающее «хорошо». И ойкает, усилием старшего ударяясь спиной о кафельную плитку. Юнги вонзается в мягкие пухлые губы. Он собирает картинку по частицам: Чимин стоит в коридоре и ластится к необъятному телу, его язык скользит по губам чужака. Мин хочет собственными зубами содрать все эти прикосновения вместе с кожей Пака, чтобы упрятать их в самом надёжном месте. Краем сознания он понимает, что уже свернул не туда и летит куда-то в кювет. — Подожди, — Чимин сорванно дышит, отодвигает Юнги от себя, цепляясь за его рубашку. — Ты до сих пор любишь ту девчонку из параллели? — младший выглядит очень решительным. Мина затапливает разогретой карамелью из-под сведённых к переносице бровей. — Нет, она давно мне не нравится, уже несколько месяцев. И ты хочешь спросить меня об этом сейчас? А не ты несколько минут назад целовался с сокурсником прямо в коридоре колледжа? — Юнги должен бы злиться потому, что его дружба с Паком рушится на глазах, но он вспоминает неприятный лично для него инцидент и не может остановить гон. — Слушай, — Чимин хочет начать говорить, но прерывается, потому что старший подхватывает его за талию и сажает на подоконник, вставая между разведенных ног, а Пак в очередной раз удивляется тому, насколько его хён на самом деле сильный, хотя, судя по внешнему виду, о нём такого не скажешь. — Юнги, пожалуйста... — Пак обхватывает лицо Мина руками, концентрируя внимание на себе, после - сползая пальцами на плечи. — Я так не могу. Мне нужно поговорить с тобой, чтобы ты понял наконец, что происходит. Чимин переводит дыхание, несколько раз зажмуривается, облизывая губы, устраивается поудобнее, держась за предплечья Мина, и затихает. Юнги обращается в слух и надеется, что в этот раз он сможет разобраться в деталях. — Никакой дружбы никогда не было. — Пак ощущает, как напрягаются мышцы старшего под тканью рубашки. — Точнее, была и есть, но... Я ощущаю себя недостойным тебя каждый день. Удивит тебя это или нет, но я стараюсь стать лучше или вообще преобразиться в кого-то другого, чтобы мы могли говорить на равных. Я не хочу мешать твоим планам на жизнь и быть тем, кто постоянно эгоистично напоминает о себе. Чимин чувствует, что запас воздуха в лёгких заканчивается, он начинает говорить быстрее, чтобы не передумать и не развернуться на середине пути. — Не уничтожай себя из-за меня, иначе я не смогу этого вынести. Я много раз оступался, слишком много. Ты мог бы понять, кто я, но этого не произошло, поэтому я буду здесь, пока ты позволяешь. — В носу колет, слёзы подступают к границам, но Чимин не хочет показаться ещё более жалким, поэтому опускает голову, челка падает на глаза. — Если я не могу делать тебя счастливым, я хочу, чтобы это делал кто-нибудь важный для тебя. Пак только что сделал то, на что не решался около года: сжёг последнюю дощечку моста «дружба с Мин Юнги» и сейчас очень боится неизвестности, потому что-либо он выйдет к большой земле, либо сразу сиганет в пропасть, услышав гневные осуждения небольшого и холодного, но такого приятного, единственного хёна. — Чимин... — Старший выдержал паузу в несколько секунд, чтобы позволить себе переварить услышанное и дать Паку успокоиться. — Чиминни. Юнги мягко положил руку на щёку младшего и погладил кожу большим пальцем, прося смотреть на него. — Во-первых, ты и есть тот, кто важен для меня. Не просто же так я с тобой общаюсь. Во-вторых, тебе не нужно быть кем-то другим. Мы и так равны. Я обычный человек, как и ты, как и миллиарды других людей. Мы обычные, но каждый всего один, и второго точно нет. И, возможно, тебе всю жизнь придется быть со мной, если только ты сам не захочешь уйти. Чимин прильнул к руке старшего и улыбался уголками губ, слушая первую в своей жизни откровенную речь от самого любимого хена. — Ты вот, что скажи мне, Чимин. Почему ты раньше не рассказал мне о своих чувствах? И что ты имел в виду под «много раз оступался»? — Я не был уверен, что тебе перестала нравиться та девчонка. Не помню её имени, и не хочу вспоминать, — детское упрямство младшего умилило Юнги, он не смог удержать губы, растягивающиеся в улыбке, — а подойти к тебе и спросить, любишь ли ты её до сих пор, я не решался, потому что чувствовал себя неловко. Мне казалось, что если задам тебе этот вопрос, то ты сразу обо всем догадаешься, но больше этого я боялся разрушить нашу дружбу. Очень. Если бы я потерял и эту нашу связь, то у меня опустились бы руки, наверное. Я бы не знал, как мне подступиться к тебе. Это было немного трусливо, согласен. Чимин помедлил, чтобы набрать воздуха для второго захода на игру «ответь на вопросы Юнги правдиво, а не как обычно», заправляя прядь волос за ухо и облизывая губы. Мин снова ощутил прилив горячей волны, вымывающей спокойствие изнутри не только в районе бедер, но и в радиусе груди, далеко за пределами живота. Юнги хотел бы поцеловать Чимина в эту секунду, но этот мальчик, его через несколько минут парень, слишком долго и упорно шел к этому разговору, поэтому старший мудро решил ждать. — А то, что я имел в виду под «оступался», — продолжил Пак, смущенно бормоча, — ты не должен был узнать. Я сказал это в сердцах, но... Раз сегодня особенный день откровений... — Чимин запнулся, встречаясь с заинтересованным ожиданием в глазах Юнги. — Я столько знаков тебе подавал, хён! И обнимал, и лежал на твоих коленях, и просил выпить колу из одной банки, и кормил тебя со своей ложки, и говорил жутко смущающие даже для меня вещи. Это при том, что я, вообще-то, приличный и скромный молодой человек, Мин Юнги. На этих словах старший уже откровенно рассмеялся, прикрывая глаза рукой, потому что, ну правда, как можно было быть н а с т о л ь к о тупым, чтобы не замечать всех неоднозначных действий со стороны малыша Чимина. Стоп... Он что, только что назвал его «малыш» в своей голове? — Вот и посмотри, что ты со мной сделал, — бодро продолжал вещать Пак, — полюбуйся, так сказать, на результат работы. — Чимин. Юнги прервал младшего, вынуждая того сконфузиться, потому что в сравнении с его необычно высоким голосом, тембр Мина был хриплым и низким. Звуки диссонировали в тишине, нарушаемой только шумом капающей из крана воды. — Я не буду тебе ничего обещать и врать о том, что чувствую к тебе что-то, что не связано с дружбой. Я честно никогда не задумывался о том, чтобы встречаться с тобой, но я бы хотел попробовать. Ты мне дорог, поэтому я решил, что смог бы быть тебе парой. Ты согласишься на это? — Такое ощущение, будто это ты добиваешься моей симпатии, а не наоборот, — усмехнулся Пак. — Либо ты даёшь мне поцеловать тебя сейчас, либо я передумываю и ухожу на урок, как тебе такое? Чимин сам тянется за поцелуем, соприкасаясь с губами Юнги, закидывая локти на плечи старшего. Он был робок, но слишком устал от этого: Пак хочет отдать всю нежность, копившуюся в нём по отношению к человеку, которого он обнимает в эту минуту, и целовать его до тех пор, пока их не застукают в этом самом туалете. Мин подтаскивает младшего к себе, чувствуя на губах вибрацию недовольства и слыша мычание. Видимо, упрямый Пак Чимин все ещё хочет ощущать себя «приличным молодым человеком». Прости, но точно не сегодня. Юнги углубляет поцелуй, проходится своим языком по нёбу и внутренним сторонам щек младшего. Отрывается от раскрасневшихся мокрых губ, но тут же льнет губами к шее Чимина, оттягивая ворот толстовки. Пак тяжело дышит, зарывается пальцами в самые приятные из всех, какие он помнит, волосы, и скрещивает ноги на пояснице старшего. Пытается сфокусировать взгляд, в то время как трезвость и рассудок разбегаются по разным сторонам. Понимает, что, вроде бы, всё идет даже слишком хорошо, быстро, и он не против, но... — Юнги, — виновато шепчет младший, расцепляя ноги и свешивая их по обе стороны от Мина, — я не хочу спешить, ладно? Давай мы немного привыкнем друг другу, поживем в других отношениях, а там, если ты захочешь... Если ты этого захочешь, то мы сможем… — Чиминни. — Похрипывая, старший обнимает и укладывает голову Пака на своё плечо. — Конечно, я всё понимаю. Это в порядке вещей. Кстати, тебе не кажется, что приличные скромные молодые люди не целуются на первом свидании? — в голосе Мина мелькают смешки. — Нет, не кажется. Если молодой человек так очень хочет, то почему он не может поцеловать того, кто ему нравится? Тем более, мы даже не на свидании, хён, — посмеивается младший. — А когда мы пойдем на свидание, мне будет положен поцелуй? Хотя бы в щёку? — А ты позовешь меня на свидание? — Разумеется. Ты так классно целуешься, я многое упустил. — Ну, хён, не смущай меня, пожалуйста. Конечно, будет: это всё-таки свидание. Чимин обвивает руками Юнги и прижимается к нему в объятии, устраивая голову на его плечо, принюхиваясь. Запах непривычный: дым и немного он сам. Такое сочетание ощущать немного неловко, но Чимин чувствует, что переполнен счастьем, искрится им, плюс — наверняка со стороны выглядит, как только что отполированный чайник. Он не жалеет ни о чем из того, что сделал, чтобы обратить на себя внимание непроницательного хена. Кстати, нужно придумать, как отплатить Намджуну за помощь в реализации плана «крайние меры». Но позже. После звонка. Когда Чимин надышится одним, сжатым до размера «на двоих» воздухом вместе с Мин-наконец-то-он-всё-понял-Юнги.