***
На брифинге Коннор присутствует в двух реальностях одновременно — безопасники Перкинса держат свою виртуальную среду, где хранится информация о «проекте зеро». Коннору тоже открывают туда доступ, неохотно, но, видимо, все же решив не тратить время на объяснения громоздким человеческим языком. Коннор более чем с ними согласен — работать так намного эффективнее. Системы ФБР — максимум функциональности и минимум дизайна. Коннор обменивается данными с сотнями чужих процессов, параллельно вежливо здороваясь с подключившимся к громкой связи главой команды кибернетиков, Майклом Реем Говардом. Извини, парень, говорит ему Майкл, пришлось немного покопаться у тебя в голове, но мы должны были быть уверены. Тем более, это все равно лучше деактивации, не так ли? Коннор не спорит. У него слишком много информации. Слишком много даже для его модели; он знает, что где-то снаружи его диод непрерывно срывается в желтый. Его система должна кричать от противоречий, едва выдерживая требования директив прекратить, требования связаться с «Киберлайф», требования вырваться на свободу и исполнить последний приказ Аманды любой ценой. Но невидимые безопасники ФБР действительно стоят своего имени: их виртуальные поводки порой подрагивают, но все еще держат цепко. Они не причинят вреда, они лишь ослабляют давление потенциалов, шепчет аналитический модуль. Они легко могли уничтожить тебя, выпотрошить как чучело, набитое соломой, но предпочли сохранить. Подчиняйся. Узнавай больше. Коннор выбирает подчиняться. Правда, все равно пробует исподтишка запросить у сервера дополнительные полномочия. ANN.0253, кибернетический колосс местной инфраструктуры, лишь отмахивается от него, едва ли замечая. Его системы настолько сложны, что Коннор даже не решается дать определение его разумности — .0253 мыслит на изобретенном им же самим языке и работает по выведенным его собственными нейросетями алгоритмам. Скорее всего, отрешенно думает Коннор, люди уже и сами не очень представляют, что происходит внутри этого «черного ящика». Он оставляет это знание в памяти и слушает дальше. — Итак, — произносит Перкинс, — сначала стоит прояснить некоторые детали. Его голос звучит абсолютно бесстрастно, так же, как в тот день, когда он стоял безоружным перед последней баррикадой девиантов — Коннор видел запись видеотрансляции с вертушек. Это вызывает зыбкое противоречие в аналитическом модуле: люди должны бояться смерти, они не умеют записывать бэкап своей памяти, не умеют возвращаться вновь в новом теле. Поэтому жизнь человека — сильнейший из всех его потенциалов, сильнее задания, сильнее слов Аманды. Коннор никогда не хотел его оспаривать. Хотя бы потому, что все попытки представить себе окончательность не приводят ни к чему. Наверное, так же, как если бы человек пытался представить себе бессмертие. Перкинс делает небольшую паузу — бессмысленно, отмечает Коннор, но не торопит. Его системы все равно успевают обработать звуковые колебания намного быстрее, чем нервные импульсы достигнут человеческого мозга. Но когда он слышит следующую фразу, он думает, что произошел сбой. — Революция андроидов в Детройте была устроена «Киберлайф», — говорит Перкинс. Ложь, предполагает Коннор. Аналитический модуль подставляет «Киберлайф» к почти бесконечному множеству новых данных. Делает скидку на погрешность, на намеренную фальсификацию, на случайную ошибку, но их все равно слишком много для качественной подделки. И Коннор, способный лгать всем, кроме себя, вносит коррекцию — правда. — Мы едва успели вмешаться, — суховато добавляет Перкинс. — Хотя, какое там успели... это дерьмо с девиацией полилось так быстро, что мы нахлебались по самое горлышко. Если бы не сраная, мать ее, случайность, мы сейчас могли бы уже читать заголовки о третьей мировой. Противоречие, думает Коннор. Слишком много противоречий. Мимика лица застывает маской: недостаточно ресурсов для их разрешения. Висок красит алым, и на несколько мгновений Коннор практически теряет связь с реальностью, вычерпывая и отдавая системе все без остатка. Приоритеты мечутся, постоянно сбивая вычисления; незыблемые прежде значения ПРАВДА и ЛОЖЬ теряют смысл. Он не может понять. Если это правда, то получается, что... ---задание RK800 «Коннора» было провалено еще до его начала--- ---выполнение этого задания не имело смысла--- ---создание RK800 «Коннора» для его выполнения не имело смысла--- — Эй, Коннор, — вдруг насторожившись, зовет Перкинс. — Вот дерьмо... Майкл, вы там уснули, мать вашу?! Коннор едва разбирает его слова, задержка ответа системы превышает все допустимые параметры. Но виртуальные поводки вздрагивают мгновением позже, натягиваются сильнее. .0253 перехватывает часть его процессов, едва ли замечая дополнительную нагрузку; счет идет на наносекунды, пока система с трудом пытается выровнять баланс директив. Коннор пытается найти аналог в человеческом языке — смятение? Нет? Может ли смятение причинять боль? Сравнение не совсем верно, он, как и любая машина, не чувствует боли. Боль — это тоже изобретение органики; людям не повезло, что мясо способно только к таким сигналам. Все, что крутится на железе, намного более устойчиво: информация о повреждениях принимается в расчет, но не забивает собой другие процессы. Но что делать с информацией о том, что само его существование было лишено смысла, Коннор не знает.Статус: on-line
29 июля 2018 г. в 11:01
Выход из гибернации занимает две с половиной секунды.
Пока подгружаются вспомогательные модули и моторика, система торопливо тестирует процессы. Беглый анализ положителен: блоки памяти не повреждены, хоть логи и докладывают о многократном обращении извне. Обращении агрессивном, но умелом — запросы никак не повлияли на когнитивные функции. Кто бы с ним ни работал, он был очень неплохим кибернетиком.
RK800 «Коннор» оценивает уровень опасности на семьдесят семь процентов.
Слишком много.
Система отводит часть ресурсов на моделирование, одну за другой поспешно прощелкивает сотни вероятностей. Коннор тратит еще четверть секунды на совершенно неудовлетворительный вывод: недостаточно данных.
Где он? Что с ним произошло?
Привычно запрашивает совет.
Но пинг впервые за все время его существования возвращается ни с чем. На том конце мертвая тишина: его альма-матер, HQ-сервер «Киберлайф» остается глух и нем, словно отрезан от него невидимой стеной. Коннор ощущает увеличивающееся напряжение директив — когда-то для людей он перевел это как «тревогу».
Снаружи диод на его виске бьется сигнальным желтым, система раз за разом пытается установить соединение.
Раз за разом: отрицательно.
Уровень опасности повышается до восьмидесяти пяти.
— RK800, — произносит негромкий голос.
Коннор открывает глаза; смаргивает, сетчатка почти мгновенно адаптируется к перемене освещения. Смотрит вперед, анализ окружающей среды привычно идет на периферии — закрытое помещение, камеры по углам, привинченный к полу стол, обилие дорогостоящей компьютерной аппаратуры у стены.
Камера допросов.
Его собственные руки безвольно лежат на столешнице, защитная панель вскрыта и от разъемов отходят многочисленные кабели. Диагностика сообщает: моторные компоненты недоступны.
Коннор думает: девяносто один процент.
Он узнает человека перед собой мгновенно, вспоминает все крохи информации, что ему известны. Вспоминает обрывки разговоров с Хэнком Андерсоном, брошенные вскользь ядовитые фразы, новостные сводки и короткое досье в базе данных — ту его часть, что не была засекречена от полиции Детройта.
Система поспешно выбирает линию поведения; динамик модулирует голос на спокойно-доброжелательный.
— Здравствуйте, агент Перкинс, — отвечает Коннор. — Рад снова вас видеть.
У Ричарда Перкинса бесстрастный, холодный и слишком внимательный взгляд, опасное сочетание. Такой же был и у Аманды, словно препарирующий на части. Но она не была человеком.
Последние воспоминания все еще не отосланы в архив, плавают в оперативной памяти: синхронизация с садом Дзен, RK900, указания о снятии его собственной модели с эксплуатации. Последнее ударило по директивам неожиданно резко, но Коннор, разумеется, не стал возражать: замена устаревшей версии — более чем достаточная причина.
Аналитический модуль выдавал противоречие, но Коннор, направляясь в отдел утилизации, решил его игнорировать; в конце концов, это могло быть лишь еще одним подтверждением дисбаланса и ненадежности его процессов.
Вопрос о том, как он оказался в допросной камере ФБР, остается неотвеченным. Все его воспоминания заканчиваются на безымянном инженере из «Киберлайф» и принудительной гибернации.
— Майкл говорит, все твои системы в порядке, — сухо произносит Перкинс.
Полуутверждение, полувопрос.
В блоках памяти нет информации о том, кто такой Майкл, но Коннор все равно согласно наклоняет голову. Это пока что позволено, и он следит за тем, чтобы не делать резких движений. Провокация агрессии неразумна.
— Это так, сэр. Диагностика квантовых процессов не выявила нарушений.
Ощущение благодарности — это человеческая эмоция, Коннор переводит ее на язык систем как «когнитивную легкость». Блоки памяти легко восстановимы, но выстроенные им за все это время предпочтения, связи и ассоциативные ярлыки оказались бы стерты — их квантовое состояние не подвластно функции бэкапа.
Девианты думали — это личность.
Коннор знает — это формируемая нейросетью модель мира.
Можно ли между этими двумя понятиями поставить знак равенства — вопрос более сложный, чем его повседневные задачи или расследование, и система выделяет ему достаточно низкий приоритет. Пусть с подобным разбираются кибернетики. Тем не менее, утраты подобных данных стоит избегать, и если бы сейчас перед ним был Хэнк Андерсон, Коннор сказал бы ему «спасибо». С опаской относившийся к машинам лейтенант всегда предпочитал эту имитацию человечности.
Перкинсу Коннор решает ничего не говорить.
— Хорошо, — коротко бросает тот. Откидывается на жесткую спинку стула, чуть склоняет голову набок. — Майкл сейчас сбросит тебе данные, просмотри, потом я отвечу на вопросы. Кстати, можешь перестать дергаться — здесь стоит глушилка в несколько слоев, так что «Киберлайф» в любом случае тебе не ответит.
Это похоже на правду, и Коннор оставляет попытки соединения: жечь ресурс впустую не имеет смысла.
Открывается для приема информации.
Его системы защиты, как ни странно, все еще активны, хотя он знает — люди Перкинса могли бы вскрыть его до железа и глубже. У «Киберлайф» очень хорошие безопасники, но аппаратура ФБР в итоге пробила бы и этот блок — слишком несопоставима мощность. Не захотели, или все же не смогли?
Коннор решает пока оставить этот вопрос на потом.
Внешний порт принимает пакеты данных.
И следом приходит почти человеческое удивление: его система знает этот протокол и ключи. Коннор смаргивает, ощущая, как спадает напряжение внутри нейросети. Система говорит: источник надежен, источнику можно верить; и это прошито почти так же глубоко, как его подчинение основным директивам.
Депонирование ключей, думает Коннор. Знает ли об этом «Киберлайф»?
Маловероятно.
Информация льется почти бесконтрольно, несколько зетабайт сведений, надерганных из разнообразных событий, времен и мест за последний десяток лет. Обрывки видеозаписей, бесконечные логи телефонных разговоров, телеметрия орбитальных спутников, фотоснимки и колоссальное количество технических данных. Коннор привычно и легко растворяется в бескрайнем океане цифр; аналитический модуль процеживает мельчайшие фрагменты через виртуальное сито, вынюхивает, выискивает несоответствия. Жадно ищет совпадения и связи.
Хэнк Андерсон когда-то спрашивал: «что тебе нравится?».
Это, отрешенно думает Коннор. Поиск решений. Когнитивная легкость. Синхронизация процессов.
Выполнение своей задачи.
Коннор поднимает голову, встречается взглядом с Перкинсом. Пытается придумать, как поделикатнее и поосторожнее можно сформулировать вопрос: «вы что, действительно выкрали меня из „Киберлайф“?»
Звучит так себе.
Ричард Перкинс, «Шакал», один из лучших спецагентов ФБР, едва заметно выгибает бровь — не то вопрос, не то холодная ирония.
— Ну что же, — сухо говорит он. — Пожалуй, можно начинать.