Мой капитан

      Пожалуй, самое интересное в процессе нахождения в расположении сборной - это наблюдать за тем, как суровый капитан, взрослый человек и состоявшая личность, как в футболе, так и в жизни вообще, бегает от тебя, как мальчишка. Я не знал, как себя вести с Ромой после всех стачек и конфликтов, чтобы не получить отборных звездюлей в виде исключительных и абсолютно немыслимых в своей интеллигентности оскорблений, а может даже и просто кулаком в нос. Или вилкой в глаз. Это могло зависеть от дозы «Озверина», которую принимает Широков по утрам. Мне совсем не хотелось портить и без того хреновые отношения с кэпом. Хватило разбитого носа Смолова и едва не сломанного ребра. К слову, ребра уже моего.       Накануне матча с англичанами мы проводили время как обычно. Сашка жевал какие-то безуглеводные батончики за просмотром идиотского сериала, Федя зависал в скайпе со своей Мими, а я маялся по номеру в раздумьях. Ужасная скука пинала меня на подвиги, а если быть точнее, то прямо сейчас направиться к Роману, который к моему большому счастью выбил себе одиночный номер. Мои страдания прервал звук сообщения. Whatsapp передавал мне весточку от жены. «Если ты всё еще тупишь, то тебе стоит включить свои недалекие мозги»

«вот сейчас не понял наездов»

«Поднял свой шикарный зад с кровати и пошел мириться» «И не спрашивай, как я узнала» «Я чувствую страдания твоего мозга за хренову тучу километров»       Я уже говорил, что обожаю её? Кажется, нет. Так вот, моя жена – тот самый человек, который родил мне детей и смирился с моим гейским положением. Если она не чудо и не ангел, то я не знаю, как её еще назвать. Я, конечно, думаю, что она и сама не очень чиста насчет своих предпочтений в постели, но я стараюсь не вдаваться в подробности.       Но ни мои мысли, ни слова Аланы не добились ровным счетом ничего. Я продолжил бояться опозориться и получить в глаз, а Рома решил продолжить шкериться от меня по всему отелю. Я бы, конечно, мог пойти напролом, выбивая носком кроссовка дверь в его капитанский (точнее, королевский) номер, и, застав его в какой-нибудь неловкий момент, накинуться на него с поцелуями и извинениями. А потом лишиться члена.       Я частенько заставал его с ножом в руках в нашей краснодарской квартире, который он методично втыкал в ни в чем неповинную деревянную разделочную доску, испещренную трещинами. И несколько раз чуть не получил этим ножом под ребра. Пугливый он у меня, на самом деле. Шарахается от любого громкого звука и держит наготове оружие самообороны. Роль капитана сборной совсем расшатала его и без того убитую нервную систему, благо, что тремор не начался.       Честно говоря, я так и не понял, почему Рома так взъерепенился на Федьку, что аж не сдержал порыв прописать ему в ебучку. Вины Федькиной, по сути, в этом всем не было никакой. Я склонял его к Содомии, возжелав отомстить Широкову за всё дерьмо, что он мне устроил после ухода из «Краснодара». Я знал, что он смотрит фото, видео с тренировок, наши матчи и даже иногда приезжает на стадион, поэтому любое публичное проявление моих пламенных чувств к Смолову, по моим расчетам, должны были привести Романа Николаевича в мою квартиру и к охренительному сексу. А не к вот этому всему. Meh.       Мои негативные размышления прервал звук резко открывающейся входной двери. Запыхавшийся Саша Головин окинул перепуганным взгядом помещение, и на него тут же уставились три пары глаз: Кокорин даже перестал жевать батончик и заинтересованно взглянул на младшего товарища по команде. - Паш, там это… Роман Николаевич хочет тебя… Видеть! Вот. У себя! – парнишка развернулся на пятках и так же быстро и неожиданно исчез из дверного проема, как и появился.       Я перехватил взгляд Смола и напрягся от холода в его глазах. Он слегка склонил голову вбок и улыбнулся уголками губ, будто давая свое благословение на это паломничество к месту казни. Сашка хлопнул в ладоши и хохотнул. - Ну чё, Мамай, тебе гроб каким бархатом оббивать: синим или зеленым? - Пошел ты, - огрызнулся я на друга и неровным шагом вышел из номера.       Коридор казался бесконечно длинным, стены какими-то давящими, а картины, висящие на этих самых стенах, злыми и пугающими. Если Рома позвал меня к себе, чтобы оторвать голову, то смерть от его рук, пожалуй, будет лучшей из всех возможных вариантов.       Я не успеваю сообразить, в какой момент меня прижимают к стене.       Горячие ладони забрались под футболку и сжали бока. Шею обдало неровным дыханием.       Запах, такой знакомый и далекий одновременно, ударил по рецепторам так резко, что закружилась голова. - Значит, вот так ты по мне скучаешь, да? – хриплый шёпот вызвал табуны мурашек по всему телу, - со Смоловым зажимаешься на тренировках, после голов бежит к тебе тискаться, ты даже на трибуны внимание не обращаешь, - Рома шипит, как взбесившаяся змея перед нападением на свою жертву.       Мне оставалось только вжаться в стену, сглатывать слюну и слушать. Слушать нападки, принимать каждый камень, по делу брошенный в меня. Я четко осознавал свою вину, а так же то, что выйду из его комнаты едва живым (или вообще не выйду). - Неужели ты готов променять меня на этого колхозника-переростка? – я впервые видел Широкова настолько злым, - говори! - Нет, мой капитан, - я осмелился взглянуть ему в глаза и увидел то, что хотел увидеть. Он осекся. Вот так просто, в один момент. Задрожал и с протяжным стоном уткнулся в мои ключицы. Черт. Чертчертчерт.       Член в тренировочных штанах болезненно дернулся. Широков, мать твою. - Повтори, - глухо пробормотал куда-то в ямку между ключицами Рома.       Я не смог сдержать победной улыбки. - Мой капитан, - растягивая гласные, прошептал я ему на ухо.       И тут же ощутил руки, поднимающиеся выше, к ребрам и далее к грудине, а затем вниз, на живот и к резинке спортивных штанов. Отчаяние сквозило в каждом движении Ромы, и я ощущал это как никогда.       Он захватил мои губы в тягучий поцелуй, покусывая их и тут же облизывая, и я невольно приоткрыл рот, позволяя ему вести, как и всегда, на правах капитана.       Касаюсь его аккуратно, поглаживая шею, острые скулы, слегка захватывая волосы между пальцами. Он стонет, низко и утробно, и это самый восхитительный звук, который я когда-либо слышал. Прижимает меня к себе так сильно, будто хочет сломать ребра, но меньшего мне не хочется. - Скажи еще раз, пожалуйста, - хрипит, выдыхая последний воздух из легких ради этих слов. - Мой капитан, - надрывно, на стоне.       Широков целует отчаяннее, жмется ближе, со свистом втягивает воздух и отрывается, чтобы провести носом по моей щеке, тяжело дышит, как будто пробежал марафон. Его колотит то ли от возбуждения, то ли от нервов, я понять совершенно не могу. Что-то бормочет, совершенно неразборчивая ерунда льется потоком, но я выдергиваю из этой какофонии звуков то, что мне необходимо: «прибил бы», «хочу тебя» и «люблю». Ничего не изменилось. Всё в порядке. Мой капитан в порядке.