Похищенный

      Вокруг царит мрак, сквозь частые ветки деревьев выглядывает мутное небо. Моргнув, можно присмотреться и увидеть редкие вкрапления звёзд. Но они так далеки, что создаётся впечатление, что их и вовсе нет. Скрипучий шелест разрывает тишину, качая корявые ветви в вышине. Сучкастые руки деревьев цепляются друг за друга вплетаясь и отгораживая сырую землю от маслянистого, затягивающегося тучами неба.       Совершенно точно — это лес. Огромный, суровый и непроходимый лес, что утопает в полумраке и кусачем холоде. Стволы деревьев внушительных размеров полностью голы, лишь кривые ветви торчат в разные стороны, давая пристанище только самым смелым птицам. Впрочем, в столь затхлом и холодном месте им делать нечего. Вот ветер, что потрепал верхушки деревьев пролетает дальше, оставив после себя мучительный покой. В этом лесу царит могильная тишина.       На мокрой покрытой хлюпающим мхом и скользкими листьями земле лежит тело. Тело молодого человека, как может показаться на первый взгляд, но приглядевшись верно ничего не разберёшь. Похоже это труп — кожа синяя, в лице ни кровинки, глаза стеклянно смотрят перед собой. Обескровленное, хладное существо, напоминающее обликом человека, но вовсе не являющееся им.       Забавно, ближе к полудню это тело находилось в старинном поместье, укладываясь в постель под балдахином. Сейчас же лежит себе безвольной обескровленной куклой в гуще мрачного леса. Нет, Рейджи, а это именно он, не страдает потерями памяти, или чем-то подобным. Наоборот, со свойственным ему рационализмом он всегда готов ко всем неожиданностям, тщательно прорабатывает каждый пункт своей жизни. Но мозг отказывается работать из-за кислородного и кровяного голодания. Если бы он был живым, то обязательно уже давно бы умер. Тем не менее, тело, как и голова, не слушает каких-либо доводов. И это естественно, ведь он практически полностью обескровлен. И похоже, слегка отравлен.       Странно. Кто бы мог его отравить, ведь все яды укрыты лишь у него?       Гнетущая, глубокая тишина давит на мозг, вызывая почти боль. Глаза покрываются тонкой коркой влаги, что на таком холодном воздухе стремительно дервенеет. Ещё чуть-чуть и Рейджи лишится зрения. К этому дискомфорту прибавляется ещё и адское жжение в горле. Ядовитый, острый жар охватывает тело. Хочется кричать, да только сил подать голос нет совсем. Жажда в прочие времена всегда поднимала из постели и вела. Но яд в оставшейся крови разъедает и не даёт пошевелиться. Будь Сакамаки волком, то завыл бы от безысходности.       А он лежит сломанной игрушкой в насмешку тому, кто это сделал.       Но ведь его жизнь не может вот так вот закончиться. Конечно, нет. У него слишком много дел и планов.       Корявые пальцы деревьев тянутся к вампиру, но он подать руки им не может. Он бы усмехнулся, поправил съехавшие на щеку очки, да движения ему видимо не положены. Интересно, сколько вампир в таком состоянии может находиться? Рейджи пытается думать, но тут слева раздаются едва различимые шаги. Такие оглушительно тихие, что их движение то набатом колотит по перепонкам, то шипением стелится по сырой земле.       Кажется, будто этого вообще не происходит, потому что острое обоняние не выдаёт рядом ни чьего присутствия. Впрочем, вдыхай не вдыхай, а весь его жизненный аппарат отказывает, ввергая Сакамаки в отчаяние. — Как скучно, — тянет знакомый голос, и возле тела иссыхающего вампира садится его брат. Самый странный и самый раздражающий из всех его братьев.       Нет не так. Он не садится, а сползает, на мох, опираясь на колено Рейджи. Вот тут у брюнета в мозгу проскакивает искра мысли. Всё встаёт на свои места, и вампир готов отчитать братца, да только язык, подверженный яду, не желает слушаться. Тем не менее, он уже строит планы мести, готовый чуть очухаться и отправиться в свою лабораторию, где совершенно точно найдётся такая отрава, которая в одно мгновение прикончит Шу. Всё же он гораздо гуманнее, чем этот флегматичный выродок.       Собственно старший Сакамаки не уверен, что брат как-то причастен к его такому вот состоянию. Но, что-то подсказывает, а Рейджи всегда знает, когда к этому чувству надо прислушаться, подаёт сигналы, что Шу здесь определёно замешан. Вампир пытается моргнуть, чтобы скинуть обледенелую корку с глаз, но веки и в этот раз не подают признаков послушания. Единственное, что сейчас активно в его теле, так это душащая жажда крови и острый слух. — Ты хочешь крови? — склонившись к уху, лениво проговаривает мучитель. Пламень вкупе с острыми шипами с большей силой впивается в горло, иссушая всё во рту. Лишь это даёт Рейджи понять, что тело ещё живо, что не только мозг пульсирует крохами сознания. — Ты хочешь крови? — ещё тише повторяет Шу, выдыхая в чувствительное ухо брата.       Тот ответил бы, если бы мог, но язык мясистой ветошью лежит средь зубов. Раздирающий зуд говорит о том, что клыки уже давно приняли ту форму, которая необходима, чтобы впиться кому-нибудь в вену и пить. Да, он хочет крови. — Крови? — меломаньяк пробегает языком по ушной раковине Рейджи, и тот понимает, что перепонки усиленно вибрируют, улавливая возбуждённое дыхание братца. Воздух вокруг сгущается, а ветер совсем не трогает скукоженных, бесконечно голых чёрных деревьев.       И тут Рейджи понимает, что не только уши не подводят его — обоняние вернулось. Он чувствует кровь. Много крови. Тело дергается в конвульсии. Он хочет подняться и идти на зов этой пьянящей сладости. Красная пелена застит глаза, плавя лёд на глазных яблоках и веках. Этот нектар так близко, что горло сковывает в тисках, пуская по венам отравленную его кровь. Всё только для того, чтобы заставить шевелить телеса, чтобы подняться и идти. — Это было бы даже забавно, — растягивая слова, нарушает пульсирующую тишину Шу. Он отталкивает почти безвольное тело брата, поднимаясь. Он вдыхает с шумом воздух, закрывает глаза. Он сам до безумия пьян. Кровь, свежая, только испитая, бурлит в нём, пытаясь разгорячить хладное тело. Вампир бросает на другого ленивый взгляд через плечо, пытается оценить — способен ли тот двигаться, но сломанная кукла продолжает лежать на влажной земле. — Ты хочешь крови, — утвердительно говорит Шу, острым ногтем надрезает подушечку своего пальца и подносит к синим тонким губам Рейджи. Тот дёргается — жажда зовёт, она правит сейчас его телом, лишает разума. — Каково быть игрушкой в чужих руках?       Алая капля, переливается в крохах света, пробивающегося через частую паутину веток, скатывается и падает прямиком на ледяные губы безвольного вампира. Глаза того закатываются, а тело подаётся, выгибается дугой и вновь падает на землю. Уста чуть приоткрываются, пуская внутрь живительную каплю.       Рейджи будто жарится на костре, так пылает сейчас его тело, практически возвращая его к моменту рождения. Он рождался с этой жаждой, он вкушал кровь с первых дней. И сейчас ему вновь хочется вкусить её. Впиться клыками и утолять жажду до тех пор, пока она не полезет горлом наружу. И всё же этой крохи мало, для того, чтобы вернуть своё тело в мир прямоходящих. — Я дам тебе ещё крови, если ты попросишь, — почти ласково шепчет Шу, тонкими пальцами удерживает Рейджи за шею, и не даёт рваться к цели. — Попроси…       Старший Сакамаки ненавидит брата с каждым мгновением всё сильнее, он хочет подняться и преподать тому урок, но тело всё ещё безвольно, а желание испить свежей крови столь велико, что заглушает все доводы разума. В мозгу пульсирует лишь одно:       Кровь! Кровь! Кровь!       Яркая красная кровь! Она давит на горло сильнее пальцев брата. — Ну, ладно, — вздыхает Шу, проводит острыми ногтями по шее и обнажённой груди. Рейджи бы возмутился и обязательно обратил на это внимание… раньше. Но сейчас его заботят только алые всполохи в кромешной тьме. — Я дам тебе в долг ещё одну каплю.       Шу кусает себя за губу, усмехается и склоняется к самому лицу брата. Его уста на всё ещё синих губах Рейджи. Кажется, они горячи. Обжигают, затягивают, уводят в глубь мрака, где искрами пламени оседают на ключицах. Тело выгибает дугой так сильно, что в спине хрустят позвонки. — Попроси крови, — оцарапав кожу, которая из-за нехватки крови не спешит затягиваться, горячо и как-то зло шепчет вампир.       Из горла Рейджи раздаётся бульканье. — Ты будешь умолять, — шипит Шу. — Ты поймёшь, что бывает с теми, кто играет с другими. Ты захлебнёшься в боли. И только тогда я разрешу тебе приползти ко мне и дам крови.