Сонечка

      — Я убивец, — мрачно, не без жестокой четкости, произнёс Раскольников, сжимая прозрачную кисть Сони в своей руке.       Мармеладова ощутимо вздрогнула и забегала своими влажными от слез глазами по лицу Раскольникова, пытаясь найти подвох, усмешку или угрозу.       — Это я… — прервался он и задумчиво перевёл взгляд в пол, но, словно в решительном порыве вскрикнул, — Это я! Я убил ту гнусную процентщицу и сестру её, Лизавету! Расколол им черепа топором. Украл заложенные вещи и сбежал.       Сонечка побелела от ужаса. Тусклый огонек свечи подрагивал, изо всех сил пытался осветить мрак стен, покрывшихся зеленцой плесени, несуразной комнаты. Ожесточенно бил дождь в маленькое окно, раскаты грома грозно раздавались над Петербургом, мыши затихли в зазорах стен.       — Не верю. — сипло произнесла, прижав свою ладонь к губам.       Стул заскрипел, Раскольников в немом исступлении дёрнул коленом в сторону. Шепчет:       — Это я. Я. — давится нервным кашлем, отводит взгляд в пол, не в силах смотреть в глаза, — Не смог переступить, не вынес, тварь я дрожащая.       — Нет! Не вы! Не смейте так говорить, не берите чужую вину на себя. Я имела честь слушать рассказ Разумихина, он рассказал, как в полицейской конторе желчного вас допрашивали о содеянном. — тараторит, судорожно вдыхает. — Вы благодетельный человек, Родион Романыч. Кто ещё отдаст последние деньги на похороны совершенно чужого человека без преследования какой-либо выгоды?!       Раскольников сдавленно выдохнул. С неизмеримой тоской взглянул на узкие, до нездорового, плечи Сони. Здесь ему не место. Дополнительный груз влюбленной женщины ему на сердце не к чему. Не этого он хотел. Хотел покаяться перед убитой чистым горем женщиной. Открыть то, что гнетёт.       — Верно, София Семеновна, не я. Это всего лишь шутка, злая шутка, прошу простить меня, плута, — кривая усмешка пересекла истощенное, покрытое щетиной лицо.       — Я должен идти, зря потревожил вас в столь поздний час, — резко выпрямился, с треском задвинул стул к столу.       — Останьтесь! Вы бледны — вам нездоровится, — с тревогой залепетала Сонечка, бросаясь на грудь Раскольникова.       Сколько надежды было в этом жесте. В объятии. Сколько было надежды в этих воспаленных заплаканных глазах.       Раскольников, протиснув руку между двумя телами, резко оттолкнул её, словно сильно обжегся ядовитым пламенем. Растерянно посмотрел на удивленную Софию, сожалея о нерасчетливости в силах.        — Простите, София, мне действительно нужно идти, — пробормотал себе под нос, поднимая упавшую шляпу.       Соня смотрела отчуждённо. Диким зверьком. Сложив и сильно сжав свои руки перед собой. Ослепляющая молния отбросила её крохотную тень на деревянный пол.       И в последний момент, когда Раскольников отвернулся к двери, ринулась вперёд, положила руку на плечо:       — Знайте же, Родион, я не верю-ю, — запнулась Сонечка, теряя возможность дышать.        Резкий бросок воздуха из окна погасил дрожащее пламя свечи — комната окунулась в кромешную тьму. Очередной раскат грома оглушающе заревел.       Растоптанные башмаки Сони начали отрываться от пола. Она остервенело вцепилась острыми ногтями в запястья Раскольникова. Светлые жиденькие волосы окончательно растрепались и приклеились к липким от слёз щекам. Соня трепыхалась, словно маленькая птичка о стальные толстые прутья. Глаза выражали охолоделое удивление и ужас.       У страха глаза велики.       Раскольников изо всех сил стягивал тонкую длинную шею, боясь увеличить длительность мук. Обезумевшими глазами всматривался в её лицо: на открытый в немом крике рот, в тонкие руки, вцепившиеся в его запястья, на медленно синеющие веки и закрывающиеся глаза.       Не чувствуя в себе сил, Раскольников резко выпустил шею и с ужасом оттолкнул упавшее на него тело. Неизвестно, сколько прошло времени. На сколько долго остолбенел и с сожалением всматривался в развязавшейся поясок передника на бездыханном теле. Не должна жить. Не должна жить блудница с любовью к убийце. Холодный ветер отрезвил его.       С крупной дрожью сжал ручку двери, не отрывая глаз от тела. Сорвался с места, с тревогой смотря по сторонам — ни единой души. Вырвавшись на улицу, размашисто побежал, рассекая лужи на мостовой в резкие капли. Ливень застилал глаза, пальто под тягой воды грузно висел на плечах. Спотыкается о бордюр, врезается коленями в камни мостовой и, загнанно дыша, поднимает лицо к небу.       Не должна. Не должна. Не должна.       Беззвучно кричит, сильно сжимая широкими ладонями волосы на голове и ужасаясь своим мыслям.       Он весь в крови.       Он весь в крови. Её не смыть.       С трудом встает, смахивают воду вперемешку со слезами с лица, натягивая шляпу. Идёт в сторону деревень. В неизвестное направление. Волоча за собой оборванный, мокрый и грязный зелёный драдедамовый платок.       Он весь в крови.