Но кто знает, чем обернутся холода и потери для того, кто умел верить ©
Если на секунду закрыть глаза, то может показаться, что ты умер. Она была похожа на раскаленную горящую звезду; на необъятную галактику, на каждое маленькое яркое солнце, и внутри у нее – целая Вселенная. У нее были рыжие волосы и созвездия родинок на ключицах; она пела песни, складывала самолетики и рисовала цветными мелками на огромном белом ватмане море, небо и рассветы. У нее не было ничего – только семнадцать-почти-прожитых лет, фотография старшего брата в рамке и забытые на полке в прихожей ключи. У Орихиме была аутофобия. Она приходила к нему каждый четверг ровно в три тридцать, потому что так было правильно. Потому что добрый школьный психолог решил, что пить таблетки - скучно и одиноко. Потому что друзья начали беспокоиться. Потому что Исида Рюукен, папа заботливого "больше чем друга", в общем-то, несомненно лучше всех остальных. Потому что есть еще многих всяких "потому что". - Бога нет. - Если бы бог существовал, у него бы были рыжие волосы. ...Потому что "Вы слишком устали, Орихиме-сан". У его сына дурные и влюбленные мутные глаза, он неуверенно улыбается, а она слишком похожа на Масаки. Оно приходит просто так - осознанием и при первой встрече. Она. Слишком. Похожа. На. Масаки. Масаки. - Меня зовут Орихиме. - Она, кажется, тоже улыбалась. Это отпечатывается на коже, на сведенных судорогой конечностях (Рюукен глотает таблетку и приходит в себя), на напряженных до боли веках. Это светло и сюрреалистично почти так же, как картины Дали. Как запутанные математические прогрессии, искаженные сны обдолбанных амстердамских наркоманов и склеенные в двух местах ленты Мебиуса. «Ты нормальная», - говорит ей Рюукен при следующей встрече. И потом еще раз, уверенно и спокойно: ты не сумасшедшая. «Я знаю», - отвечает она, смеется и хмурит тонкие брови; у нее на лице маленькие светлые веснушки, и это забавно. У нее, в конце концов, рыжие волосы, а рыжие – упрямые и лжецы. В ее потрепанной медицинской карточке собраны едва ли не все болезни. Рюукен знает, что она живет одна, что есть Тацки-тян и Кучики-сан, что есть рыжий Ку-ро-са-ки-кун, в кондитерской напротив продают самые вкусные пончики, а алгебра – самый отвратительный предмет на свете. Ей, кажется, очень одиноко. «Правила созданы для тех, кто может их нарушить». «Критическая точка каждой личности – переходный возраст». «Я не хотел бы дочь – с маленькими девочками всегда столько проблем», - Рюукен хрипло смеется, откидывая голову назад, и безбожно врет самому себе, а по утрам тонет, задыхается и не хочет просыпаться. Рюукен – не хочет. Тлеющий кончик сигареты похож на маленькую звездочку, он пьет кофе литрами и работает по ночам, чтобы отвлечься от вязких, навязчивых мыслей. «Сколько путей, по которым я могу пройти, существует во Вселенной?» Он не знает. Каждый четверг, ровно в три тридцать, к нему приходит рыжая девочка, смеется, таскает его за галстук, оставляя на нем желтоватые следы мела, и ждет ответа на свой вопрос. «Вы слишком разные», - говорит Урюу. «Ты сошел с ума, Рюукен», - говорит Урюу. «Если ты сделаешь с ней что-нибудь…», - говорит Урюу и хмурится, а Рюукен холодно смотрит на свое неудавшееся-почти-отражение. У Урюу синие глаза, и после школы рыжая девочка пойдет вместе с ним в кино или в парк – он еще не знает. «Отец, - говорит Рюукен, - называй меня отцом». А в следующий четверг она не приходит. Он слишком хорошо знает, что его сын впервые влюбился, и – забывает. В конце концов, это слишком похоже на сумасшествие.***
Для того, чтобы умереть, достаточно ошибки. Чужой, незначительной и совершенно глупой - принять с утра снотворное, забыть и сесть за руль; наглотаться таблеток; перепутать расписание поездов и замерзнуть на заснеженной платформе. Шансов много. Все решит Бог. Если, конечно, у Бога рыжие волосы. Исида Рюукен не был богом или святым; он даже не был Иисусом во плоти, он решал сложные алгебраические выражения и ненавидел свою работу. Больше - из-за Урюу. А еще потому, что спустя четыре года она приходит к нему вновь. В четверг, ровно в три тридцать, за дверью раздаются легкие шаги и настырно звенит надоевший звонок. Ее пальцы по-прежнему перепачканы мелом, а на улице по-прежнему смеется осень. "Привет". Она могла сказать "Здравствуйте" или "Добрый день. Вы меня узнаете?", но - нет. Когда она уходит, начинается дождь. Рюукен запоздало думает о том, что ее зонтик так и остался там, возле дивана. Она вернется. Еще раз. - Вы меня не знаете, - говорит Орихиме спустя два сеанса и щурит светлые, слепяще-светлые карие глаза. Рыжий Куросаки-кун женился на Кучики-сан. Тацки-тян уехала из Каракуры. Урюу поступил в Токийский университет. «Она слишком похожа на Масаки», - думает Рюукен. Это невозможно. Так не бывает. «Я знаю о тебе все», - думает Рюукен, поправляет очки и молчит. Ее телефонный номер складывается в неправильную последовательность Фибоначчи и ведет в бесконечность, а по ночам ей снятся космос, звезды и странные, ирреальные цветные сны. Орихиме двадцать один. Орихиме очень хочет умереть. Она тоже молчит, кусает губы, запускает пальцы в волосы и тянет изо всех сил, тянет-тянет-тянет; маленькие заколки-капельки звенят по паркету. - Расскажи мне, как догорают звезды. Он почти кривится в ответ от необъяснимой, отвратительной жалости, комкает полупустую пачку сигарет и смотрит – пожалуй, впервые – ей в глаза. В них – помноженная на бесконечность абсолютная космическая пустота. Аэтерна. Она давно уже мертва.