И жили они долго и счастливо...

...— Ай! — Анжелика притворно вскрикнула, когда Филипп ловко ухватил ее за талию и усадил к себе на колени. — Что за обращение, месье! — Не стоит подходить к охотнику слишком близко, мадам, — прошептал он ей на ухо. Держал он ее крепко, но к разочарованию молодой женщины, не предпринимал больше никаких попыток к соблазнению. — Так как же прошла ваша охота? — резко сменив тему, она склонила голову на его плечо, коснувшись лбом щеки. — Вполне удачно, — его тон стал неожиданно серьезным. — Охота, как и война, не развлечение, если противник попался достойный. Порой вопрос, кто сильнее, решает судьба. — Вы меня пугаете, — призналась Анжелика, положив ладонь поверх его руки. — Это же всего лишь звери? — «Всего лишь звери»? — Филипп усмехнулся, и его рука, плотным обручем обхватывающая ее талию, чуть ослабла. — Вы имели возможность столкнуться с обычным зверем, как я помню… Да что волк, — самая никчемная лошадь в наших конюшнях легко затопчет человека, если испугается или разозлится. Никогда не стоит недооценивать тех, с кем имеете дело, мадам — и это касается не только животных. Она немного отстранилась, выпрямившись, и с любопытством посмотрела на мужа. — Вы удивляете меня все больше и больше, — заметила она. — Я слышала, как Сально говорил королю о том же, и тот был с ним вовсе не согласен. — Люди не любят слушать правду, если она неприятна, — он слегка пожал плечами. — Даже если они правят государством и превращают охоту в зрелище для увешанных драгоценностями дам… Она снова заглянула ему в глаза и, неожиданно для самой себя, медленно поцеловала мужа в губы, остановив его на полуслове. Ее внезапно охватило почти незнакомое ей чувство — именно его, вероятно, ощущала Ева, когда утомленный Адам появлялся на пороге их жилища с добычей на плечах: животный восторг и преклонение перед физической силой и смелостью. Прервав поцелуй, Анжелика потянулась ниже, к месту, где шея переходила в плечо. Она уже знала достаточно секретов о сильном теле, к которому прильнула — и ей каждый раз доставляло радость будить в нем тонкую чувственность, заново находить слабые места и разжигать в конце концов глубокую страсть. Ей нравилось, что из его взгляда, наконец, исчезли настороженность и недоверие, словно он перестал втайне ждать от нее подвоха. Все это время они не могли насытиться друг другом — в игривых схватках она исподволь обучала его терпению, с удивлением каждый раз обнаруживая в нем новые грани чувственности, что переполняло ее сердце радостью. — Может… может быть, вы слишком торопитесь? — заметил Филипп, чуть отстраняя ее от себя, словно желая встать. — Вам неудобно? — опершись на его плечи, она, удивляясь своей смелости, перекинула ногу через его бедра, устроившись на его коленях, словно наездница. Он придержал ее за талию, помогая устроиться удобнее. — Но если кто-нибудь войдет? — блеск в глазах Филиппа будил в ней неутолимое пламя, жар, который они могли погасить только вместе… Что-то в его словах и тоне показалось ей знакомым: он словно поддразнивал ее. Через миг она вспомнила Лувуа и сцену, предшествовавшую его появлению, и не смогла сдержать улыбку. — Тогда ему придется извиниться и выйти, — она снова склонилась к нему, то лаская, то строптиво прикусывая кожу, как самка дикого зверька. Их тела были прижаты и переплетены так тесно, что невозможно было скрыть даже малейший отклик на ласку. Обвив руками его шею, опираясь на нее, как на единственную твердь, она наблюдала, как изменяется его лицо, как загорается на щеках румянец и как чуть приоткрываются губы, сдерживая сбившееся дыхание… Она знала, что он сейчас видит на ее лице то же самое, и таким же лихорадочным блеском светятся ее глаза. Они не могли торопиться — и они двигались осторожно, помогая друг другу, сберегая дыхание и силы. Это была уже не игра и не схватка — они вдвоем словно взбирались на высокую гору, держа друг друга за руки, заботливо подхватывая оступившегося, терпеливо поджидая уставшего. Анжелика давно перестала сдерживать стоны, уже не заботясь, что кто-то из гостей, проходя по коридору, может услышать ее — к чему думать о ком-то еще, если в глазах Филиппа сейчас она видит только восхищение и желание?.. В какой-то момент сквозь пелену обжигающего удовольствия она вдруг вспомнила, как подростком впервые услышала музыку любви — в этом же белом замке… Могла ли она верить, что ее мечта сбудется и что мужчина, прекрасный как греческий бог, будет подчиняться ее рукам?.. Она склонилась к нему, зарывшись пальцами во влажные короткие волосы, спрятав лицо у него на шее, не желая расстраивать его своими слезами. Пусть даже это слезы счастья.