Инсайт

Пролитая неподалеку краска въедалась в глаза, запах отчетливо распространялся по всему помещению. Не помешал бы глоток свежего воздуха в легкие, но времени не было от слова «совсем», как и сил. Юнги их вкладывал в другое: в то, о чем он мечтал последний месяц, продумывая свой план до мелочей. Тело, что лежало перед ним, казалось полуживым. От страха мгновенно сковало конечности и внутренности. Вязкая жидкость стремительно скапливалась во рту, вызывая приступ тошноты. Давление сжимало виски, пульс достигал отметки выше ста; Юнги жутко лихорадило, но он игнорировал приступы страха, желая быстрее завершить начатое. Его мечта никогда не была запредельной, и он в очередной раз доказывал себе, что для исполнения нужно было лишь желание и куда больше стремления. Переворачивая тощее тело перед собой, он ловил себя на мысли, что все это неправильно. Но кто сказал, что Юнги соблюдал нормы общественности? Шершавыми пальцами он проходил по смуглой шее, поднимаясь выше к щеке. Приятная на ощупь кожа вызывала у Юнги будоражащие чувства. Будет ли она все так же прекрасно выглядеть в порезах и шрамах? Этот вопрос все никак не покидал головы Юнги. Он поднялся с грязного пола, медленным шагом подошел к заранее заготовленным вещам: стакану воды и оборванному куску тряпки. Юнги думал, что Он должен обязательно обрадоваться. За их прекрасно распланированный предстоящий вечер. Юнги не поступал как эгоист, напротив: он ухаживал за предметом своего обожания, уходя от банальностей в роде ужина при свечах. Он лишь хотел показать ему, что тоже был достоин любви. Такие, как он, жаждали внимания. Юнги сел рядом с лицом парня и бережно повязал ткань вокруг его головы, закрывая чужой рот полностью. Ведь так будет лучше для них обоих. Закончив и отпив из стакана холодной воды, Юнги резко расплескал остатки по умиротворенному лицу. Затем он отошел от парня на метр в ожидании пробуждения. Пальцы рук покалывало от волнения, от того, что перед ним был его идол, его бог, его сокровенная мечта. Но легкое копошение мгновенно привлекло его внимание. На него упал совершенно растерянный взгляд. Страх от чужого тела проносился вихрем перед ним: он ожидал этого. Жертва бегала взглядом по дряхлым стенам в надежде понять, что происходит. Но надежды разрушились тогда, когда он посмотрел перед собой: бледное осунувшееся лицо, глаза зверя, которые поедали при контакте. А, может, сама смерть? Бред полный. Как и сама ситуация в целом. Конечности были туго связаны бечевкой, от которой саднила кожа. И теперь действительно казалось, что выхода не было. Юнги не понимал страха парня: он ведь не причинял ему боли, не внушал тот самый страх. Он ведь был рядом. Он бы защитил. Мычание парня раздалось эхом по помещению. Крики были все более рваными, движения тоже. Ему хотелось сбежать, вернуться к своим друзьям, к ней. К той, ради которой он заканчивал художественную школу. Слезы от этих мыслей скатывались по щекам, оставляя после себя разводы. Ему хотелось успокоиться и не паниковать. Ведь в основах безопасности было сказано именно так, но кто знал, что жизнь приведет его к подобному. Собственные всхлипы закладывали уши, голова начинала раскалываться от боли. Был удар, он помнил. Но только чем — не ясно. Он снова сфокусировал свой взгляд на нем, и эти черты лица вдруг стали всплывать в памяти. Этот парень был точно с его потока. Однозначно. Скрытный, не привлекающий к себе внимания, интроверт. Он питал раздражение к подобному типу людей. Но чем он мог насолить такому человеку? Когда-то нечаянно толкнул? Обмолвился не тем словом? Или дело было в Йери? Это было куда ближе истине. Он попытался привести себя в порядок, одновременно наблюдая за передвижениями парня, стоящего возле него. Юнги слышал какие-то нечленораздельные слова сквозь кусок ткани, но не мог разобрать речи, лишь догадывался, что тот хотел прояснить ситуацию. Но разве и без этого не было ясно? Юнги преподнес ему подарок в виде встречи. Пусть это и не было романтичным свиданием около лазурного берега, но здесь тоже была своя атмосфера и тишина, которая, к сожалению, рушилась из-за невыносимых воплей рядом. Его раздражало такое поведение, нервы не были железными, а терпение иссякало. Юнги хладнокровно взял его за шиворот и приподнял, нашептывая в упор: — Почему ты так ведешь себя, Хосок? Чем я такое заслужил? — ждал ответа Юнги. — Ты… мы можем построить совместное будущее, понимаешь? — он поставил парня в тупик этой репликой. Юнги оттолкнул его тело к столу с циркулярной пилой, разворачивая Хосока спиной к себе. Конечности моментально сковало. Максимум, что мог Хосок, так это подчиниться, но мозг требовал сопротивления. Прикоснувшись всем туловищем к металлической поверхности, он яро начал просить о помощи. Возможно, его бы услышали. Он хотел в это верить. Хосок даже не был в состоянии убежать, ноги до колен были плотно связаны. Шанс на выживание ускользал из его рук, будто песок сквозь пальцы, как и все возможности побега. — Ты сейчас серьезно? Ищешь помощи? Только ты не учел одно: я и есть твое спасение. Юнги очень хотелось его успокоить, показать ему любовь по-иному, раскрыть чувства и увидеть восторг в глазах напротив. Но он видел перед собой лишь опухшее лицо и ужас во взгляде. С крепко сжатыми зубами он наблюдал за сопротивляющимся Хосоком. Если его истерика не прекратится, то была опасность, что его могли бы раскрыть. Подумав, он провел шнур до розетки и включил циркулярную пилу, которая находилась в опасной близости от Хосока. Тот от неожиданности и громкого звука, пошатнувшись, свалился со стола на мокрый от разлитой недавно воды пол. Юнги снова поднял его, восхищаясь легкостью тела, и бросил в сторону стола, откуда исходил шум. По крайнем мере, проходимцы подумали бы, что здесь кипела работа, но никак не насилие. Он не хотел такого исхода событий, нет. Хосок заставил его пойти на такие опрометчивые поступки, не иначе. Любовь — виновница ситуации. Он был лишь обстоятельством. И теперь оно сложилось столь неудачным способом… Он хотел исправить, стереть память и внести новое, куда лучшее, чем предыдущее. Следующий вопрос встал костью поперек горла: что делать дальше? Встреча состоялась, и теперь требовались слова любви, а остальное время нужно было уделить для ласки? Юнги не разбирался в этом. Он не хотел выглядеть в глазах Хосока конченым девственником, у которого весь опыт заключался в уборке дома и просмотре фильмов для взрослых. Дрожащей рукой, Юнги дотронулся до взмокшей спины парня. Мандраж постепенно одолевал его, подобно болезни Паркинсона. Хосок шипел и снова сопротивлялся. Не сложно было догадаться, чего тот хотел. Вершить личное правосудие над ним? Но что это ему даст? А как же осознание ситуации? Он психопат? Ненормальный? Естественно, человек со стабильной психикой не вступил бы в подобную грязь. Каждое его прикосновение вызывало мурашки по телу. Неприязнь возрастала в геометрической прогрессии. Юнги решил, что больше не нужно было слов: он и так сказал куда больше, чем хотел. Куда эффективнее — доказывать делом. Хосок его поймет и примет. Разве не это ли есть настоящая любовь? Очерчивая его спину длинными пальцами, он приподнял легкую ткань футболки и с силой разорвал, открывая взор на изящный изгиб. Несмотря на всю абсурдность происходящего, Юнги чувствовал себя скульптором, который смог изменить свое творение — Хосока. Оставить идеальную поверхность или внести изъяны, делая это изюминкой. Скованные руки то и дело подрагивали под ним. Выглядели посиневшими. Слишком туго? «Потерпит», — думал Юнги. В освещении тусклой лампы его спина поблескивала ярче, чем волны на палящем солнце, и он не сдержал себя, пробуя на вкус солоноватую кожу и оставляя после себя мокрый след. Вкус был гадким, но он менялся на языке от осознания того, кто был перед Юнги. Церемониться не хватало сил, похоть била в голову ключом. Он продолжал терпеть метания парня, который пытался до последнего вырваться из его рук. Юнги ведь можно было понять: он был настроен на серьезные отношения, на светлое будущее, в конце концов. Только эти самые крики стекали по картине жизни вниз, образовывая сгустки несбывшихся надежд. Дело оставалось за малым: медленно, но верно, он приближался к худым бедрам, сжимая их своими ладонями до боли в чужом теле. Он чувствовал, он запоминал каждый момент, проведенный с Хосоком наедине. Этот отпечаток остался в памяти, и он будет всплывать всю его оставшуюся жизнь. Юнги этого добивался, совершая ту же участь, что и с футболкой. Он поступал, как животное. Но разве человек — не есть зверь? Он же поддается инстинктам, рушит и снова строит. И Юнги это полностью подтверждал. Тело Хосока покрылось холодной испариной, дрожь ломала суставы, отдавая болью, но он держался, держался из последних сил, чтобы не уничтожить себя морально, пока этого не сделал Юнги. Он не хотел прелюдий. Он хотел страсти, причем дикой, необузданной. Вцепиться клыками в шею тому, кому хотелось бы подарить эту агонию, в которой он сам захлебывался. И Юнги его спас и утопил снова, наслаждаясь игрой актера в собственном театре. Он устремил свой взгляд на ягодицы, удивляясь их худобе и несхожести с мужскими формами. Аккуратные, как у девушки. Это незамедлительно подогревало интерес у Юнги. А вдруг у Хосока кто-то был? И не один? Мин был в ярости. Собственнические чувства мгновенно окатили его ледяной волной. Он провел ладонью между половинками, чувствуя дикое сопротивление в ответ. Сжимая мягкую кожу, он впился в нее ногтями, вырывая писк у Хосока. Возбуждение окатило его с ног до головы, словно водой. Руки тряслись от перевозбуждения и из-за его плода фантазии, который находился перед ним. От худых бедер Хосока переходила дрожь к рукам Юнги, и тот лишь на секунду замешкался. Молодое тело перед ним привлекало лучше любой картины живописца: кожа, тронутая солнцем, узкая талия, которую приятно было обхватывать ладонями, и линия позвоночника, что так манила и разводила ленивыми движениями на прикосновения. Юнги был под впечатлением от неописуемой красоты парня. Хотелось забрать, хотелось владеть. Его абсолютно не отвлекало постоянное хныканье и то, как тело перед ним извивалось в попытке сбежать. Лишь его взор падал на искусство, созданное для Юнги. Ему приятно, что он контролировал ситуацию, доминировал над чужим телом, пытаясь показать превосходство через муки. Хосока трясло не по-детски: хотелось удавиться, закрыть глаза и представить, что это был лишь страшный сон, который никогда не воплотился бы в жизнь. Но жизнь сыграла с ним в злую шутку. Он бы забылся, возможно, перестал бы сопротивляться, но его отрезвляла пила, которая находилась в двадцати сантиметрах от него. Инстинкт самосохранения сработал автоматически. Он хотел жить. Он хотел выжить. Так хотелось ему думать. Возбуждение дало в голову, одурманивая Юнги мгновенно. Он словно был в тумане: веки тяжелели, в ушах был звон, и присутствовало дикое желание оторваться, а именно на Хосоке. Поэтому они были здесь, — как одна из причин. Поглаживая прохладной рукой мягкое бедро, Юнги припустил с себя брюки, высвобождая натянутые от возбуждения боксеры. Белье сдерживало его эрекцию, поддразнивая Юнги, поэтому он пристроился к Хосоку, чувствуя тепло от его тела. Первый стон выбился из него, когда Юнги почувствовал сжатие кольца мышц вокруг головки. Сокращения были частыми. Хосока жутко тошнило от происходящего, он сопротивлялся, но зря: Юнги был взбудоражен. Предэякулят выделялся все сильнее, смачивая ткань, которая неприятно липла к коже, очерчивая полностью длину его члена. Он сильнее обхватил чужие ягодицы, сжимая вокруг своего члена. Юнги то и дело намеревался протолкнуться дальше, наплевав на ткань. Но едва прекратив движения, ему пришлось сплюнуть на впадину, размазывая слюну пальцами. Гулкий шум пилы и крики Хосока не давали ему сосредоточиться. Он любил и ненавидел, желал и отвергал. Его бесило собственное двуличие. Но единственное, что он хотел точно — привязать его к себе. Длинные пальцы проскользнули внутрь, растягивая стенки ануса, а свободной рукой он скользил по обнаженному стволу, очерчивая выпуклые вены, которые отдавали бешеной пульсацией. Пальцы погружались по косточки, нащупывая гладкие стенки, которые следовало растянуть. Юнги никогда не выделялся терпимостью. За это его постоянно ругали, особенно мать. Он обещал измениться, но к восемнадцати годам понял, что это бесполезный номер. И даже сейчас он хотел поскорее начать, чтобы удовлетвориться своей мечтой, которая сбывалась у него на глазах. Он поглаживал Хосока по спине в надежде, что это его успокоит. Ведь Юнги хотел, чтобы так и произошло. Или Хосок ему не доверял? Но все происходящее — для него. Процесс воссоединения был необходим, уверял себя Мин. Он хотел создать с ним общую вселенную; мир, где один воздух на двоих; место, что даст им любовь, а они разделят ее между собой. Но Хосок был далек от этих мыслей. Он понимал хорошо, к чему все идет. И теперь его больше волновал финал этой ситуации. Что станет с ним после того, как Юнги его трахнет? Будет держать в заложниках? Это последнее, о чем мечтал Хосок. Уж лучше смерть — она казалась слаще. Он чувствовал чертовы прикосновения к своей коже: гадко, мерзко и отвратительно — ни с чем не сравнимо. Ком подступал к горлу каждый раз, когда он направлял взгляд на пилу, что блестела в кромешной тьме. От осознания того, что его конечности могут под нее попасть, сводило ноги и подкашивало так, словно по ним прошелся удар. Хосок закрыл глаза. Вытащив из нутра полусухие пальцы, Юнги затрясло: действительно ли это то, к чему он стремился? Хосок молчал, и он призадумался: что если Чон его не примет, то зачем ему игрушка? Тело без души? Ему было больно от собственных мыслей. Он вершил безумие, не иначе, но он не мог по-другому. Это было единственным решением для Юнги. Без отступления назад. — Что ты молчишь? — удар по бедру. — Ты должен понять, что все это ради твоего же блага, Хосок. Тебе не о чем беспокоиться, — закончил Юнги, приближаясь к нему. Надрачивая себе, он прикоснулся влажной головкой к отверстию, медленно вталкиваясь внутрь. Острая боль прошибла Хосока, когда он почувствовал наполнение. Подступили непрошеные слезы, очерчивая его скулы. Он не хотел выглядеть слабым, отзываться на эти действия. Ему хотелось молчать, но он не сдержался: мучительные крики доносились сквозь плотную ткань. Адское жжение внутри выбивало его из реальности. Он готов был лишиться головы этой чертовой пилой, лишь бы не чувствовать вообще. Но Юнги оставил чувства Хосока пылиться на верхней полке, когда почувствовал приятную боль от узости, что переливалась в удовольствие. Раздвинув ягодицы, он продолжал проникать сантиметр за сантиметром, наблюдая за тем, как туго его член входил в Чона. И теперь Юнги думал, что все было на своих местах: кожа к коже, боль на боль. Приложив Хосока головой об стол, он вышел за рамки приличия, начиная остервенело вдалбливаться в узкий проход. Ему было до лихорадки приятно, как тот боролся не только с ним, но и с собой. Толчки увеличивались по амплитуде. Он превращался в зверя, терзая свою жертву; он — изголодавшийся охотник. Юнги не знал, сколько времени прошло, он попросту сбился, когда разложил Хосока на этом скрипучем металлическом столе, как взял его за загривок до боли. С каждым движением Юнги вкладывал все свое душевное состояние: это была и боль, и сожаление, и любовь. Он не хотел жить без Хосока, но и существовать с ним тоже не хотел. Непонятное чувство разливалось по его телу: он метался. И даже не замечал, что жизнь Хосока у него на ладони, которую он мог мигом сжать. Интенсивные толчки приближали Чона к неизбежной смерти. За эти минуты агонии он подумал о том, что смерть — крайний случай бессилия. Внезапно Юнги осознал, что его любимый цвет — бордо. Юнги проснулся в мокрой постели. На секунду ему показалось, что он был посреди озера, но мокрая футболка свидетельствовала о том, что это был лишь пот. И не только он. Посмотрев на свои боксеры, Юнги ужаснулся. У него, конечно, были мокрые сны, но не настолько обильные. Мигом соскочив с кровати, он быстрым шагом скрылся в ванной комнате. «Этого никто не должен видеть. Даже я». Ему было очень стыдно за проявление своего организма, но он не мог не думать о Хосоке. Каждая с ним встреча пробирала до костей. Ему было сложно. Его пугало чужое мнение, он с не мог с ним бороться. Закрыв дверь на замок, Юнги закинул грязное белье в стирку и подошёл к раковине. Взгляд упал на часы: 5:37. Куда позже, чем обычно. Да, Юнги страдал инсомнией, проходил лечение, но это лишь на время останавливало болезнь. Потом — на круги своя. Опустив взгляд на зеркало, он снова ужаснулся: комплекс неполноценности. Он хотел быть для Хосока идеальным и единственным, кому он будет принадлежать, и теперь его терзали сомнения: достоин ли он его? Надо было решать, и как можно скорее. После глубоких раздумий Юнги решил прогуляться, дабы взбодриться. Улица встретила его северным ветром, что ласкал волосы. Обойдя детскую площадку, он пошел вдоль дороги, осматривая почти пустынные улицы района, которым не хватало повседневной суеты. Ранняя осень радовала легким теплом: жара не долбила в виски, а до зимней поры было еще далеко. Оставалось наслаждаться настоящим. Тишину разбавлял негромкий лай дворовых собак; через квартал доносились возгласы нетрезвых людей, которые бастовали против окончания прошедшей ночи, а кто-то просто посвистывал на ходу, приводя себя в хорошее настроение. Время близилось к семи утра, когда Юнги решил отдохнуть в парке. Там, где раннее солнце скрывалось за деревьями, а чуть пожелтевшие листья радовали глаз. Он снова задумался, и снова о Хосоке. Мысли не вылезали у него из головы. Он должен решиться. Незачем сидеть и ждать у моря погоды. Нужно было брать ситуацию под контроль, как говорил его отец. Странно, что он вообще его вспоминал, ведь тот не был образцовым. Машины наполняли дорогу движением, воздух становился спертым, а людей проходило мимо куда больше. Юнги, вдохновившись вдоволь погодой, запланировал на сегодня знакомство с Хосоком, иначе вся жизнь может пролететь. Стоило начать с этого. Осмотрев площадку перед собой, он заострил внимание на двух молодых людях: они охотно разговаривали, местами задорно смеялись, разнося звонкий хохот по всей улице. Похоже, они вышли на пробежку. Но только он никак не ожидал, что перед его взором окажется Хосок. Он знал, что тот был хорошо сложен, но то, что он встретит его утром в этом районе — было действительно для него шоком. Единственное, что его смущало, так это рядом стоящая девушка. Возможно, их связывали дружеские отношения, если не еще ближе. Но Юнги боялся об этом думать. И пока его терзали сомнения, пара двинулась в сторону жилых домов, которые находились недалеко от них. Мин мгновенно вышел из транса, и, подождав пока они уйдут на безопасное расстояние, пошел следом. Он и сам не понимал свою нужду преследовать их, но что-то внутри подсказывало, что это было необходимым. То ли любопытство вело его, то ли беспокойство за Хосока — было непонятно. И сегодня он хотел сделать первый шаг к нему. Не это ли судьба? Жилые дома являли собой небольшие двухэтажки, аккуратные на вид. Пара как раз подходила к ним. Единственное, что отличало их от других домов, так это растительность вокруг и на самих зданиях. Это создавало атмосферу свежести. Свернув налево, они остановились около первого подъезда. Юнги остался наблюдать из-за угла, боясь быть обнаруженным. Хосок разговаривал с ней обходительно и очень нежно, — об этом говорил его тембр, которому Юнги удивился. В колледже он звучал по-иному, но точно не так, как сейчас. Мурашки непроизвольно захватили тело Юнги. Он внезапно понял, что ужасно ревновал, хотя Хосок ему никем не приходился, но собственнические чувства оказались сильными буквально до скрежета зубов, вздутых вен и взбешенного взгляда. Судя по всему, Хосок провожал ее, потому что после слов последовал легкий поцелуй, который вызвал у Юнги бурю внутри. Он опешил: Хосок ведь его, разве нет? Как он мог такое допустить? Бросив последний взгляд, Чон пошел в сторону заброшенных домов, которые находились в конце улицы. Юнги умер. Так ему показалось, — окончательно и бесповоротно. Ему хотелось утопиться в собственных слезах от обиды и боли, принесенной Хосоком. Уняв дрожь внутри, он понял, что нужно было серьезно с ним поговорить. Он обязан высказать то, что поселилось внутри за эти месяцы. Ведь оно того требовало. Вспоминая знакомые улицы, Юнги обрадовался тому, что Хосок брел к пустынным закоулкам, где лишь обитали бездомные, и то редко. Заброшенные дома дополняли ржавые гаражи, которые явно уже были непригодны для использования. Неприязнь и отвращение поступили к горлу от окружения. Тот поцелуй не выходил у него из головы, он засел, словно клещ. И если от него избавиться, то симптомы все равно останутся на время; только лечение сможет спасти. Но Юнги не мог найти панацею. Или же не хотел. Ему казалось, что сдают нервы. Он шел решительно, зная, что произойдет после, и пусть это будет не самый лучший исход. Но он покажет свою любовь. И пусть Хосок его примет. Их не должны заметить. Это их личный разговор, в котором они должны прояснить отношения. Но были ли они? Или это был лишь плод его фантазии? Гараж был идеальным местом в данный момент, он больше не мог ничего предложить. Хосок поймет, он уверен. И простит за данную оплошность: удар прошелся по затылочной части. Сон был предвестником. Предвестником бури. Юнги решил.