Мне нравится, когда ты молчишь

— Мне нравится, когда ты молчишь, — железная хватка обманчиво тонких пальцев больше не фиксирует челюсть, оставляя на бледной коже темно фиолетовые лунки — отпечатки пальцев — абстрактный рисунок безумного художника. Чуя отстраняется, явно любуясь проделанной работой, продолжая вдавливать тело суицидника в постель. Медленно ведет по распухшим губам, надавливает с садистским удовольствием, размазывая выступившие капли крови на манер помады, пачкая губы. Изящная маленькая ладонь рыжего мафиози обманчиво нежно очерчивает скулу, даря иллюзорную ласку. Ведет вверх, зарываясь в мягкие каштановые пряди антиэспера, и мертвой хваткой вцепляется в волосы. Резко тянет на себя, заставляя оторвать голову от подушки и смотреть в глаза. Дазай кривится и шипит от резкой боли, не в силах отстраниться. Он пытается выдать одну из своих самых раздражающих и бесящих Чую ухмылок, но резкая боль мешает задуманному. Губы брюнета уродуют грубые швы. Кожа болит и пульсирует от напряжения; он чувствует, как тонкие струйки крови стекают по подбородку. Они пачкают белые бинты на шее, расцветая причудливым рисунком. —…но когда ты открываешь свой поганый рот, я тебя ненавижу! — срывается Накахара. В сапфировых глазах рыжего напарника Осаму видит безумие и холодную, едва сдерживаемую ярость. Красивое лицо, обрамленное огненно-рыжими волосами, сейчас напоминает застывшую восковую маску, а улыбка превратилась в хищный оскал. Дазай осторожно наблюдает за действиями своего напарника и видит, как Чуя медленно откладывает в сторону окровавленную медицинскую иглу, как рука обхватывает рукоять любимого ножа с острым зазубренным лезвием. Рыжий заносит нож для удара и время словно замедляется. Останавливается. Осаму все еще чувствует приятную тяжесть чужого гибкого тела на своих бедрах, красные блики играют на бледном лице, Чуя красив странной андрогинной красотой. Он словно огненный демон, склонившийся над своей жертвой, отстраненно замечает Дазай. — Как же я ненавижу тебя, проклятый суицидник, — нож вспарывает подушку, оставляя глубокий порез на шее брюнета. Порез саднит, и кожа теплеет от свежей крови. — Я предупреждал, Осаму, — злой шепот над самым ухом непроизвольно заставляет брюнета дернуться, но железная хватка в волосах не дает. Горячее дыхание опаляет ушную раковину — Чуя ведет ножом по горлу, обнажая старые шрамы, останавливаясь на ключице, вдавливая лезвие в кожу. Холод металла обжигает, резкая боль ощущается особенно остро. Осаму не любит испытывать боль сам, но с удовольствием может наблюдать чужую агонию и заставлять буквально молить о смерти. Чуе это прекрасно известно и поэтому он продолжает. — Сколько раз я просил тебя остановиться, Осаму? — холодное лезвие вспарывает бинты на груди одним резким движением, оставляет за собой глубокий кровавый след. Чуя срывает остатки бинтов, мстительно вдавливая ногти в края свежей раны. — Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, Дазай, — глаза Чуи — льдисто-холодные омуты, похожи на океан, скованный кромкой льда. И Осаму тонет в них, погружаясь в холодную бездну, темный омут чужого сознания. Рыжий эспер медленно скользит пальцами по обнаженной коже, оставляя кровавый след, ласково касаясь подушечками пальцев темно-синих следов, обвивающих тонкую шею подобно ядовитой змее. Грубое напоминание о недавнем суициде. Пальцы Чуи кажутся невероятно горячими, он почти невесомо касается кожи, повторяя след от верёвки. — Сорок восемь часов, Осаму,- и Дазай понимает, что Чуя прав: Мори дал им два выходных после успешного завершения миссии. И, зная взрывной нрав Чуи, который наверняка будет пьян, и еще более опасный характер Дазая, беспокоить их может только самоубийца. Напарник словно прочитал мысли брюнета, дерзко усмехнулся. «Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, Осаму» Пальцы ощутимо сдавили шею, мешая дышать. Не настолько сильно, чтобы задушить, но вполне достаточно, чтобы вызвать легкую панику и странное головокружение. Контроль. Его жалкая жизнь сейчас в прямом смысле находилась в руках Накахары Чуи. Ощущение трепещущего горла было прекрасным, Чуя чувствовал каждое движение, каждый проклятый вдох, который делает суицидник. Как же хотелось сдавить пальцы и услышать долгожданный хруст ломающейся шеи, но это была бы слишком легкая смерть, которую так страстно жаждет Осаму. Чуя не собирался доставлять ему подобного удовольствия. — Никто не найдет тебя здесь, — голос рыжего эспера звучал возбуждающе хрипло. Горячее дыхание, казалось, согревало поврежденные губы, рыжий эспер не заметил, как резко склонился к лицу Осаму, холодно всматриваясь в глаза цвета виски, ища в них признаки зарождающегося страха и осознания собственной участи. — Я могу приходить к тебе каждый день после работы, пока мне не надоест развлекаться с тобой. Никто не сможет нам помешать. Никто не спасет тебя, Осаму, можешь не надеяться на это, — ехидно добавил Чуя. Резко сдавил пальцами тонкую шею, заставляя брюнета распахнуть глаза и отчаянно забиться под ним. Чуя хладнокровно и с долей любопытства наблюдал эту агонию. И только когда сознание в чужих глазах начало стремительно гаснуть и меркнуть, а мир окрасился в алый цвет, Чуя брезгливо разжал пальцы. Брюнет откинул голову на подушку, делая судорожный вдох. Тяжелые кандалы больно и грубо врезались в истерзанную кожу поврежденных запястий, тревожа старые шрамы. Тонкая струйка крови стекала по руке до локтя, горло жгло огнем, а на глаза наворачивались злые слезы. Звуки доносились словно сквозь толщу воды. — А знаешь, твое исчезновение легко представить как побег и предательство. Ты ведь прекрасно знаешь, как поступают с теми, кто предает Портовую Мафию. Как думаешь, кого Мори отправит на твою ликвидацию, скумбрия? Мне даже не придется прятать твое тело и объяснять, откуда на нем следы пыток и прочих специфических развлечений. Как тебе такой план, а, Дазай? Ты, как великий стратег, мог просчитать такой вариант развития событий? — Тебе так сильно это нравится? Удушение. Тебя это возбуждает? — Дазай чувствует горячее дыхание на своих губах, рыжие пряди щекочут лицо, но в льдисто-голубых глазах напарника он видит арктический холод и едва сдерживаемую ярость. Чуя словно хочет прочитать ответ на дне коньячных глаз, но там лишь непроглядная тьма. Он отстраняется, обводит тонкими пальцами наливающиеся синяки. — Тогда какого хрена ты так настойчиво в петлю лезешь?! — выплевывает рыжий эспер, не разрывая зрительного контакта. Он все же срывается на крик, и каждое слово, как удар плеткой, пропитано ядом и отчаянием, едва скрываемой горечью и почти детской обидой. Дазай всегда читал своего напарника как открытую книгу, одна из причин, почему он ненавидел рыжего эспера — Чуя никогда не скрывал свои искренние чувства. — Скажи мне, скумбрия, вот чего тебе в этой жизни не хватало?! — зло рычит Накахара.- Ты самый молодой глава исполнительного комитета Портовой Мафии, тебя боятся и уважают даже самые матерые мафиози, Мори Огай видит тебя своим преемником. У тебя было все: деньги, уважение коллег, блестящее будущее в Портовой Мафии, у тебя был, всегда был я, в конце-то концов! Какого хрена ты все время пытаешься умереть?! Почему ты абсолютно не ценишь собственную жизнь, Дазай?! — Осаму смотрит нагло, вызывающе, пытается кривить зашитые губы в подобии усмешки. Получается не ахти, но Чуя все равно замечает — они давно научились понимать друг друга без слов. Иначе их бы не назвали самым смертоносным дуэтом в истории мафии. Реакция следует незамедлительно. Звонкая пощечина опаляет щеку Осаму. Суицидник бы рассмеялся в голос, если бы мог — его забавляет этот крик души рыжего эспера. Дазай прекрасно понимал, что заслужил этот праведный гнев, он все-таки довел своего напарника до нервного срыва. В последнее время мафиози превзошел сам себя, пытаясь не только самоубиться с завидным постоянством, но и регулярно лезть под пули во время опасных заданий. И теперь Чуя пытается донести до Осаму свою душевную боль посредством физической, которую брюнет очень не любил. Рад ли этому Дазай? Да не особо. Сожалеет ли о своем поведении? Разумеется нет. Причина, по которой он сделал столь стремительную карьеру в Портовой Мафии была проста — Дазай был напрочь лишен способности чувствовать. Причина его феноменальной жестокости и пристрастие к изощренным пыткам — полное отсутствие эмпатии и базовых человеческих эмоций. Дьявольский ум, харизма и безэмоциональность сделали из Осаму неуязвимого монстра. Обладая незаурядным умом и наблюдательностью, он еще в раннем детстве научился носить маску и имитировать поведение нормальных людей. Осаму вступил в ряды Портовой Мафии в надежде, что здесь он будет ближе к самым сильным ощущениям: страх, боль, похоть. Он наслаждался агонией своих жертв в надежде почувствовать хоть что-то. Осаму надеялся обрести смысл в насилии. Но и здесь его ждало разочарование. С самого детства мир Осаму был серый, лишенный красок и эмоций. Пока в его серый мир не ворвался огненно-рыжий вихрь, подобно язычку пламени озаряя тьму. Лишь заглянув в кристально-чистые голубые глаза своего рыжего напарника, которые смотрели без тени страха и лжи, он почувствовал разгорающиеся искры ненависти. Чуя был слишком чистым для Портовой Мафии. Его хотелось запятнать в крови, очернить, заразить собственным безумием. Гравитационный манипулятор был слишком честным и открытым, слишком живым для этого грязного мира. Осаму ненавидел в нем эту жажду жизни, которую юный эспер сохранил, пережив все ужасы экспериментов в секретной правительственной лаборатории. Эти искренние, яркие чувства, которые он открыто демонстрировал, эмоции, которые были Осаму недоступны. Чуя горел слишком ярко, всегда готовый согреть других своим внутренним светом, готовый прийти на помощь и рисковать своей жизнью даже ради такой неблагодарной и бездушной твари, как Осаму. Молодой исполнитель никогда не испытывал привязанности. Даже смерть родителей он встретил с холодным равнодушием. До встречи с Чуей он не догадывался, что способен испытывать какие-либо эмоции. Жизнь казалась ему лишь раздражающим сном, а суицид — лекарством от этого затянувшегося серого кошмара. Осаму крайне плохо понимал чувства, которые он испытывал к своему вспыльчивому мелкому напарнику. Это была смесь ненависти, собственничества и чего-то еще, что Дазай не мог идентифицировать. Мафиози ощущал восторг, когда ему обманом удалось затащить пятнадцатилетнего рыжего эспера в ряды Портовой Мафии. Хочется подчинить себе эту дикую, необузданную, опасную силу. Хочется присвоить, заставить подчиняться добровольно, даже если это причиняет дикую моральную и физическую боль. Чтобы только для него, чтобы навсегда, любой самый жестокий приказ... Хочется вырезать эти ясные кристально чистые голубые глаза, чтобы вечно упиваться яростью и гневом, поставить в банку с формалином, чтобы не смел ни на кого так смотреть. Хочется вырвать сердце из его груди и сжать в руках, трепещущее и живое; насладиться предсмертной агонией, забирая последний вздох с окровавленных губ. Осаму чувствовал темное удовлетворение, когда вынуждал Чую убивать ради него. Он испытывал почти эйфорию, когда узнал, что рыжий эспер не может самостоятельно контролировать Порчу. Жизнь Чуи буквально находилась в его руках, и это ощущение власти приятно согревало его черную душу. Дазаю нравилось доводить своего напарника до опасной грани, до предела своих возможностей, издеваться, провоцировать, заставлять демонстрировать новые грани ярких эмоций. Он хотел увидеть больше. Осаму жаждал увидеть все. Дазай похож на жестокого любопытного ребенка, в руки которого попала интересная игрушка. Он питается чувствами Чуи, как вампир, алчущий крови. Осаму оживает рядом с рыжим эспером, ненадолго чувствуя вкус жизни. Он словно наркоман, плотно сидящий на игле чужих эмоций. Осаму всегда мало и с каждым разом приходится увеличивать дозу. Дазай уже давно не пытается по-настоящему умереть. Смерть не любит Дазая Осаму, и даже ад отвергает такого грешника как он. Суицид является хобби и своеобразным развлечением юного мафиози, способом встряхнуться, почувствовать адреналин, бегущий по венам. Всего лишь тщательно спланированный спектакль, разыгранный для одного зрителя. В такие моменты выражение лица Чуи бесценно. Чуя резко двинул бедрами, случайно задевая вставший уже член Осаму. Рыжий мафиози задницей чувствовал стойкую заинтересованность Дазая. Чертовски упругой, маленькой круглой задницей — про себя добавил антиэспер и это ощущение Дазаю определенно понравилось. Эта суицидальная скумбрия посмела возбудиться, находясь даже в такой ситуации?! Неслыханная дерзость. Чуя на мгновение застыл, приподняв брови, его губы скривились в презрительной усмешке. — А я оказался прав насчет удушения, да, Дазай? Похоже, я недооценил степень твоего мазохизма, — издевательски произнес рыжий эспер, копируя манеру Осаму растягивать слова. «Все для тебя, Чуя! Кому, как не лучшему ученику прелестной сестрицы Кое, в извращениях разбираться?» — думал Осаму, нагло глядя в сапфировые глаза своего напарника. Гравитационный манипулятор видел: у Дазая буквально язык чешется сказать какую-нибудь гадость… Дазай обязательно бы прокомментировал эту компрометирующую позу и ситуацию. Если бы мог. «Если тебе так нравится быть сверху, я даже любезно разрешу тебе поскакать на моем члене. Надеюсь, уроки наставницы не прошли даром? Ну же, Чуя, покажи свои скрытые таланты!» Но после своих язвительных комментариев Осаму мог лишиться чего-то важного. Дазай с сожалением был вынужден признать, что решение Чуи собственноручно зашить ему рот было стратегически верным. Но даже с зашитым ртом Дазай продолжал раздражать, бесить и провоцировать рыжего эспера. «Это особый талант Осаму — жутко раздражать меня практически не прилагая к этому никаких усилий» — отметил Чуя с нарастающим раздражением. Накахара двинул бедрами издевательски медленно и плавно, на этот раз вполне намеренно потираясь о твердый член Дазая. — Даже знать не хочу, о чем ты сейчас подумал, расточитель бинтов, — Чуя склонился к лицу Осаму, стремительно сокращая расстояние. Юркий язычок обвел контур раненых губ и принялся слизывать свежую кровь. Осаму чувствовал дрожь от этой болезненной, странной ласки. Чувственные касания горячего языка сменялись откровенно хищными. Напоследок рыжий эспер буквально впился в истерзанные губы, вызывая болезненный сдавленный стон. Чуя быстро отстранился, брезгливо вытирая свои губы тыльной стороной ладони. На лице рыжего эспера мгновенно появляется победная улыбка, переходящая в хищный оскал. — Даже и не мечтай, Осаму, — в хриплом, низком голосе мафиози слышится скрытая угроза. — Я здесь не для того, чтобы тебя ублажать. Чуя вновь склоняется над своей жертвой, глядя куда-то поверх головы брюнета. Слышится щелчок, и чувствительного слуха юного исполнителя достигает холодный скрежет металла, с которым открываются кандалы. Воздух ласкает израненные запястья антиэспера, но он не успевает насладиться или воспользоваться неожиданной свободой. Приятная тяжесть исчезает с бедер Дазая, и он издает недовольный вздох. Легкая простынь летит на грязный пол. Следом за ней отправляются брюки и боксеры Осаму — его буквально вытряхивают из одежды ни капли не заботясь о ее сохранности. Его переворачивают на живот грубо и резко. А затем его голову и вовсе вдавливают в подушку. Осаму дергается, чувствуя подступающую панику. Воздуха катастрофически не хватает, он начинает задыхаться, а перед глазами вспыхивают красные пятна. Но мертвая хватка в волосах не дает и шанса на спасение. Когда Осаму начинает терять сознание и мысленно прощается с жизнью, его милостиво отпускают, разрешая сделать спасительный вдох. Сильные пальцы успокаивающе гладят по голове, зарываясь в густые пряди. Затем рука перемещается на шею, массируя ее пальцами. Дазая гладят между лопатками издевательски ласково пока он загнанно дышит, а картинка перед глазами расплывается из-за слез. Временная передышка, не стоит расслабляться. Его резко заставляют встать на колени, цепкие пальцы Чуи больно сдавливают бедра. Наверняка завтра останутся синяки. Если, конечно, наступит завтра, поправляет себя Дазай. Сильная ладонь ощутимо давит между лопаток, вдавливая грудью в постель, заставляя прогнуться в спине до хруста позвоночника. — Не дергайся, — слышится зловещий шепот где-то над ухом. Стертые запястья отзываются ноющей болью, когда холодный металл вновь касается раненой кожи. Дазай больше не предпринимает попыток вырваться, прекрасно понимая, что любое сопротивление в данной ситуации напрасно и бессмысленно, и этим он только еще сильнее раззадорит рыжего эспера. Если раньше у Дазая возникли сомнения насчет дальнейших действий своего напарника, то теперь его намерения были кристально ясны. Но эта ситуация продолжала заводить, вопреки логике и здравому смыслу. Мысль о том, что его сейчас, скорее всего, жестко отымеют и, возможно, даже убьют прямо в процессе, определенно нравилась извращенному сознанию Осаму. И каменный стояк был ярким тому доказательством. В отличие от антиэспера, его тело не умело врать. — Какой прекрасный вид! Лучше всяких шедевров на миллион, да, Дазай? — суицидник отчетливо слышит улыбку в его голосе. — Я явно недооценил степень твоего мазохизма, скумбрия, — весело добавляет Чуя. Если бы Осаму мог только видеть, каким голодным и хищным взглядом смотрит на него сейчас Накахара, буквально пожирая каждый сантиметр желанного, покрытого белыми полосками шрамов тела. Это должно быть невероятно стыдно — стоять в столь непристойной унизительной коленно-локтевой позе, с вздернутой кверху голой задницей перед рыжим напарником. Только Дазаю не ведомо чувство стыда. Молодой исполнитель чувствует темное предвкушение и любопытство. Опасная ситуация приятно щекочет нервы Осаму. За спиной слышится шелест снимаемой одежды. Мафиози невольно жмурится, мысленно готовясь к адской боли, но ее не следует. Осаму слышит щелчок открывающейся крышки. Холодная смазка льется между ягодиц, пачкая промежность и стекая по бедрам. Дазай невольно дергается, за что сразу получает звонкий шлепок по ягодице. Место удара обжигает, Чуя явно не намерен его щадить, и завтра на месте удара наверняка проявится отпечаток его ладони. Горячие подушечки пальцев Накахары обводят сжавшееся колечко мышц, размазывая смазку, дразняще оглаживают, слегка надавливая. «Заботишься обо мне? Маньяк из тебя так себе, Чуя». Рыжий мафиози резко толкается сразу двумя пальцами, растягивая нарочито грубо и быстро. Дазай порывисто выдыхает. Старается привыкнуть к раздражающим и болезненным ощущениям, непроизвольно сжимается вокруг тонких пальцев Накахары.  — Не зажимайся так, — голос рыжего эспера звучит непривычно хрипло и возбужденно. Чуя касается губами ушной раковины, оставляет легкий поцелуй за ухом. Рыжий эспер скользит языком по влажной коже, непривычно беззащитной без бинтов, шее напарника, лижет влажно и грязно. Тело Осаму пробивает мелкая дрожь от этой странной ласки. Он сводит лопатки, выгибаясь и прикрывая глаза цвета виски. Наслаждается мимолетной лаской обычно грубого напарника. Шея была всегда слабым местом антиэспера. Длинные изящные пальцы двигаются плавно, скользят глубоко внутри, растягивая и смазывая неподатливые стенки. Снова наружу, а затем вновь проскальзывают внутрь дразняще медленно. Чуя давит на простату, мягко массируя пальцами чувствительный бугорок. Осаму распахивает глаза, вскидывается и невнятно скулит от необычных ощущений. «Похоже, ты только что нашел идеальное применение своим музыкальным пальцам, Чуя». Осаму очень хочет озвучить эту мысль, но не может. Рыжий мафиози повторяет манипуляцию несколько раз, хищно следя за реакцией напарника. Дыхание брюнета сбивается. Дазай беспомощно дергает скованными руками, из-за чего травмированные запястья начинают вновь кровоточить. Он сжимает ладони в кулаки, впиваясь ногтями в собственные ладони; мокрая челка падает на лоб, скрывая глаза. Боль совершенно не отрезвляет. Чуя двигает пальцами глубоко и быстро, вновь мстительно давит на простату. У Осаму дрожат бедра, а истекающий смазкой член прижимается к животу и требует ласки. Хочется потереться о смятую простынь, чтобы хоть как-то унять это постыдное возбуждение, но рука Чуи на его бедре крепко удерживает. Дазай прогибается в спине, не замечая, как сам начинает двигать бедрами, насаживаясь на пальцы рыжего эспера. Накахара усмехается, сразу убирая пальцы, и брезгливо вытирает их о простынь. — Думаю, с тебя хватит, — дыхание опаляет ушную раковину, а напоследок Чуя прикусывает чувствительную мочку. — Ты же не думал, что я собираюсь тебя ублажать, Дазай? — в голосе рыжего эспера слышится садистское веселье. Рыжий мафиози быстро отстраняется, вцепляясь мертвой хваткой в многострадальные бедра Осаму, открывая вид на покрасневшее колечко ануса. Буквально вжимается в напарника, отирается горячим, твердым членом между ягодиц, давая почувствовать свое возбуждение. Скользит крупной головкой по чувствительной коже, оставляя влажный след. Ведет от поджавшихся яиц вверх, ощутимо надавливает на сжимающийся вход. Осаму рвано выдыхает от напряжения. Совершенно некстати в голове всплывает картина их недавней, ставшей уже привычной ссоры:  — Чуууяя! Мне всегда было интересно, тебя природа только ростом обделила или ты такой мелкий во всех местах? — издевательски интересовался тогда Осаму, уворачиваясь от летящего в него ножа. Чуя грубо толкается внутрь, растягивая узкую дырочку. Мышцы судорожно сокращаются, сжимаются вокруг крупной головки, пытаясь вытолкнуть посторонний предмет. Рыжий мафиози несдержанно стонет. Осаму дергается под ним, стараясь уйти от болезненного проникновения, но Накахара держит крепко, не давая возможности вырваться, прижимается грудью к влажной спине Осаму, грубо вжимая в постель. Дазай готов взвыть, когда Чуя резко входит, вставляя больно и глубоко, проникая сразу до самого конца. Ресницы слипаются от слез, что влажными дорожками стекают по пылающим щекам. Осаму рвано и загнанно дышит, чужие локоны падают на лицо, дыхание Чуи опаляет многострадальное ухо. Накахара дышит тяжело и жутко возбужденно. Осаму слышит биение чужого сердца. Где-то на периферии сознания мелькает мысль: Чуя его хочет, до безумия, до помутнения сознания. И желал его уже давно, просто всячески скрывал и старался подавлять это порочное влечение, опасаясь, что Дазай просто посмеется над его чувствами и в очередной раз втопчет его в грязь. Хотя Осаму и раньше догадывался, что чувства напарника намного глубже ненависти. Эта мысль приятно греет черное сердце антиэспера. Не то, чтобы рыжий заботился о комфорте своей жертвы, давая возможность немного расслабиться и привыкнуть к новым ощущениям. Нет, он скорее хотел, чтобы Дазай прочувствовал все. Чуя старался выровнять сбитое дыхание. Внутри суицидника было влажно и слишком узко, горячие стенки обволакивали и сжимали член так, что рыжий мафиози едва сдерживается, чтобы не кончить прямо сейчас. О да, Дазай чувствует, он прекрасно чувствует каждый блядский сантиметр проникающего в него члена. У природы определенно специфическое чувство юмора, думает Дазай, ибо она весьма своеобразно компенсировала их разницу в росте. Вот только антиэспер сейчас совсем не рад этому знанию. Рыжий мафиози оглаживает дрожащее под ним тело, задумчиво обводит узор старых и свежих шрамов, сжимает подушечками пальцев ставшие чувствительными от трения о простынь маленькие соски. — Тебе бы определенно пошел пирсинг, — томно шепчет Чуя. — Неужели это так больно? — издевательски интересуется рыжий мафиози. Рука его скользит вниз по плоскому животу, как бы невзначай задевая твердый член суицидника. Чуя издевательски медленно размазывает большим пальцем выступившую на головке прозрачную каплю предэякулята. — Не ври мне, Осаму, стоит у тебя явно не от боли. Гравитационный манипулятор мстительно тянет за волосы, заставляя антиэспера оторвать голову от влажной от слез подушки, вглядывается в мутные от похоти и слез глаза Осаму. Зрачки расширены настолько, что затопили радужку и глаза кажутся совсем черными. — Смотри на меня, когда я тебя трахаю, скумбрия! — И Осаму смотрит. Глаза Чуи от возбуждения кажутся темно-сапфировыми, а рыжие волосы в свете тусклой лампы отливают огненно-красным. Полукровка, маленький мстительный рыжий демон, думает Осаму. Живи они во времена средневековой инквизиции, антиэспер лично бы сжег его на костре, предварительно запытав до полусмерти ночью накануне. А может и не только запытав. Впрочем, возможно так оно и было, ведь что-то же зацепило мертвого и безразличного ко всему Осаму когда-то, стоило ему только взглянуть в кристально-голубые, пылающие чистой яростью, глаза. Да и врожденный талант и странная тяга к безжалостным и изощренным пыткам в столь юном возрасте на пустом месте не возьмется. Первый глубокий толчок выбивает из Осаму все посторонние мысли, заставляя задыхаться от мучительно-сладкой тянущей боли, от ощущения скольжения горячего члена глубоко внутри. Чуя трахает его жестко и грубо, выходит почти полностью, а потом резко проникает до самого конца, до влажных шлепков кожи о кожу. Жестко. Глубоко. Больно. Пальцы Дазая отчаянно цепляются за кованую спинку кровати, за волосы снова тянут, заставляя выгибаться до хруста в позвоночнике. Меняется угол проникновения. Осаму хочет уйти от ощущения глубоких толчков, от раздражающего трения, от нарастающего жара внутри. Боль не то чтобы исчезает или полностью отходит, но странным образом обостряет все ощущения. Если бы он мог кричать, то уже давно сорвал голос от стонов и криков. Все тело Осаму прошивает острое удовольствие, когда горячая влажная головка давит на простату. Рыжий мафиози ускоряется, двигаясь под тем же углом. Осаму непроизвольно выгибается, двигается навстречу, насаживаясь сам. Дазай пьян от собственных ощущений похоти и сладкой боли, от дикой, голодной страсти и едва сдерживаемой ярости исходящей от сильного, гибкого тела рыжего эспера. Чуя определенно его личный сорт наркотика. Его никогда еще так хорошо не имели, так откровенно, яростно и жестко. До безумия хочется кончить и хочется, чтобы эта сладкая пытка длилась как можно дольше. Чуя кусает шею Осаму, вылизывает, целует, прихватывая губами влажную кожу. У Дазая подгибаются пальцы на ногах, а вдоль позвоночника словно проходит электрический ток. Невыносимо. Мафиози непроизвольно сжимается, когда член рыжего эспера в очередной раз задевает простату, входя в дрожащее тело. — Давай, Осаму! — хрипло рычит Чуя в самое ухо мафиози, накрывая ладонью истекающий смазкой член. — Я же знаю, ты сейчас просто умираешь от желания кончить, проклятый суицидник! Дазаю хватает нескольких секунд и пары грубых движений тонких пальцев на члене, чтобы его с головой накрыла волна ослепительного оргазма. Мафиози просто выпадает из реальности, оглушенный крышесносными ощущениями. Под веками словно взрываются фейерверки и вспыхивают яркие пятна. Тело кажется легким и невесомым. Осаму сильно сжимает внутри член рыжего эспера, и Чуя кончает следом, напоследок больно кусая за плечо, чтобы заглушить свой собственный протяжный стон. Сознание возвращается медленно. Лень даже открыть глаза, не то что шевелиться. Его руки освобождают от оков, а тело переворачивают на спину. Осаму осторожно наблюдает за действиями рыжего эспера из-под опущенных ресниц. Чуя тянется за острым скальпелем на прикроватной тумбочке, вновь склоняется над Осаму, впиваясь пальцами в подбородок, заставляет поднять голову и смотреть ему в глаза. Если бы только Чуя прямо сейчас перерезал ему горло, Дазай был бы абсолютно счастлив. О лучшей смерти и мечтать нельзя! Это было бы просто идеальное самоубийство. Мафиози разочарованно выдыхает, когда Чуя хмурится, будто прочитав его мысли, и ожидаемо просто распарывает грубые швы на его губах. Осаму откидывает голову на подушку, проводит языком по раненым губам, наслаждаясь металлическим привкусом крови. Чуя отворачивается, на его щеках вспыхивает легкий румянец. — Я не собираюсь извиняться перед тобой, скумбрия! — Накахара произносит это нарочито грубо. — Я тебя много раз предупреждал… Накахара прерывается, уловив слабый хрип. На мокром от пота лице застыла гримаса боли, которая напрасно силится стать ухмылкой. Дазай жадно облизывает истерзанные губы, явно причиняя себе лишние страдания. — На, выпей, — Чуя, ощущая что-то смутно напоминающее жалость, подносит к лицу Осаму стакан воды. — А то выглядишь жалко. Глотать освобождённому тоже больно, но всё-таки живительную влагу он поглощает с болезненной жадностью. Отстраняясь, он медленно выдыхает, силясь прийти в себя.  — Чуя, — рыжий эспер сталкивается с озорным блеском коньячных глаз, а на губах Осаму появляется подобие ломаной улыбки чеширского кота, — если ты собираешься меня так наказывать за каждую попытку суицида, то я буду самоубиваться как можно чаще. — Блядский мазохист! — голос Чуи звучит почти ласково. Он притягивает к себе несопротивляющегося напарника, затыкая слишком разговорчивого суицидника страстным поцелуем. Вскрик упорно игнорируется. — У нас еще сорок восемь часов, прежде чем нас будут искать, — шипит ещё не восстановивший голос Осаму, напоследок мстительно прикусывая нижнюю губу Чуи, и слизывает капельку крови. Накахара снова вовлекает его в поцелуй более собственнический, грязный и мокрый. Рыжий эспер вжимает Осаму в кровать, хищно нависая над ним. Дазай ощущает глубокое удовлетворение. Ему все-таки удалось запятнать Чую, заразить собственным безумием. Он знает, что только рыжий эспер способен удовлетворить его самые темные, извращенные желания. Как в постели, так и на поле боя Двойная Тьма понимает друг друга без слов.