***
— Хосок, что ты… Хватит! Просто… о боже, — выдыхает Юнги, в который раз падая на кровать и закрывая глаза. В последние пятнадцать минут Хосок играл в какую-то больную игру, которую сам Юнги бы назвал: «Подразню-ка я Юнги, потому что я мудак». Сначала были соски. Как только он прознал, что у Юнги там чувствительное место, то, не теряя времени, сразу же начал трогать, лизать и даже покусывать их с таким рвением, будто это было делом всей его жизни. Юнги бросало в дрожь, он задыхался, а его член судорожно дёргался от каждого прикосновения. Но когда он попросил (и ни в коем случае не умолял!) Хосока остановиться, потому что его кожа была уже на критичной отметке чувствительности, Хосок лишь посмотрел на него с самой наитупейшей ухмылкой в мире. И прошёлся своим ртом буквально по каждой части тела старшего, кроме той, где Юнги действительно хотел, чтобы он оказался. (— Боже, Хосок… просто отсоси мне или сделай уже что-нибудь. — Прости, не могу. Я в самом разгаре веселья и вижу, что тебе тоже нравится. — Иди в задницу. — Мы перейдём к этому позже… Ай! Вот только давай без насилия, пожалуйста!) Но даже несмотря на то, что это заняло больше времени, чем Юнги ожидал, это было приятно, и Хосоку, по всей видимости, нравилось не меньше, чем самому Юнги. Но вот если судить по его ощущениям, с тех пор, как младший начал дразнить мягкую кожу в низу его живота, каждый раз мучительно близко подбираясь к резинке боксеров, прошло уже пару лет, не меньше. Однако у Хосока, похоже, своё видение времени, потому что внезапно он переключается на бёдра. Которые, как оказывается позднее, у Юнги ужасно чувствительные. — Хосок, засранец, прекрати дразнить, — судорожно выдыхает Юнги, однако даже ему приходится признать, что звучит он вовсе не убедительно, точно так же как и не устрашающе со своим дрожащим голосом. Последняя рациональная часть его разума вскоре даёт слабину, и ноги бессознательно разводятся шире, когда Хосок кладёт на него руку. — Я знаю, что делаю, хён, — отвечает он, не прекращая параллельно выписывать пальцами узоры на внутренней стороне бёдер Юнги. Он смотрит, не отрываясь, на его лицо и реакцию тела на прикосновения, и упивается каждым вздохом, пробует на вкус каждый сдавленный стон, как дорогое вино. Затем нажимает немного сильнее, оставляя ногтями четыре стремительно розовеющих следа, что удивительно контрастируют с молочной бледностью ног Юнги. Тот выгибается, не в силах сдержать стон, и Хосок думает, что может опьянеть лишь от одного взгляда на это. У Юнги громко колотится сердце, и он на все сто уверен, что ещё никогда в жизни не был настолько заведён — хотя Хосок ещё даже ни разу не коснулся его члена — так что просто сдаётся. Сдаётся, усилием воли заглушая внутренний голос, напоминающий, что Хосок младше (и глупее) и уже настолько хорош в этом. Его гордость может смело идти нахуй, сейчас Юнги слишком занят, трахая Хосока. (Или наоборот, но кого это волнует?) И потому, когда Хосок закидывает одну из его ног себе на плечо, наклоняясь ниже, чтобы растяжка не причиняла дискомфорта, Юнги не сопротивляется. Он закрывает глаза и вздыхает, прежде чем мысленно дать собственному телу разрешение делать всё, что захочется: одной рукой зарывается Хосоку в волосы, а второй обнимает его щёку и начинает осторожно поглаживать большим пальцем скулу. И ему нравится это. Нравится ощущение комфорта и близости к человеку, которого он любит и которому доверяет, и который делает ему так хорошо. Нравится осознание, что они оба наслаждаются процессом. Наверное, это и есть то, о чём пытался сказать ему Хосок: не просто прикосновения, но ощущения. — Эй, Юнгез, — голос Хосока выводит Юнги из транса, и он поднимает глаза, чтобы увидеть играющую на губах младшего тёплую улыбку. — Ненавижу это прозвище, — тут же отзывается Юнги, и Хосок смеётся. — Я знаю, — говорит он, и Юнги закатывает глаза. — Я продолжаю, ладно? — Как хочешь. В этот раз Хосок идёт дальше — целует внутреннюю сторону бедра Юнги, начиная почти с самого края тазовой косточки и продолжая спускаться оттуда вниз; бесстыдно использует язык, чтобы сделать поцелуи более мокрыми, а когда понимает, что задел особенно чувствительную точку, немного прикусывает, оставляя маленький засос. И кроме того — одновременно гладит другую, не закинутую на плечо ногу так, что Юнги становится просто не в силах контролировать пробивающую тело мелкую дрожь. А затем Хосок внезапно придвигается ближе к его колену, чуть отстраняясь и приподнимая ногу выше, чтобы получить больше свободы в движениях. Из всех вещей, что Юнги узнал о себе за этот вечер, он никогда и представить не мог, что поцелуй в обратную сторону колена это так приятно. Сама идея была просто нелепой, и он никогда не узнал бы об этом самостоятельно, однако Хосок нелеп сам по себе, так что для него, наверное, совсем не было никакой проблемы подумать: «Хм-м, а давайте-ка посмотрим, что случится, если я поцелую обратную сторону колена Юнги!». — Боже, это нелепо, — озвучивает свои мысли старший, непроизвольно толкаясь бёдрами, когда Хосок чуть прикусывает нежную кожу на обратной их стороне. — Это… не может быть, чтобы кто-то ещё делал это так же офигительно, — продолжает он, крепче вцепляясь в Хосоковы волосы. — Очень странный способ сделать комплимент, — комментирует Хосок, горячо выдыхая через нос, отчего и так уже влажная от его поцелуев кожа Юнги покрывается мурашками. — Заткнись. Ты просто какой-то гений, и я ненавижу тебя за это, — стонет Юнги. Он прикрывает рукой глаза, одновременно второй рукой снова резко дёргая Хосока за волосы, отчего тот удивлённо охает. — Может, трахнешь меня уже? — Юнги убирает руку, чтобы посмотреть ему в глаза. — Пожалуйста. И это срабатывает. Хосок стонет и кивает, убирая ногу Юнги со своего плеча, чтобы раздеть его до конца. Юнги приподнимает бёдра, чтобы помочь ему, и не проходит и пары минут, как они остаются полностью без одежды. Это далеко не первый раз, когда они видят друг друга голыми, однако сейчас всё по-другому. Юнги ёжится под Хосоковым взглядом, отчего-то чувствуя смущение. Он не стыдится своего тела — просто обычно он занимался сексом в темноте... Он видит, как двигается Хосоков кадык, когда тот сглатывает. — Я хочу надеть твои бёдра как наушники, — внезапно объявляет Хосок, закидывая себе на плечи в этот раз обе ноги Юнги. Тот фыркает. — Уши отморозишь. — Что ж, мне нравятся твои бёдра, так что я всё-таки сделаю, как хочу. — Хосок приподнимает его ноги ещё выше, так, что у Юнги даже поясница отрывается от кровати. — Передай смазку, пожалуйста, — вежливо просит он, и Юнги практически кидает в него лубрикант с презервативом, предусмотрительно выложенные им из тумбочки. Хосок выдавливает немного прозрачной жидкости себе в ладонь и чуть разогревает её, прежде чем решительно провести рукой по всей длине старшего. Юнги выгибается в пояснице, мысленно проклиная Хосока и все его старания, из-за которых его член стал таким чувствительным. Хосок хорош в этом, как и во всём, что он успел сделать за последний час; он двигает рукой так точно и слаженно, что Юнги сомневается, что сам сможет когда-либо сделать это лучше. Хосок нажимает прямо как надо, идеально обхватывая кольцом его член, а когда большим пальцем начинает играться с головкой, Юнги чувствует, будто сейчас взорвется. Буквально. — Чувак, н-не думаю, что продержусь долго, если ты продолжишь в том же духе, — выдыхает он. — Не называй меня «чувак», когда я трогаю твой член, — говорит Хосок, и Юнги тут же хочется прибить его на месте, потому что посмотрите-ка, этот маленький засранец ещё имеет наглость издеваться над ним. — Хосок, — предупреждающе просит Юнги, зажмуривая глаза. Хосок двигает рукой ещё пару раз и затем останавливается. Юнги чувствует что-то среднее между разочарованием и облегчением в эту секунду, однако это не длится долго: не успевает он даже вдохнуть достаточно воздуха, чтобы успокоить бешено колотящееся сердце, когда Хосок подается вперёд и целует его промежность. Он раздвигает руками его ягодицы и спускается дорожкой дразнящих поцелуев вниз, пока не утыкается лицом между; начинает медленно, облизывая сначала вход полностью, а затем постепенно уменьшая ареал, будто бы испытывая старшего на прочность. Как только становится ясно, что у Юнги возражений нет (он прерывисто дышит, изредка срываясь на стоны, не в силах контролировать дрожащие по обеим сторонам от Хосоковой головы бёдра), Хосок решает двинуться дальше. Он больше не дразнит — действует настойчивей, поочередно проводя языком дорожку от ануса до яиц и обратно, чуть задевая кончиком вход, а затем медленно проталкивает язык внутрь, осторожно сжимая руками ягодицы Юнги, когда делает языком возвратно-поступательные движения — так глубоко, как может. Стон у Юнги выходит низкий и гортанный. — Хосок… Хоби, Хоби, я хочу кончить, — хрипло выдыхает он, и это выходит почти умоляюще. Юнги разрывается между желанием попросить младшего трахнуть его, и ни за что не прекращать делать то, что он делает сейчас. Обе его руки у Хосока на голове, и он то притягивает её к себе ближе, то оттягивает за волосы назад. Хосок позволяет тому делать со своей головой всё, что вздумается; звуки стонов и вздохов Юнги заставляют его член болезненно дёргаться. Он убирает правую руку с ягодицы Юнги, чтобы затем скользнуть смазанным пальцем внутрь старшего. Тот выгибается в пояснице ещё сильнее, и, хотя поза становится от этого только неудобней, Юнги готов это вытерпеть при условии, что Хосок даст ему больше. Когда к ощущению Хосокова пальца, длинного и тонкого, добавляется его блядский язык, облизывающий вход и старающийся протолкнуться внутрь, Юнги кажется, что у него сейчас посыпятся искры из глаз. Не проходит и двух минут, как Хосок добавляет к первому пальцу второй. — О боже… Хоби, — стонет Юнги, неконтролируемо толкаясь бёдрами навстречу Хосоковым пальцам и языку. Хосок, не прекращая двигать пальцами, отрывается, чтобы оставить на бёдрах Юнги ещё больше укусов и поцелуев. — Хочу, чтобы ты кончил, не прикасаясь к себе, — хрипло говорит он. — Ты весь такой чувствительный, хён… Юнги лишь кивает — в голове туман, и много думать не получается. Он бы без колебаний выпрыгнул из окна, если бы Хосок сейчас попросил. — Прекрасно. Ты такой горячий, Юнги… не сдерживайся, — шепчет Хосок, добавляя третий палец. Он проходит уже не так легко, но Юнги продолжает насаживаться до упора. — Больше… Хосок, больше, — требовательно просит Юнги, и его щёки наливаются ярко-розовым. Хосок слушается, сгибая и разгибая пальцы внутри него, чтобы растянуть стенки. И вскоре находит точку, которую искал — при этом ни на минуту не прекращая целовать и покусывать его бёдра — и когда делает это, старший судорожно выдыхает и ещё сильнее чем раньше дёргает его за волосы. — Здесь, — говорит Юнги и стонет, когда Хосок нажимает ему на простату снова. Хосок трахает Юнги пальцами пару раз — медленно и глубоко — и затем останавливается, снова сгибая их и создавая на ней давление. Юнги стонет, полностью оглушённый ощущениями. И как будто этого недостаточно, тот начинает ещё и выписывать пальцем небольшие круги, безостановочно стимулируя маленький комочек нервов. — Слишком… Хоби, Хоби, это… слишком, — лепечет Юнги и даже перехватывает Хосоково запястье, однако не прикладывает никаких усилий, чтобы реально как-то его остановить. И Хосок продолжает, сильнее прикусывая мягкую кожу на его бёдрах. Он поднимает ноги Юнги всё выше и выше, и удовольствие захлёстывает старшего настолько, что он почти физически ощущает, как его мозг перестаёт работать, не в состоянии выдать ни одной последовательной мысли. Юнги стонет, задыхается и бормочет бессмысленные вещи; всё его тело в данный момент сфокусировано на Хосоковых губах и Хосоковых пальцах и зубах и на Хосоке. Всего этого слишком много и в то же время недостаточно, и от этого странного чувства спина Юнги болезненно выгибается, глаза наполняются слезами, а рот растягивается в немом крике. — Я знаю, ты хочешь кончить, — говорит Хосок. — Давай, хён. Ты заслужил. Юнги слышит Хосоков голос будто сквозь вату в ушах. Но что более важно, он чувствует болезненное удовольствие от тёплого рта и острых зубов, играющихся с его сосками — настолько сильное, что он готов поклясться, что отключился на секунду. Он кончает, ни разу не тронув себя, впервые в жизни; Юнги не знает, довели ли его до финала укусы или же вся прелюдия в целом — как бы то ни было, чувство такое сильное, что он не в силах сдержать внезапно хлынувшие из глаз слёзы. Он чувствует, будто в момент лишился всех своих костей: мозг всё ещё плывёт. Он чувствует спокойствие, хоть не в состоянии сейчас даже разговаривать и находится буквально в шаге от того, чтобы просто отключиться. Хосок бережно опускает его ноги и вытаскивает пальцы со всей возможной осторожностью; Юнги всё равно хнычет, но Хосок шикает на него и чмокает в губы. Юнги просто лежит на кровати с полуприкрытыми глазами, всё ещё мутными от удовольствия; его сердце быстро колотится, а грудь мягко приподнимается при каждом вздохе. Хосок ложится рядом и двигает его немного, укладывая на себя так, чтобы голова Юнги покоилась у него на плече. — Ты в порядке? — спрашивает он, одной рукой поглаживая волосы Юнги. И хоть Юнги всё ещё чувствует себя сделанным из желе, в данный момент он уже в состоянии более-менее собрать мысли в кучу: он прочищает горло и удобнее устраивается у Хосока на плече. — Поверить не могу, что ты так глупо меня трахнул, — говорит он, — хотя по сути, ты даже этого не сделал. — Я же говорил, что знаю, что делаю, — смеётся Хосок. Юнги несильно шлёпает его по груди. — Не зазнавайся, — говорит он, отчего Хосок смеётся только сильнее. — Ладно-ладно. Не буду говорить, что я был охуенным… но я был охуенным, — отвечает он, поигрывая бровями, и Юнги не может не прыснуть от смеха. Он двигается, чтобы лечь поудобнее, и случайно упирается бедром в Хосоков стояк. — У тебя всё ещё стоит, — констатирует Юнги, поворачивая голову, чтобы вопросительно взглянуть на Хосока. Это странный ракурс, и младший выглядит так, будто у него три подбородка, но Юнги решает приберечь колкости на другой раз. — Ничего страшного, просто приму душ или ещё чего, — говорит Хосок таким тоном, будто это сущий пустяк. Юнги приподнимает бровь: — Хм, жестоко, — резюмирует он. — Я, так-то, всё ещё здесь. — Я знаю, но я не хочу заставлять тебя делать что-то, что ты не хочешь… — говорит Хосок, всё так же одной рукой зарываясь Юнги в волосы, а другой приобнимая его за плечо. — Ты только что засунул язык мне в задницу и заставил кончить без рук, — невозмутимо парирует Юнги, и, по всей видимости, в Хосоке осталось-таки немного порядочности, потому что эти слова немного вгоняют его в краску. — Я всё ещё считаю, что люди, возводящие секс в какой-то культ, идиоты, потому что член не решает все проблемы на свете, но, всё же, секс это весело. Мне он нравится. Или ты думал, что твой стояк испортит мне настроение? Рад, кстати, что не был единственным, кто наслаждался процессом. — О, далеко не единственным, — серьёзно отвечает Хосок, и Юнги смеётся. — Ну так… я помогу тебе, ладно? — говорит он, забираясь на Хосока сверху и упираясь руками по обе стороны от его головы. — Хорошо, — кивает Хосок. Юнги сладко улыбается и наклоняется, чтобы втянуть его в долгий и глубокий поцелуй. Хосок вздыхает, расслабляясь ещё немного, и Юнги двигается, седлая его и тем самым невольно заставляя шумно выдохнуть. Он чуть сильнее нажимает бедром на его стояк и проскальзывает языком в приоткрывшийся в немом вздохе рот младшего. С каждой секундой поцелуи становятся всё более и более страстными: языки сталкиваются с зубами и друг с другом, а дыхание сбивается; Юнги берёт темп под свой контроль, заставляя Хосока дрожать под собой. Давит бёдрами сильнее и, дразня, отстраняется в самый нужный момент. Упивается каждым маленьким вздохом, каждым стоном, что слетают с губ младшего. — Вот так? — хрипло спрашивает Юнги. — Да, да… — выдыхает Хосок, закрывая глаза и откидывая голову назад. Он толкается Юнги куда-то между ягодиц, ища больше точек соприкосновения, и Юнги даёт ему их. Он наклоняется и начинает покрывать его шею маленькими поцелуями и укусами. — Ты был так хорош, Хоби, — отрываясь на секунду от мягкой кожи, мурлычет он. — Заставил меня почувствовать себя просто невероятно. Ты знал, что я впервые в жизни кончил, ни разу не тронув свой член? Твой рот просто великолепен, я думал, сознание потеряю… — он чуть сильнее прикусывает одну из Хосоковых ключиц, и Хосок стонет, неконтролируемо дрожа бёдрами. — Хён… — выдыхает он. — Теперь я постоянно буду думать о твоём языке, — продолжает Юнги, задевая зубами Хосокову кожу и давя бёдрами вниз ещё сильнее. — О том, как мне было хорошо, и каким он был мокрым и горячим… — он выдыхает. — Хочешь секрет? Мне бы хотелось, чтобы ты контролировал себя чуточку меньше… никогда ещё не думал об этом, но просто представь, как было бы прекрасно, — шепчет младшему прямо в ухо он, кусая и посасывая мочку почти до боли. Хосок прерывисто выдыхает и крепко хватает Юнги за бёдра, со стоном: — Юнги… — Тебе хорошо? Я хочу, чтобы тебе было ещё лучше, Хоби. Твои пальцы… мне было так охуительно с ними внутри, что, думаю, моих собственных пальцев не будет достаточно, когда я буду трогать себя в следующий раз, — шепчет Юнги, и Хосока пробивает мелкая дрожь, заставляя его бёдра двигаться всё быстрее и быстрее. — Боже, я чувствую, что мне мало… ты так и не трахнул меня по-человечески, и теперь я хочу этого. Я знаю, ты будешь великолепен: я видел, как ты двигаешь бёдрами. Наверняка ты заставишь меня кричать и выебешь так, что я снова расплачусь. Хосок стонет, оставляя красные царапины от ногтей на бёдрах Юнги. — Я близко, — сдавленно выдыхает он, зажмуривая глаза. — Ты так легко нашёл мои слабые точки, — будто не слыша его, продолжает Юнги. — Потому что знаешь меня лучше, чем кто-либо. Я обязательно учту всё это, когда в следующий раз мне захочется поразвлечься… мне нравится делать это в любое свободное время; просто лежать и трогать себя, не кончая. Я делаю это до тех пор, как не станет больно, но затем финал слишком хорош. Я становлюсь таким громким, Хоби, что тебе придётся заткнуть мне рот, чтобы не потревожить соседей, — признаётся он с коротким хриплым смешком. — Но я бы так красиво выстанывал твоё имя, Хосок… Может, это надломанный голос Юнги звучит настолько горячо, или же его слова слишком похожи на обещание, но Хосок кончает от этого с громким стоном, пачкая спермой их животы. Он отпускает бёдра Юнги, и тот сразу же падает рядом, давая отдых уставшим рукам. Хосок просто молча дышит ещё целую минуту, прежде чем развернуться к старшему с глупой улыбкой во всё лицо. — Что? Хватит, выглядишь по-идиотски, — говорит Юнги. — А ты неплохо держался для человека, считающего, что секс переоценён, — поддевает его Хосок, прежде чем игриво потрепать за щеку. Юнги бьёт его по рукам. — Заткнись. Не моя вина, что у тебя встаёт от обыкновенных грязных разговорчиков и петтинга, как у какого-то школьника… — Эй, ты не можешь стебать меня за то, что мне нравится! Это, как бы, правило номер один в сексе! — протестует Хосок, надуваясь. — Да, но правило номер один для моих друзей — это что я могу стебаться над всем, чем только захочу. Так что отъебись. Хосок закатывает глаза со своей фирменной глупой улыбочкой. — Признайся, ты сейчас старался. Тебе тоже нравятся грязные разговорчики… — Я сказал, отъебись. — Уверен, всё, что ты мне сказал, правда, — продолжает стоять на своем Хосок, поигрывая бровями. — Я спать, — говорит Юнги, демонстративно разворачиваясь к Хосоку спиной. — Ой, вот только не надо стесняться! Если захочешь, мы можем в любой момент повторить! — Спокойной ночи, Хосок. — Я думаю, нам нужно будет предупредить Чимина и Тэ, если ты и правда такой громкий, как говоришь… мы же не хотим испугать детишек. — Завались. — Или, может, мне просто стоит взять кляп и… — Зат-кнись.Часть 1
24 ноября 2018 г. в 12:00
— Я схожу с ума, — говорит Юнги. Он сидит по-турецки на полу в гостиной, опершись спиной на диван, и уныло обводит взглядом беспорядочно разбросанные вокруг книги и конспекты. Затем берёт исписанную тетрадь по риторике и тыкает в неё ручкой. — Кажется, у меня волосы выпадают. Кажется, я лысею, Хосок, — продолжает он, зарываясь рукой в свои всё ещё влажные после душа волосы.
Хосок, сидящий на диване с ноутбуком на коленях, тихо вздыхает.
— Хён, ты просто перетрудился, — говорит он, успокаивающе кладя руку тому на плечо. — Пора взять перерыв.
Юнги тоже вздыхает, тыльной стороной ладони потирая глаза.
— Да, — решает не отрицать очевидное он. — Но, понимаешь ли… стоит мне только лечь и закрыть глаза, как я сразу начинаю думать о том, сколько всего ещё надо сделать… свихнуться можно.
— Значит, займись чем-то, что поможет тебе разгрузить мозги, — предлагает Хосок, откладывая свой ноутбук и садясь на пол рядом с Юнги. — Чем-то расслабляющим.
— Всё, чем я занимаюсь — это работаю и думаю, Хосок. Я чёртов трудоголик, — с горечью отзывается старший.
Обычно он не жалуется по поводу работы и колледжа. Юнги вполне устраивает и его начальник, и учебное расписание. Но сейчас, быть может, от того, что в последнее время он постоянно находился в состоянии тревоги и стресса, или же оттого, что раз за разом брал ночные смены на работе (просто потому что физически не мог заснуть), он снова чувствует себя вечно уставшим первокурсником.
У него ещё никогда не было настолько огромных мешков под глазами. И виски будто сверлит огромная дрель вот уже второй день подряд…
Хреново. Вот прямо очень.
И почему-то Хосока, солнышко во плоти и по совместительству его лучшего друга, это беспокоит чуть ли не больше, чем самого Юнги. Он просто смотреть не может на то, как его любимый хён превращается в огромный сгусток тревоги и раздражения. А ведь скоро сессия, и вот так Юнги справляется со стрессом. Или лучше сказать: не справляется.
И Хосок даже, кажется, знает способ, как его «починить», вот только это немного… деликатный вопрос. Однако бывают случаи, когда приходится идти и на крайние меры.
— Хён, почему бы тебе просто не перепихнуться с кем-нибудь? — откровенно, но всё ещё избегая смотреть в глаза, спрашивает он. — Не помню, когда ты в последний раз выгонял меня из квартиры или не ночевал здесь. Это бы тебе помогло.
Он не видит, но уверен, что Юнги смотрит на него сейчас этим своим усталым, но пронзительным взглядом. Может, даже бровь приподнял.
В комнате повисает напряжённая тишина, и Хосок почти сожалеет о том, что открыл рот, но слово, как говорится, не воробей…
— Секс переоценён, Хосок, — наконец тяжело выговаривает Юнги. — Да и выгляжу я так себе.
— И ничего не так себе, ты просто устал, — поднимая глаза, поправляет его Хосок. — И если у тебя как-то один раз с этим не заладилось, не значит, что секс это не прекрасно.
Юнги закатывает глаза и закрывает тетрадь, откидывая её куда-то в сторону: на сегодня с конспектами, похоже, покончено.
— У меня было пятеро парней и трое девушек. И каждый раз секс проходил максимально убого, — устало глядя на Хосока, отвечает он. — Ну то есть, да, это приятно, но, думаю, ты преувеличиваешь, говоря, что это самая лучшая в мире вещь.
— Не то чтобы прямо лучшая, но достаточно неплохая, — продолжает настаивать Хосок, однако скепсис Юнги никуда не девается. — Я знаю, о чём говорю, хён! Может, это просто тебе плохие партнёры попадались.
— Хосок, я уже всё перепробовал, — потягиваясь и хрустя шеей, возражает Юнги.
— Не знаю, что ты там перепробовал, но если после этого ты относишься к сексу настолько скептически, наверное, было не очень классно…
— Хорошо, предположим, что мне просто не везло, — начинает рассуждать Юнги, — ну и что ты с этим сделаешь? Сведёшь меня с хорошим ёбырем? Или сам научишь, как правильно надо трахаться? — вызывающе спрашивает он, смотря Хосоку прямо в глаза и приподнимая бровь. Юнги просто шутит, но у Хосока от этого желудок ухает вниз.
Он нервно облизывает губы.
Атмосфера слегка меняется, и Юнги, кажется, это понимает. Черты его лица смягчаются, но вызов всё ещё висит в воздухе.
— Я… я могу. Показать тебе, то есть, — отвечает Хосок после паузы настолько длинной, что по ощущениям проходит пара миллионов лет. — Могу трахнуть тебя. Качественно.
Юнги сглатывает, и Хосок почти в замедленной съёмке видит, как двигается его кадык.
— О, значит теперь мы друзья с привилегиями? — низким, дразнящим голосом спрашивает старший и ухмыляется; это почти незаметно, но от взгляда Хосока не укрывается всё равно: он видел эту ухмылку уже сотни раз, но сколько бы времени ни прошло, она всё ещё кажется ему чрезвычайно привлекательной.
— Если ты не хочешь, то нет, — отвечает Хосок, — но я могу помочь тебе расслабиться. Немного отвлечься от грядущей сессии и доказать, что секс это классно.
Юнги смеётся, немного с придыханием и так знакомо, что губы Хосока тоже непроизвольно растягиваются в улыбке.
— Так уверен в себе?
— Конечно.
Юнги наклоняется ближе, кладя руку ему на бедро.
— Ты ведь знаешь, что мне очень сложно не думать о работе, — говорит он, и его губы так близко, что Хосоку приходится сделать над собой усилие, чтобы смотреть ему в глаза, — и всё ещё считаешь, что достаточно хорош, чтобы я забыл о своих обязанностях? Что изменишь моё мнение всего за одну ночь? Как какой-то бог секса? — почти издевательски продолжает он.
Юнги звучит так, будто хочет, чтобы Хосок отвалил, пристыдился и перевёл всё в шутку. Но в то же время он наклоняется всё ближе, как будто хочет продолжить, как будто хочет слышать больше. И это так на него похоже — это противоречие между телом и словами — что у Хосока отпадают последние сомнения.
— Да, думаю, я достаточно хорош, — говорит он, и Юнги мило улыбается, демонстрируя дёсны.
— Сразу устанавливаем высокую планку, м?
Теперь Хосокова очередь улыбаться. Он с нежностью кладёт руку Юнги на щёку, и это так реально. Лицо Юнги снова становится серьёзным. Это больше не игра.
— Если захочешь остановиться, мы остановимся, — обещает Хосок, и Юнги кивает.
Хосок наклоняется ближе, не сводя глаз с глаз Юнги, пока не оказывается настолько близко, что становится невозможно сфокусировать взгляд. Он всё ещё напряжён и ловит каждое движение старшего, который, тем временем, сминает ладонью мягкую ткань его штанов, усиливая хватку на бедре.
Но когда до губ Юнги остаётся всего пара сантиметров, тот отстраняется. Ненамного — они всё ещё достаточно близко, но смотрит отчего-то с непониманием.
— Ты хотел поцеловать меня? — спрашивает Юнги, и это немного сбивает Хосока с толку.
— Да, хотел… — честно отвечает он. Складка между бровями Юнги увеличивается.
— Я не твоя девушка, — говорит Юнги, чем вгоняет Хосока в ступор ещё больше.
— Я знаю? — отчего-то неуверенно отвечает он. — Я не буду целовать тебя, если не хочешь, но это поможет тебе расслабиться и перейти…
На секунду Юнги выглядит удивлённым. Он открывает рот, но не знает, что сказать, так что закрывает его обратно и просто смотрит Хосоку в глаза пару секунд. Осознание приходит к тому не сразу.
— Неужели… никто из тех, с кем ты спал, не целовал тебя? — спрашивает Хосок.
— Девушки. Девушки целовали, но им нужно прикладывать больше… усилий, — осторожно отвечает Юнги. — Парням не нужны поцелуи, чтобы завестись.
Сказать, что Хосок ошарашен, ничего не сказать. Он даже почти… обижен? Да, конечно, необязательно целоваться, чтобы завестись, и одноразовый перепих не то же самое, что секс с любимым человеком, однако он всё ещё глубоко убеждён, что близость крайне важна, даже если это всего на одну ночь.
Неужели Юнги спал только с кончеными мудаками? Неудивительно, что он думает, что секс это убого.
Однако это уже совсем другой вопрос. Сейчас нужно максимально минимизировать потери.
— Предполагается, что секс это весело, хён… это не только задницы и члены, — осторожно начинает Хосок. — Не хочу, чтобы тебе было некомфортно, так что… можно я тебя поцелую? — спрашивает он, смотря старшему прямо в глаза.
Юнги думает над этим пару мгновений и кивает.
— Можно, — говорит он, и Хосок мягко улыбается.
— Отлично.
Он снова наклоняется вперёд, и в этот раз Юнги тянется к нему сам. Хосок не видит никаких звёзд перед глазами, когда их губы встречаются, но чувствует, насколько они у Юнги мягкие, и ему нравится ощущение маленького юркого язычка старшего, скользящего по его нижней губе. Они начинают медленно, сначала просто легонько касаясь друг друга губами; но затем входят во вкус, и, когда Юнги кладёт руку на Хосоково плечо и горячо выдыхает ему в рот, тот расценивает это как зелёный свет и углубляет поцелуй.
Зарывшись одной рукой во всё ещё влажные волосы Юнги, а второй перехватив его за запястье, Хосок замедляет темп, делая поцелуй более глубоким и настойчивым, и начинает осторожно покусывать нижнюю губу Юнги.
Они всё ещё сидят очень неловко, вполоборота, и внезапно Юнги прерывает поцелуй, чтобы в следующий момент прижаться своим лбом к Хосокову.
— Пойдём на кровать? — прерывисто дыша, спрашивает он.
Хосок кивает, и когда они встают, берёт Юнги за руку, просто потому что.
Юнги её не выдёргивает, наоборот — чуть сжимает и фыркает, когда младший начинает идти.
— Что? — спрашивает Хосок.
— Ты ходишь очень странно… выглядишь глупо, — даже не пытаясь сдержать смех, отвечает Юнги.
Хосок закатывает глаза.
— У меня наполовину встал, а я хожу без белья, так что да, это, блять, немного неудобно, — говорит он, открывая дверь их комнаты.
— Мне говорили, что я хорошо целуюсь, так что сочту за комплимент, — ехидно улыбаясь, говорит Юнги. — Спасибо.
Хосок смеётся.
— Просто заткнись, хён.
— Я лучше подожду, пока ты меня заткнёшь, — говорит тот, поигрывая бровями, и Хосок стонет, но не может сдержать улыбки.
— Господи, кто бы знал, что ты такой испорченный? — жалуется он, но всё равно тянется за следующим поцелуем. В этот раз хихикает уже Юнги, и Хосок улыбается в ответ; целоваться не получается: они не могут даже нормально соединить губы из-за смеха, но это не так уж важно. Смех Юнги низкий и расслабляющий, и Хосоку нравится смотреть на его улыбку.
Они раздевают друг друга без всякой спешки: Хосок начинает с поношенной футболки старшего, в то время как сам Юнги дёргает вверх его толстовку, раздосадованно что-то мыча, но не желая прерывать поцелуй дольше чем на: «сними её уже». Как только с одеждой покончено, Юнги ложится на кровать, утягивая Хосока за собой.
Теперь Хосок нависает над ним и с удивлением ловит себя на мысли, что не может оторваться от его лица: Юнги лежит, расслабленно улыбаясь, и его светлые волосы растрепаны так, что напоминают нимб.
— Ты такой красивый, хён, — мурлычет Хосок.
— И это я испорченный, — беззлобно поддевает его Юнги.
Хосок лишь улыбается, прежде чем начать оставлять быстрые поцелуи на его лице; он целует нос, щёки, лоб, веки, подбородок Юнги, не оставляя без внимания ни сантиметра мягкой кожи, пока тот, хихикая, не просит его остановиться. Хосок незамедлительно слушается и спускается ниже: игривые поцелуи превращаются в более долгие и влажные, когда он оставляет дорожку из них на шее, груди и ключицах Юнги.
Юнги зарывается пальцами ему в волосы, как делал это уже бесчисленное количество раз, когда они смотрели какой-нибудь фильм или обнимались — без всякого подтекста, просто для чувства теплоты и комфорта — его пальцы скользят по тёмным прядкам, а короткие ногти чуть царапают кожу на Хосоковой голове. Хосок чувствует мурашки. Прикосновения знакомые, но сейчас ощущаются настолько интимно и заводят так, что это почти застаёт его врасплох.
Он перемещает вес на одну руку, чтобы не придавить Юнги, и свободной рукой оглаживает его бок. Проводит пальцами по рёбрам, наслаждаясь гладкостью кожи и ловя себя на мысли о том, что ему безумно нравится, что тело Юнги чуть сужается в талии. Хосок продолжает спускаться дорожкой поцелуев вниз, всё так же водя свободной рукой по груди старшего и ловя каждый вздох, каждое движение его грудной клетки. Когда он задевает сосок, дыхание Юнги немного сбивается, и Хосок понимает, что хочет услышать это ещё. Он касается соска языком, постепенно спускаясь к пупку, и осторожно сжимает свободной рукой ладонь Юнги.
Когда мокрый, тёплый Хосоков язык соприкасается с горячей кожей старшего, тот резко выдыхает, распахивая глаза и чуть прогибаясь в пояснице.
— Это… хорошо, вау… — говорит он, задыхаясь, и усмехается. Хосок приподнимает голову, чтобы посмотреть на него: Юнги выглядит просто невообразимо с раскрасневшимися щеками и закушенной губой.
— Ты как? Нормально? — спрашивает Хосок, и Юнги кивает.
— Да, больше чем нормально… я просто. Я не знал, что это… для меня, понимаешь? — наконец, признаёт он.
Хосок на секунду впадает в ступор. Как же так, ведь соски — одна из самых эрогенных зон тела, как, как все партнёры Юнги могли просто взять и проигнорировать это? Однако он ничего не говорит, вместо этого делая себе пометочку в голове: найти каждую чувствительную точку Юнги.
Он будет оставлять метки на его теле и наслаждаться каждой секундой.
От одной только этой мысли на Хосоковом лице расплывается широкая улыбка.
— Почему ты улыбаешься? Какой-то стрёмный у тебя оскал, мне страшно, о чём ты думаешь, — говорит Юнги. Его глаза мутные, но всё ещё бдительные, и Хосок лишь смеётся в ответ на эти слова, прежде чем снова спуститься вниз.