С миру по нитке

Шерлок брел по темной улице, зажимая рукой рану. Тяжелые густые капли просачивались сквозь пальцы, стекали по ним. Какие-то впитывались в одежду, какие-то темным пунктиром отмечали путь детектива. Минут двадцать назад он пытался позвонить Лестрейду, но телефон выпал из ослабевших и скользких пальцев. Может он и не разбился, но отлетел куда-то в темноту и Холмс его не нашел. Да и не особо хотел, собственно. Он уже ничего не хотел. Только забрести куда-нибудь подальше, как раненый пес, скрыться от всех, и умереть где-нибудь во тьме, чтобы его никто не нашел и не побеспокоил. Его шатало и вело, он с трудом удерживал равновесие, но мыслил по-прежнему ясно и четко. Джон. Его Джон. Его верный и единственный друг. И нож в его руке. И обжигающая боль. И слова… слова, что ударили куда сильнее, чем лезвие. «Это тебе за Мэри». Да он и не отрицал никогда свою вину. Но разве они не разобрались уже в этом? Когда Джон пришел в больницу и спас его от того психованного доктора? Ватсон пришел не потому что простил и поверил, а потому что посмотрел видеозапись, что Мэри оставила для него. Для Шерлока. Где просила спасти Джона Ватсона. Где просила сойти для этого в Ад. И Шерлок сошел. Но Мэри ошиблась. Она думала, что Джон никогда не бросит друга, поймет и простит все что угодно. Спасая его, спасет и себя. Бедная, бедная Мэри. Каково ей было готовить эти записи, думая о собственной близкой гибели? Только-только познав любовь такого замечательного человека как Джон Ватсон, едва ощутив счастье материнства… Почему она не верила в счастливое будущее? Думала, что рядом с таким чокнутым другом, как консультирующий детектив, спокойствия не видать? Знала, что от собственного прошлого ей не сбежать? Что оно настигнет ее и ударит, безжалостно, наотмашь, разбив и отняв такое хрупкое, выстраданное счастье… Это Шерлок должен был умереть от той пули, а не Мэри. С этим не поспоришь. Но ведь Джон сам потом сказал, что Холмс не виноват, что это был ее выбор… Но на самом деле — виноват. А у нее просто не было времени на раздумья. Она увидела, что Шерлок в опасности, и действовала на эмоциях, по велению сердца. Ведь друг Джона нравился ей. С самой первой встречи нравился. И они оба — и детектив, и блоггер — понимали это. Если бы Шерлок не дал волю своему языку… Но кого он мог обмануть, он всегда говорил много лишнего. Грубил, когда стоило помолчать, оскорблял людей почем зря… Это его суть, и тогда он не мог поступить иначе. Он был тем, кто он есть… и Мэри заплатила за это жизнью. И Джон ему этого не простил. Врач ничего не говорил, не обвинял его больше, и Шерлок имел право думать, что они это проговорили, пережили и приняли. Вся его дедукция, вся его тренировка читать по лицам, по глазам, проворонила тлеющий в душе Ватсона пожар? Или он просто игнорировал знаки, потому что игнорировал самого Джона? Старался шутить, когда тому хотелось плакать, и довел… довел добрейшей души человека до такого… Почему он смог обнять его тогда, когда Ватсон плакал по Мэри, но не сделал этого еще раз? Почему не говорил, что ему тоже жаль, до слез в подушку по ночам жаль, что ему тоже больно, и он видит как больно Джону и готов разделить его боль. Выплакать, выговорить ее вместе. Тогда не случилось бы этого срыва. Шерлок усмехнулся. Забавно. Он тут умирает, и ищет убийце оправдания. Холмс покопался в своей душе. Нет, Джону не нужно оправданий, потому что детектив ничуть не сердится на своего лучшего друга. Если ему так будет легче, если Мэри будет отомщена — так тому и быть. Шерлок почти рад этой расплате. Его не смог убить величайший криминальный гений современности, но это оказалось под силу бывшему военному врачу. Наверное потому, что этот человек — единственная слабость великого детектива. Шерлок остановился. Тупик. Конец пути. Ну и хорошо. Он прислонился к стене и медленно сполз по ней. Боль практически прошла. Онемевшая рука больше не держалась на ране. Холмс запрокинул голову, желая увидеть просвет голубого неба, но вместо этого встретился глазами с Джимом Мориарти. — Приве-е-ет! — протянул тот со своей издевательской ухмылочкой. — Привет. Как это не странно прозвучит, но… я рад тебя видеть. А рядом с криминальным гением стояла Мэри. И на ее лице явственно читалась печаль. Но она тоже улыбнулась, будто была рада встрече. Шерлок улыбнулся в ответ. — Вы оба умерли на моих глазах. И оба из-за меня. — Да бро-о-ось! Не бери всю славу себе! — Джим… я всегда хотел спросить: зачем? Мориарти пожал плечами. — Затем, что сам так захотел. Я достиг вершины. Пика. Мы славно поиграли, но любой игре приходит конец. И лучше когда этот конец еще на драйве, на высоте, чем когда все вымучено и все достало. Мне больше нечего было желать. Только смерти, — он вытащил пистолет, вставил дуло в рот. — Это ведь так сексуально, помнишь? — Не нужно, Джим! — Да не дрожи, все сделано уже. Это лишь воспоминания, — консультирующий преступник спрятал оружие. — А ты, Мэри? Ты злишься на меня? — Ужасно злюсь, — она потрепала его по волосам, - так-то ты распорядился моим подарком — спасённой жизнью? Джим протянул Шерлоку руку. — Ты обещал пожать мне ее в Аду, помнишь? Но… должен тебя огорчить… его не существует. Как и Рая. — А что же тогда? — Ничего, — Джим опять усмехнулся. — Но это не такое ничего, как здесь. Идём, сам все увидишь. Шерлок взял его за руку, крепко сжал кисть, совсем как тогда, на крыше. Джим резко дернул его на себя, помогая встать. Холмс хотел обернуться, но Мориарти предупреждающе покачал головой. — Не нужно, — сказала Мэри, — не имеет смысла смотреть назад. Через два часа инспектор Лестрейд стоял над телом детектива, кусая губы и с трудом попадая пальцами по кнопкам мобильника. Еще через тридцать минут на запястьях Джона Ватсона защелкнулись наручники. Вечером того же дня, оба сидели за столом, а Майкрофт Холмс прохаживался взад и вперед, держа в руках узкий блокнот. — Его нашли в кармане брата. Тут на последней странице запись. Кровью. «Майк, не дай Джону сгинуть в тюрьме. Ш.» Ледяные глаза Майкрофта впились в доктора. — Вам есть что сказать на это? — Мэри… — чужим голосом прохрипел Джон. — Ясно. Справедливость восторжествовала. Я не могу игнорировать последнюю просьбу. Не волнуйтесь, сгинуть не дам. Вам будут предоставлены самые комфортабельные условия из возможных. У меня большой опыт в таких делах. Вы отсидите весь пожизненный срок. Уведите его. Когда приказ был исполнен, Майкрофт подошел к окну, все еще сжимая в руках блокнот. Он не замечал бегущих по щекам слез, потому что всегда считал себя неспособным плакать. Он не услышал, как подошел Лестрейд, но почувствовал, как его руки легли на плечи. Инспектор обнял его, прижимаясь к спине. — Тут еще одна запись. «Здесь Джим и Мэри… я им очень ра…» И клякса вниз. Видимо, дописать он не успел. Лестрейд ничего не ответил, да это и не требовалось. Мистер Британское Правительство и инспектор полиции смотрели в окно, на яркий, сияющий электрическими огнями город, еще не зная, что через две минуты дверь откроется и им будет доложено, что арестованный Джон Ватсон застрелен при попытке к бегству.