С миру по нитке

Впервые я увидел его, когда мне было десять. Я был одиноким, никому не нужным  ребёнком, совершенно не приспособленным к жизни на улице, что еле-еле задержался в компании таких же оборвышей, к которым было прибился. Я оказался не способен ни стоять на стрёме, ни протиснуться в окно склада при магазине (слишком откормленный), ни убедительно забалтывать «клиента», пока напарник обчищал его карманы. Я понимал, что попробовав меня еще где-нибудь, ребята поймут мою полнейшую бесполезность и выгонят… А один я не справлюсь. Просто погибну на туманных улицах равнодушного Лондона. Думая о такой безрадостной перспективе, я забирался куда-нибудь, где ни один из моих приятелей не мог бы меня найти, и плакал, уткнув голову в колени. Ещё месяц назад я жил совсем другой жизнью, где у меня был дом, родители, школа. Да, отец много пил и много ругался по этому поводу с мамой, оценки у меня были неважнецкие, и я полагал себя несчастным… Ага! Какой я был дурак! У меня была своя комната, постель с бельём и горячая еда три раза в день… Теперь же только холодные подвалы и ощущение полной и беспросветной никчёмности. Если я не докажу этим мальчишкам, что могу быть полезен их компании… Тогда-то и появился ОН, как моя последняя надежда выжить. ОН был детективом. Сыщиком. И иногда обращался к беспризорным мальчишкам за помощью. В тот, первый раз, я запомнил только высокую, стройную фигуру в длинном пальто, яркие глаза на бледном лице и кудрявые тёмные волосы. Но не имя. Странное имя. Услышал, удивился и забыл. Он велел сидеть в засаде и следить, когда выйдет один тип и куда он пойдёт. Остальные мальчишки быстро разбрелись по делам, иногда возвращаясь и спрашивая меня, как дела. Я был твёрдо намерен справиться с этим. Сжал кулаки, стиснул зубы и сидел. Напротив была аптека, сквозь витрину я видел часы. Я просидел там (вставая и чуть разминаясь, конечно) двенадцать часов. Двенадцать часов я не ел, не пил и не ходил в туалет. Во рту у меня так пересохло, что совсем не осталось слюны. Терпеть голод я уже попривык, но пить прежде мог когда хотел… Тут захватить воды я не сообразил, да и не в чем было… Но я выдержал! Высидел! Дождался и увидел! И даже проследил! Доложили об успехе мы, конечно, всей ватагой. Платил же сыщик каждому отдельно. По договорённости. Кому сигарой, кому монеткой. Я был рад уже тому, что доказал свою полезность и ничего лично для себя не ждал. Даже и не думал об этом. Да и уговора об этом у нас никакого не было. Но все как-то быстро разбежались и мы остались вдвоём. Сыщик осмотрел меня. И спросил, чего хочу я. В тот миг я дико хотел пить и есть. Но денег просить не стал. Остальные держались группами и ограбить их было трудновато, я же по опыту уже знал, что с монеткой уйду недалеко. И, набравшись мужества, а, может, наглости, сказал, что хочу в кафе. Поесть. Его тонкие брови взметнулись вверх, но тут же опустились обратно. И он повёл меня в кафе. Прежде нас и близко не подпускали, а тут хозяин чуть не поклонился сыщику, а на меня даже не глянул. Мы уселись за столик в углу, за висячими цветами, которые я сразу оценил. Нас почти не было видно, а весь зал был как на ладони. О чём я доложил детективу. Тот улыбнулся и отправил меня в туалет, мыть руки. Когда я вернулся, еда уже была на столе. Он велел мне начинать, и ушёл в туалет сам. Позже я оценил его деликатность. Я был такой голодный… Я набросился на еду, как на врага, которого нужно было как можно скорее истребить… и при нём я бы, конечно, так есть не смог. Когда детектив вернулся, первый голод уже был утолён, и я управился с остатками вполне чинно. А потом был чай с пирожными. Его я пил так спокойно и медленно, будто пирожные в моей жизни — обычное явление. Но на самом деле… на самом деле я не хотел, чтобы этот вечер заканчивался. Не хотел уходить из кафе. В свою безрадостную жизнь. — Если будет надо ещё последить, или сбегать куда — я… то есть мы, с радостью, — сказал я куда жалобнее, чем хотел. Он, конечно, понял меня. Понял моё отчаяние. И немую просьбу. Мольбу. Я видел это в его глазах, полных сочувствия. Но также я понимал, что взять меня с собой он не может. Как не могу я бродячего котёнка. Да, он милый и мяучит, и мне его жалко… но я прохожу мимо, потому что таких котят сотни, и я не могу взять всех. И даже одного — некуда. Я ухожу. Думаю пару дней о зверьке, а потом забываю. Так забудет обо мне и он. Уже на пороге кафе, он протянул мне руку. — Шерлок Холмс. Обычно с этого начинают. — Ничего, — я тоже протянул свою ладонь. — Джон Ватсон, — я попытался скопировать его тон. Он заметил это и улыбнулся. А затем развернулся и ушёл, оставив меня на ночной улице Лондона совершенно одного. Но почему-то сейчас я ощущал это одиночество куда острее, чем этим же утром. Я считал себя взрослым. Я думал, что уже привык быть один и заботиться о себе сам. Но тут я расплакался. Разрыдался в голос, как обычный десятилетний мальчик, которого бросили все-все-все, посреди мокрого холодного тумана, и никто и нигде не ждёт, что я приду…