Кровь со спермой

      …Он уже забыл обо всем, кроме того, кто над ним властвует и возвышается сейчас. Но после всех этих пыток, унижений, издевательств и глаз, полных ярости, насмешливости и… обиды? Сейчас, когда он дышит так тяжело, с его лица струится пот, он близок к тому, чтобы сломать свою жертву бесповоротно, лишить желаний, воли, надежды... он вдруг остановился.       Всего пару секунд в его взгляде не было того «отвратительного и чисто Прескоттского», как обозвал этот взгляд почти сломленный кролик. Всего на пару секунд он увидел в них то, чего не видел никогда, и не думал даже когда-нибудь увидеть: боль, неуверенность, отчаяние, безумие, отвращение к себе и что-то еще…       Уоррен понял что это, только взглянув на секунду на ЕГО губы. Сложно было оторвать глаз от этого взгляда, но оно того стоило, чтобы убедиться, что он не сошёл с ума от всего того дерьма, что творилось последнее время.       …Это было сожаление — вот последнее слово, которое пытался найти Грэхэм. Это было так сложно, потому что по отношению к Скотту о нем можно просто забыть. Но это было именно оно. Он бы ещё сомневался, если бы не взглянул на его губы, которые больше не ухмылялись, не смеялись, выпуская всё безумие, что творилось в его темноте. В его личной темноте, что не смел видеть до этого никто, кроме него самого. Но это было раньше. Не теперь, когда всё то, что он хранил годами, вырвалось за такое короткое время.       …Но это длилось всего несколько секунд, после чего его взгляд изменился, будто он снова закрылся в себе. Его глаза сейчас отражали страх и холод, он боялся, что кто-то мог хотя бы заглянуть в ту тьму, что не давала ему покоя, что пожирала его день ото дня и не жалела ни разу, ни секунды, ни мига, не оставляя его наедине, из-за которой его ненавидит весь этот грёбаный город с его сраными жителями, которые плевать хотели на кого-либо кроме себя.       Ему стало смешно.       А РАЗВЕ ОН САМ НЕ ТАКОЙ ЖЕ?       Неожиданно даже для себя самого он засмеялся. Нет, не как нормальные люди с нотами радости и веселья, но и не обычными Нейтановскими смешками. Это был новый смех для Уоррена. Нейтан будто выпускал через этот смех всё то, что держал в себе, всё то, что не хотел открывать никому.       Не хотел.       Но почему тогда всё ЭТО время он только и делал, что… А что он, собственно, делал? Почему он так поступал? Он не знал ответа на этот вопрос. Просто в один злосчастный момент его разум отключился и он начал выплескивать всё, что чувствует. Но что же он хотел? Показать, что сильнее него? Показать силу Прескоттов? Доказать, что его угрозы — не обычная хуйня, сказанная без особого значения? Нет, первое — слишком глупо, чтобы из-за такого начинать… хоть что-то. На фамилию ему было глубоко плевать, в отличии от уебка-Прескотта-старшего, да и третье не смахивает на причину. Но что же тогда? Может, он хотел, чтобы хоть кто-то понял хотя бы малую часть того блядского дерьма, что с ним происходит? Нет, с чего бы? Почему это его должен заботить кто-то кроме него самого?       Всего на несколько секунд застыл этот ублюдок, этот маньяк, повернутый на себе, тот, кого он ненавидел всей своей душой. Но эти секунды показались длиннее самой жизни, которая, как ему казалось, в последние часы часто могла оборваться в любой момент. Слишком часто, чтобы перестать различать кошмарные сны и реальность, что убивает его больнее самого кровавого сна. А были ли те сны снами? Когда он последний раз спал? Может, это всё и вовсе бред его разыгравшейся фантазии, вызванный неудачным смешиванием химических веществ, и вскоре он проснется от тормошения по его плечу и такого знакомого, но уже позабытого голоса Макс?       Попытавшись дернуться, всё его тело отозвалось ужасной болью, которая заставила забыть о мыслях. Да, это не сон. Только всё еще нависавшее над ним лицо причины этих болей заставило его прикусить который раз губы, чтобы унять своё желание застонать от боли. Он уже делал это на автомате, так как еще пару часов назад заметил, что после каждого его стона, Монстра мучает еще большая ЖАЖДА.       Но… в те несколько секунд сложно было назвать его монстром и вообще сказать, что те мучительные часы были правдой.       Когда виновник всех его страданий сменил лицо и встал, перестав заглядывать в самые глаза, будто пытаясь узнать, что он испытывает, что чувствует.       Будто ему было до этого дело.       …Будто те несколько секунд были лишь его галлюцинацией, вызванной больным мозгом, пытаясь найти надежду хоть в чем-то. Но кролик помнит глаза зверя, что на несколько секунд стали человеческими.       Что же это было?       Он хотел увидеть ещё раз, ещё хоть один раз увидеть те глаза без звериной жажды крови, Скоттского интереса реакции на новую выходку, новую причиненную боль. Что же могло произойти с человеком, что его бросает в противоположные грани разума? Нет, это не должно его касаться. Только не его. Ему плевать, что было и будет с этим гребаным ублюдком, почти убившем в нем волю и желание к жизни. У него до сих пор плавает мысль о таком же конце жизни, как и у Кейт. Он согласен на всё, лишь бы покончить с этой болью навсегда. Слишком дорога мысль о продолжении жизни, чтобы даже оставлять ее надолго. Его почти сломали, довели до безумия, и в его голове не должно быть и мысли о жалости или подобном к тому, кто заставил его ненавидеть не только самого себя, но и весь мир, обвиняя во всем кого угодно, думая о чем угодно, лишь бы разум не возвращался к реальности.       Только сейчас он почему-то начал вспоминать моменты, когда, теряя сознание, видел одного человека, которого затмила ярость и ненависть ко всему миру, а приходя в сознание, всего на секунду он видел лицо, полное раскаяния и отвращения к себе. Это было настолько мимолетно, что не задерживалось в его мозгу надолго. Да и новая боль не позволяла ему такой роскоши, как представление ебанутого гада в другом свете. Нет, после всего этого он не может. Но почему же после всего того, что произошло между ними, он не может выкинуть из головы тот взгляд, ту улыбку, которые он увидел пару секунд назад, и, как подсказывало больное тело, больше не увидит? Что мешает ему так же смотреть на него глазами, полными ненависти, смешанной с отчаянием, и в мыслях смешивать его с дерьмом, развлекая этим себя, пока Ублютон развлекался с гранями своего безумия и прочностью (ли?) его тела? Теперь засмеялся он сам. Без злобы или чего-то ещё. Нет, это была настоящая истерика. Да, он становился таким же сумасшедшим, как и сам Скотт.       Он взглянул в глаза причины всего, что сейчас с ним происходит. Страх. Вот, что он там увидел. Но откуда страх в ЕГО глазах? Боится последствий? Нет, это он отмел сразу, Прескотты не боятся последствий, ведь деньги очень легко заметают следы и закрывают рот. Больше вариантов не было. Единственную мысль Уоррен отметал как самую бредовую по отношению к тому, кто сейчас перед ним. Но эта мысль глубоко просочилась в его сознание, заставляя задуматься над этим. Он боится самого себя.       Он боится того, на что он способен. Того, что может быть похож на отца. Нет, нет, нет, только не на него, никогда. Что же тогда произошло? Он просто устал. Он не хочет об этом думать и вспоминать всё. Какая уже теперь разница? Мистер Джефферсон скоро придёт за ним в эту гребаную проявочную. Он это знал. Он это чувствовал. Зачем он отправил то сообщение Макс? Может, она его даже не прослушает. Не от него. От него мало кто захочет получить сообщение. А если точнее, то никто. Это было просто минутное желание. Он просто хотел… искупить вину? Или скинуть вину на этого уебка, с которого всё началось? А что началось? Правда ли тот виновен во всем, что он сотворил и что сотворили с ним?       Плевать. Нахуй это всё. Больше он не будет об этом думать. Ни о чем он не хотел думать. Он сейчас чувствовал некую легкость. Всё скоро закончится. Ему больше не нужно будет ни о чем беспокоиться.       Нейтан посмотрел на того, кому не повезло попасться под руку отчаявшегося. Как же всё-таки отвратительно он выглядит. В голове пробежала мысль о том, что подо всеми этими синяками и кровью скрывается вполне симпатичное лицо. И почему он сейчас об этом думает?       Кролик чувствовал себя странно. За последнее время он так привык к боли, что не получать новую дозу издевательств в сознании было для него слишком мучительно, потому что не знал, что последует за этим гробовым молчанием. На лице мучителя читалась только усталость и старательность забыть всё, что произошло. Но ни один из них этого не забудет, как ни старался.       Внезапно, Прескотт начал приближаться и он закрыл глаза в ожидании, но тот лишь освободил его. Его лицо вновь было таким же закрытым и нечитаемым, как и раньше. Где же он — настоящий Нейтан? Неужели, те несколько секунд были единственными настоящими среди того дерьма, что он из себя представлял? Почему это вообще должно его волновать? Но он хотел узнать. Глубоко внутри он хотел узнать причину всего этого и то, что же происходит в его голове. Когда он был свободен и мог двигаться, он остался лежать. Эта боль не позволит ему сильно двигаться. Но даже если бы и мог, он бы всё равно остался. Он слишком вымотан морально.       Уоррен даже не заметил, как ОН начал резко приближаться и не сразу понял, что происходит. Нейт сам не очень понимал себя, но сейчас он плевать хотел на абсолютно всё, он просто делал то, что ему приказывало его поглощенное мыслями сознание.       Прескотт резко стянул с него штаны, что было очень неожиданно для того, кто был жертвой избиений последние несколько часов. Скотт коснулся своими губами его и начал до боли кусать и так обкусанные губы. Кровь полилась прямо в рот Нейту, который ее просто сглотнул, словно это был Jack Daniel's. Оставив губы, Нейтан с небольшим трудом перевернул Грэхэма, который из-за не прошедшей боли не мог двигаться. Стянув с него боксерки и достав из джинс свой член, он вставил его в зад Уорру полностью, и сразу начал двигаться, наплевав на крики того снизу. Он давно перестал кричать, но неожиданные новые действия Зверя причиняли ему новую боль, привыкнуть к которой было невозможно. Нейтану нравилось новое развлечение. Ни один секс с девкой не приносил ему такое удовольствие, как насилование избитого им парня, который не мог сопротивляться, не смотря на протест. Скотт ускорился и закатил глаза. Ему сейчас было охуенно, как после закидывания горсти таблеток недавно, которые помогали пережевывать всё то дерьмо, что с ним происходило. Когда Нейтан кончил, то застонал от того, как хорошо ему было. Только вытащив член он заметил, что Уоррен был смешан с кровью и спермой, и то, как прекрасно это выглядело. Он запечатлел эту картину своим дорогущим фотоаппаратом и подумал, что это его лучшая работа, которая ему никогда не забудется. Он будет хранить это как отпечаток всего черного, что скопилось в нём.       А вот Грэхэм забудет всё это скоро, как самый отвратительный и тошнотворный сон, который только мог ему присниться. Это будет мучать его каждую ночь, которую он не сможет спать нормально из-за боли, которая не пройдет даже после выписки из больницы. Потому что такая боль не лечится.