удача

К началу конца их остается семь. Дауд сидит на крыше — единственном месте, которое не облюбовали крысы. Грызуны тянутся до куда только могут — трупные реки, высокие столы, ступени. Или даже не могут — останавливать их уже некому. Последняя — в лице Эмили Колдуин — утонула вместе с лордом-регентом. Аристократы упивались слезами (кажется, примерно неделю), говорили как им жаль — только похороны организовывать никто не спешил. Дауд хмурится. Маловероятно, что от девочки что-то осталось. Разве что воспоминания. Около него сидит Томас — такой же потрепанный, побитый, и от него несет трущобами. В одной из мнимых версий счастья жизнь сложилась бы иначе — теперь же они не снимают маски. Их семеро на всю Торговую палату (мертвая мертвая мертвая тишина). Не считая живность на нижних этажах — у Дауда язык не поворачивается назвать плакальщиков людьми. Над Затопленным кварталом возвышается солнце — дыма нет, как и большей части жителей. Небо прозрачное, смеющееся, наивное. Везде абсолютно одинаковое — на солнечном Серконосе или в гниющем Дануолле. Только оно уже не поможет. Томас кладет голову на его плечо, и Дауд пощупать может его усталость. От них ничего не остается, кроме призрачной надежды и скрежета зубов при виде небольших точек на горизонте моря — острова оцепили Дануолл. Дауд их почти не осуждает, но что-то тянет внутри при мысли о будущем. (надо было бежать, пока была возможность. он ее упустил). За себя не боится — разучился делать это на четвертый-пятый заказ. А Китобои погибнут — не заслуживающие подобного, но кого вообще волнует справедливость. «Удачи вам, засранцы». Кто-то из погибающих выдавил это (стеклянным взором) — Дауд не помнит имен. Их хрипы сливаются в памяти в невнятную какофонию и давящее чувство безнадежности меж лопаток. Но одно он знает точно: Им понадобится что-то покрепче удачи.