Цикл затмений

люби. люби как солнце. как вечно грустная луна. и не отпускай меня.

      Когда несколько лет назад их было четверо, все казалось так гармонично и просто, что могло и правдой показаться. Два солнца и две луны, в сочетаемость которых не верил только полный дурак. Даже путаницы не было. Потому что Дима видел, как солнечного Мишу, пусть тот и не говорил об этом, прошибало счастьем рядом с Даней. И наблюдал за Рэнделлом, чтобы понять, как Луна должна чувствовать себя рядом с Солнцем. Но к сожалению, не понял.              Дима никому об этом не рассказывал, ведь его лунной натуре тогда судьба подкинула подарок. Лизу. Солнце, чей свет был ярче того, что Дима мог в принципе себе представить. Находиться рядом с ней было одно удовольствие. Лиза действительно всегда оставалась прекрасным светом, который предназначался для её родственной души. И хоть Дима с охотой принимал тепло, но понимал: что-то здесь не так.              В интернете была огромная свалка историй соулмейтов и их эмоций во время первой встречи. Всё сводилось к покалыванию разных частей тела у солнц и жжению глаз у лун. Но очень редко кому-то было действительно больно. Они ведь «нашли любовь всей своей жизни», «какая разница, что было до» и бла-бла. И Дима лишь очередной раз убеждался в своих догадках.              Лиза вроде бы тоже все узнала со временем, но продолжала дарить свет. Дима безмерно ей благодарен за это.              — Скажи конкретнее: что ты чувствуешь рядом с Мишей? Ты ведь что-то чувствуешь, да? — внезапно выпалил Дима на всю кухню, пока Даня и его родственная душа пили чай у окна. Лиза в это время убежала за сладостями в супермаркет.              Оба как-то странно посмотрели на друга, но Рэнделл слегка покраснел. Разговоры о чувствах обычно смущали его.              — Ты разве сам это не чувствуешь? Ну, рядом с Лизой…              — Нет.              Нет. Лиза не его солнце, как бы это печально ни было. Дима лишь скорее хотел прекратить весь этот обман, чтобы человеку, который действительно родился для Лизы, остался её горячий жар и огромный запас счастья.              — А, может быть, я твой соулмейт? — засмеялся Миша и, поставив кружку на подоконник, прыгнул к Диме на колени. — Чувствуешь что-нибудь?              — Да пошёл ты, — уже улыбаясь, выдохнул тот и спихнул с себя друга.              Все трое в комнате рассмеялись. А затем Даня сказал самую очевидную вещь, которую только мог: «Чувак, ты всё поймёшь, когда придёт время». Дима не успел его в шутку ударить, потому что из магазина вернулась Лиза. И сама начала всех бить подушкой, ведь за время её отсутствия чай в квартире кончился.              Об этом приятно вспоминать. Особенно когда начало казаться, что мир поломался.              Миша заводил всё больше солнечных приятелей, а Дима с Даней общались настолько часто, что вряд ли могли остаться друг для друга по ощущениям двумя холодными камнями. Но они благополучно сохраняли крепкую лунную дружбу, а Миша продолжал любить Даню, пусть и не говорил об этом прилюдно.              Тогда Диму постигла настоящая тоска. Он даже иногда жалел, что не «присвоил» Лизу, однако отгонял подобные мысли сразу.              Но именно она и её поиск родственной души внушали идею, что мир действительно ломался.              Она искала контактов только с солнцами, перед этим разругавшись с Даней и введя в непонятную плоскость отношения с Димой. Последний (безболезненно) закрывал глаза на Никиту и Юлика, чья солнечность была очевидна. Однако со временем появилось одно небольшое «но».              «Но», закреплённое у Лизы в Твиттере, после появления которого Дима прошерстил все сайты по темам «Может ли солнце по какой-то причине стать луной?» и «Сходились ли когда-нибудь два солнца?». Что удивительно: подтверждений своих страшных догадок он не нашёл.              Дима не ревновал. Лишь боялся, что в теории звезда могла израсходовать свой ментальный свет и стать камнем. Вдруг Лиза истратила всю энергию на него, и теперь Дима должен мучиться до конца своих дней?              Однако кое-чего он отрицать не мог: Кашин ему не нравился. На него было больно смотреть. Дима не оценивал внешность, но Данил будто пробуждал внутри нечто чужое, непривычное и оттого неприятное. Даже когда его голос проскальзывал у кого-то в видео, сильно засасывало под ложечкой. Из-за этого Дима чувствовал себя идиотом, потому что остальных людей Кашин притягивал, его появление веселило, а музыка Данила становилась усладой для ушей. И всё это можно было легко свалить на то, что он... Солнце.              Какая-то бредятина.              Но Дима забыл, что после цветочков всегда появляются ягодки.              В один прекрасный день они увидели друг друга вживую.              — Дим, — донёсся из соседней комнаты голос Миши, — не у тебя мои наушники?              Дима мельком оглядел стол, но ничего похожего на потерянную вещь не заметил.              — Ты опять их проебал, — громко и удручённо подытожил он, медленно вставая из мягкого кресла. Если бы через четыре часа у Миши не было концерта, то он ни за что не помог с поисками.              Уверенно выйдя в коридор, Дима быстро прошёлся к комнате Миши, но застыл у арки. Не веря собственной дрожи в ногах, он осторожно повернул голову к входной двери.              Серые носки шуршали по полу, большие пальцы гуляли по клавиатуре телефона. С кухни дунуло, и одна рыжая прядка упала на вспотевший и блестящий лоб. Кашин скорчил раздражённую мину и поправил зачёс, заведя татуированные пальцы в волосы. Прядь осталась на лбу.              — Блядь, — проронил он тихо и неожиданно поднял взгляд на Диму.              Тот проморгался пару раз и исчез в комнате, не сказав ни слова.              Когда спина Миши перестала маячить перед глазами, потому что наушники были найдены, тот обернулся к другу и слегка опешил, уставившись в его лицо.              — Чё такое?              — Переутомился. — Дима убрал кулак от едва покрасневших глаз и улыбнулся. — Глаза болят.              В мгновение посерьёзневший Миша высунул голову в коридор. Затем выйдя из комнаты, он о чём-то негромко перемолвился с Данилом и дёрнул ручку входной двери.              — Дим, — Миша кричал уже из подъезда, — если сильно болят — можешь дома остаться!              Конечно, Дима не остался дома. Через два часа за ним заехал Даня, который тоже был обеспокоен состоянием глаз друга, но тот лишь раздражённым тоном свалил всё на линзы. Которые даже не носил.              Он хотел переложить вину на Кашина абсолютно за все свои проблемы, но боялся это сделать даже в мыслях.              Ночь не была благосклонней дня. Вода в уголках глаз засохла неприятной коркой. Времени смыть её с лица не нашлось, потому что после концерта все дружно завалились в квартиру Миши, затем благополучно заснув на полу в гостиной. Нащупав на прикроватной тумбочке мобильный, Дима, щурясь, с трудом глянул на экран. Полчетвертого утра — лучшее время для умывания и преодоления сухости в горле. А ещё очень хотелось вырвать к чертям себе трахею.              — Чувак, ты всё поймёшь, когда придёт время, — повторял в бреду Дима, делая первые шаги.              Нет. Он всё ещё ничего не понял. Или не хотел признавать, что понял. В конце концов, одно взгляда мало и… Кашин. Он в порядке. У него ничего не болело. Ни до концерта, ни после него.              От подобной мысли Диму словно окатило ведром ледяной воды. Почему-то от осознания этого факта стало немного обидно. Он выпрямился, но теперь вжал ладонь в обои. Мир действительно ломался. Промычав каким-то грустным тоном, Дима уже собирался повернуть в ванную, но ощутил чьи-то крепкие пальцы, сдавившие его плечо. Чужая рука как будто рефлекторно прижала Диму к стене.              И даже в темноте он узнал Кашина. Тот дышал часто, прямо в лицо Димы. Стало не на шутку страшно, когда Данил начал медленно приближаться к чужому носу.              Он всё осознал? Захотел избавиться от проблемы, пока никто не видел?              Дима уже собирался занести кулак, но внезапно Данил камнем повалился на его грудь.              — Димас… — замычал Кашин в местечко между рёбер, потому что Дима всё-таки успел его поймать, — у тебя есть… что-нибудь… от сердца?              — Ч-чё?              Мурашки пробежали по груди и рукам. Там, где Дима ощущал тепло спины, ладоней и головы Данила. В мыслях стало так тихо, что ничего длиннее он выдавить из себя не смог.              — Сердце, — Данил начал хрипеть и рисковал окончательно свалиться на пол. Но Дима нашёл в себе немного сил, чтобы удержать чужое тело. — Я… подыхаю…              — Молчи.              Обняв Кашина за лопатки и оттащив в свою комнату, Дима уронил его на кровать. Кажется, Данил отключился. Что делать сейчас, кроме как пойти и найти лекарство, Дима не знал. Но если Кашин… в какой-то степени близок ему, таблетки ведь не то чтобы необходимы, верно? По крайней мере, об этом нигде не было написано. Однако кое-что нельзя игнорировать: как бы от вида Данила ни болели глаза, помочь ему необходимо.              Только сейчас Дима ощутил, как на раздражённую скулу лёгкой острой болью скатилась крохотная капля солёной воды. Смахнув её пальцем, он поспешил за аптечкой. Возможно, ему самому нужна помощь, ведь руки неожиданно похолодели, а голова закружилась. Словно перегрев и простуда одновременно.              В таком состоянии было бы здорово сдохнуть рядом с… родственной душой.              — Стой.       И Дима мгновенно застыл. Даже сам удивился.              — Ты же хотел что-то от сердца, не? — выдавив из себя смешок, заметил Дима, затем обернувшись.              — Сюда… Иди. Умник.              Дерзости у Данила не занимать.              Едва Дима успел подойти к кровати, как тут же Кашин с остервенением, не присущим больному, схватил его руки и приложил к своей груди. Странно, но немного полегчало обоим. Не то чтобы Дима хорошо видел в темноте (особенно заплывшим взглядом), однако прозрел спустя всего пару секунд. И первым, что он увидел, были пронзительные глаза Данила.              — Я сегодня на концерте чуть не сдох, — начал тот как-то неожиданно. — Постоянно кололо, когда ты за кулисами бегал и от меня прятался.              Хотел бы Дима оправдаться, что он не прятался, но передумал и молча опустился на матрас.              — Ложись, — тихим голосом попросил Данил, отодвигаясь на противоположный край постели. Чужих рук он всё ещё не отпустил.              У Димы не было даже мысли отказать. Просто подумал о том, что Луна, кажется, с трудом могла противиться очарованию Солнца. И посочувствовал Рэнделлу.              — Как глаза?              А вот от этого вопроса Дима впал в ступор. Но всё же ответил.              — Нормально. — Он попытался зарыться лицом в подушку и закончить неловкий разговор. Но, почувствовав укол в виске, добавил: — Голова только болит.              — А у меня ещё покалывает, — почему-то улыбнувшись, поделился Данил. Наконец отпустив руки Димы, он приблизился к его лицу. — Это ведь исправимо?              — Не знаю.              Дима испугался. Зажмурившись, он отодвинул свою голову назад.              — Не убегай. Мы ведь, типа, долго друг друга искали. — Данил оплёл пальцами чужую шею. Дима медленно распахнул глаза. — И я чуть не сдох от сердечного приступа.              — Умеешь же ты вызвать сочувствие... — попытался ещё хоть немного воспротивиться чужим напору и очарованию Дима. — Не слишком ли все пафосно и быстро?              Данил вымучено выдохнул.              — Нет…              Дима почему-то вспомнил, как отрезал то же самое друзьям на кухне в их старой квартире. Одним рывком. Так же, как его поцеловал сейчас Кашин. Тогда, наверное, мир склеился заново и остановился. Только руки заскользили непонятно куда. И в голове эхом будто билось не своё сердце. А губы почему-то слегка солённые, а не сладкие. И мягкие.              Данил укусил. Не больно. А Дима лишь ответил ещё нежней, чем планировал. Он, конечно, не знал, заложено ли в нём с рождения желание показать свою странную и живую привязанность. Но сейчас, в поцелуе, они начали любить по-разному. Дима так податлив, что ему самому стало стыдно. А Данил воспользовался этим в меру своей наглости. Потому что перестать наслаждаться спокойствием невозможно.              Если бы им сказали, что перед принятием друг друга они чуть не умрут, никто и не стал искать родную душу.