Before the Storm

       — А в России недавно выпал снег, — вздохнула я и чуть подула вперёд,  — горячий воздух метнулся вперёд, после чего небольшой участок окна неровным кружком запотел. Я скользнула пальцем по стеклу и начала выводить какие-то непонятные узоры. Вышло неплохо… для сопливой третьеклашки, ведь преимущественно из непонятных каракулей выходили сердечки и непонятные мне самой символы. Чудесно просто. — Сейчас бы снеговика сделать, железный столб лизнуть и примёрзнуть, в снежки поиграть…       А в Сейлеме было чуть сыровато тепло и пасмурно, как весной. За окном было градусов… четырнадцать? И нет, чтобы минус, ага. Плюс четырнадцать в конце ноября! Если честно, то для меня это казалось аномальной погодой, особенно, зимой.       Наверное, я просто отвыкла от России, да? Погода там, как говорится, на всю катушку и не имеет каких-либо ограничителей: если лето, то сорок градусов, если зима, то… сорок градусов, хех. Считая, что моё тело слабое и хлипкое (ветерок подул — простыла, пальцем ткнули — синяк), я испытывала эти прелести природы на полную. С этим было очень непросто жить, ведь, пока другие дети веселились в снегу и лепили снеговиков, я сидела дома с высокой температурой и могла только делать уродливые клубочки из кинетического песочка, представляя, что это снег. Да-да, конечно, с помощью пламени Тумана мы с матерью могли дома такое вытворить… В общем, проснувшийся однажды Кирилл не слабенько так охренел — заснул на кровати, а проснулся весь в разноцветном снегу и увешенный ярко сверкающими гирляндами, словно новогодняя ёлочка.       Но… мне всё-таки было немного, как бы так сказать, обидно. Чисто по-детски обидно, вот даже только потому, что другие могут, а я — нет.        — Ага, столб лизнуть, давай, только я тебя отрывать от него не буду! — фыркнул Хаято смешливо, а потом якобы передразнил меня: скорчил испуганную мину, высунул язык и что-то забубнил прямо с высунутым языком, словно контуженный. Я оскорбилась, охнула шумно, мол, «как так можно!», после чего рассмеялась вместе с ним, растрепав ему волосы, превратив их в ещё больший «взрыв». Автобус чуть тряхнуло — его ладонь плавно съехала по моему лицу и задержалась где-то внизу, а вторая рука оказалась на… паху. Сам Хаято навис сверху, больно стукнувшись носом о мой лоб, поэтому сначала даже не заметил, в каком мы положении находимся и куда именно давит его рука. Я невольно удивлённо застонала сквозь зубы и как-то отдалённо заметила, что его пальцы коснулись моих пересохших губ, и позволила себе негромкий вздох, который сам блондин встретил довольно-таки странно: сначала ошарашенно пискнул, наконец, избавившись от боли в переносице и заметив, что происходит, а после… Готова поспорить, я слышала его учащённое сердцебиение. Или я просто представляла себе его, потому что могла почувствовать, как чужое сердце бешено колотится в грудной клетке, настолько близко мы находились друг к другу. Наши губы отделяли считанные сантиметры и рука Хаято, всё ещё лежащая на моём лице и… чёрт, паху, и сам блондин решил неожиданно сократить это расстояние, и я снова вспомнила, каково это — чувствовать на своих губы чужие, тёплые, даже горячие. На этот раз Хаято предстал передо мной не испуганным мальчишкой, который краснел от любого прикосновения и слова «любовь», теперь это был раскрепостившийся подросток с разошедшимся пубертатом, не стеснявшийся покусывать мои губы и явно ощутивший, что в месте его опоры произошли кое-какие изменения. Опьянённый этим открытием, Хаято улыбнулся сквозь поцелуй и прикусил мою губу чуть сильнее, чем в прошлый раз, от чего у меня окончательно вышибло воздух из лёгких и мысли из головы. Я захлебнулась стоном, который, слава богу, было не слышно, впилась пальцами в его спину, притягивая к себе, и чуть было не всхлипнула, когда давление на нижнюю часть моего тела увеличилась, но не настолько, чтобы было больно. Такие ощущение дарили только наслаждение и желание не останавливаться во что бы то ни стало.       Когда воздух окончательно закончился, я невольно отпрянула от него и постаралась выровнять прерывистое дыхание и успокоиться в общем, но выходило, скажем так, дерьмово. Хаято выглядел не лучше — лицо покраснело, по лбу скатывалась капелька пота, изумрудные глаза потемнели настолько, что, казалось, будто их окунули в чернила. Горячее дыхание щекотало мою шею, и, смотря на него, я, наконец, очнулась — я выгляжу сейчас так же? С растрёпанными волосами и ошалелым сердцебиением? Чёрт, это надо прекратить…        — Хаято, — шепнула я на грани слышимости, надеясь, что голос не дрожал, нервно стуча кончиками пальцев по окну и пытаясь этим отвлечь его от старательного разглядывания чего-то на моём лице, что так сильно привлекло его внимание. — Хаято, приехали…        — Не наша остановка, — так же тихо ответил он мне (я оценила юмор — да-да, это же экскурсионный автобус и сделал он остановку чисто из-за того, что экскурсоводу нужно было поподробнее рассказать о какой-то местной достопримечательности), касаясь горячими пальцами моих рёбер под кофтой и оглаживая впалый живот, отчего я втянула его в себя настолько, что, казалось, не ела нормально суток пять точно. По спине бежали мурашки — не от холода или неприязни, а от… Чего-то доселе непонятного. В последний раз я испытывала возбуждение в прошлой жизни, поэтому щекочущие грудную клетку ощущения совсем стерлись из памяти, из-за чего сейчас они казались буквально чем-то ранее неизведанным. Хаято было не больше четырнадцати, как и мне, однако… Он знал, что нужно делать, чтобы человек в его руках буквально таял и млел, испытывал необъяснимую тягу к прикосновениям. Чёрт, возможно, это влияние пламени — смешанного и грязного, притягивающего к себе сладостью Тумана и закрепляющего с помощью Грозы, которые вились вокруг Неба сторожевыми псами.       И моя чертова мешанина реагировала на Ураган Хаято так, словно ребёнок на сладкую конфету. Сейчас оно отличалось от обычного — раньше Пламя его было взъерошенным и готовым цапнуть комком, сейчас же… Всё внутри млело и дрожало от тёплых и мягких ощущений.        — Могу я присесть? — незнакомый приятный голос с мягкими, нежными, можно даже сказать, что бархатными нотками прервал мои мычания, и я мутным взглядом уставилась на красивого белокурого юношу лет пятнадцати-шестнадцати с невероятно красивыми сиреневыми глазами, после чего спешно оттолкнула Хаято, наконец, почувствовав, что тот ослабил хватку на моих запястьях, которые как-то успел перехватить, стоило мне закрыть глаза. В груди всё горело, воздух в лёгких болезненно спёрло, словно я погрузилась под воду. — Простите, но это моё место, — улыбнулся парень и помахал билетиком перед носом Хаято, который как раз и занял законно купленное на время сиденье, и, я готова поклясться, он был готов буквально зубами впиться в эту бумажку, откусив вместе с ней ещё кусочек руки самого парня.        — А ты сам не хотел бы сесть на другое место? — сквозь зубы фыркнул Хаято, быстро и раздраженно прикусывая нижнюю губу, уже опираясь рукой на сиденье, готовый в любой момент вскочить и набить морду неожиданному собеседнику, однако я только неловко толкнула его в плечо, отчего блондин чуть кувырком не вылетел парню под ноги. Лишь благодаря рефлексам он в последний момент схватился за спинку и только пошатнулся, подставив ногу и едва не врезавшись в живот незнакомого парня. Взгляд Хаято из раздражённого резко перекочевал в обидчивый и непонимающий: — Так, хорошо, что я тебе сделал?        — Ты сел на его место, — осторожно пробормотала я, пододвигаясь ближе к окну и негромко постукивая ноготками по запотевшему стеклу. Потом спохватилась, начала рыться в кармане, чуть испуганно не завопила, когда из кармана начала вываливаться тошнотворно яркая пачка сигарет, после чего вытащила искомое. — И это не вежливо! Давай, иди, твоё место тридцать шестое, вот билет, это в конце автобуса, — быстро впихнула ему в руки билетик и окончательно столкнула с насиженного и нагретого, продвигаясь к окну почти в плотную и тем самым освобождая незнакомцу ещё больше места, чем нужно. — Хаято, иди, пожалуйста.       Мой Ураган тяжело выдохнул, мрачно стрельнул глазами в улыбчивого белокурого парня (неужели действительно альбинос?) и поплёлся в зад качающегося от интенсивных прыжков группы детей автобуса, бормоча неразборчивые маты на русском, которому ему научил Дикий.       Я натянула рукава чёрной обтягивающей кофты на ладони, чтобы выглядывали только подрагивающие пальцы, и прерывисто вздохнула, перекладывая ногу на ногу, радуясь тому, что я в просторных штанах. Блядство. В паху нестерпимо жгло, во рту пересохло настолько, что, кажется, даже пустыня покажется не такой безжизненной, а сердце совершало необъяснимые кульбиты, отдаваясь легким тянущим чувством. У. Меня. Встал.       Встал на… На чёртов поцелуй, серьёзно?! И с кем, скажите мне! С Хаято, господи, с Хаято! Я мельком глянула на себя в окно и мне стало настолько стыдно, что я была готова провалиться под землю на месте. Если бы стояла на ногах — упала бы к чёртовой матери. Растрепавшиеся волосы, лихорадочно блестящие глаза и затуманенный взгляд, припухшие красные губы, щёки такого же цвета и дрожащие руки… Не знала бы ситуации — обязательно пожалела бы себя, вот честно. Парень, присевший по соседству, ситуации вот не понял, поэтому очень скоро я словила чужой внимательный взгляд, стоило мне встретиться с красивыми аметистовыми глазами.        — Спасибо, — зачем-то улыбнулась я ему, и была награждена приятным удивлением — цвет его глаз чуть потеплел, словно фиолетовую краску разбавили растворителем. Интересно, это линзы? Он на мою реплику чуть приподнял светлую бровь, уже наверняка собираясь спросить, за что я благодарю, однако я только перешла с робкой благодарной улыбки на нечто смешливое и добавила: — Вы меня спасли же.       Парень расслабленно откинулся головой назад, усмехнувшись, и чуть приоткрыл глаза, смотря на меня как-то насмешливо, мол, серьёзно что ли, а я осторожно глянула назад — Хаято где-то на последних сиденьях пылал различными цветами, начиная от светло-розового и заканчивая насыщенным бордовым. Это злость за то, что я его прогнала, или стыд от воспоминаний того, что он тут творил? Ладно, это на его совести.       Мы ехали ещё минут десять в абсолютной тишине, разбавляемой только неотчетливой мелодией из моих наушников — там чуть ли на всю громкость хрипел прекрасный в своей красе Юрочка Шатунов и всеми любимые Белые розы, и моим шуршанием — я всё пыталась прижаться к холодному окну и заразиться от него спасительной морозностью. Я старательно вбивала в себя одну мысль: не обращать внимания на то, как под штанами натянулась ткань стандартных боксеров, а внутри всё буквально горело.       Перекрою краник своего Пламени на Хаято, перекрою к чертям собачьим! Ограничу все касания на неделю точно и больше не буду выгораживать перед Шамалом, будет знать, как на безоружных мальчиков нападать.        — Какое красивое кольцо, — заметил красивый белокурый парень, улыбаясь до невозможного приторно и как-то нежно, словно говорил с неразумным ребёнком. Кажется, ему нужно было просто поддержать разговор, чтобы не было настолько скучно, но я в этом, если честно, не особо нуждалась, но и невежливой быть не хотела, особенно после «спасения», поэтому просто демонстративно глянула на крылатое недоразумение, благодаря которому я сегодня чуть не сломала себе нос, и кивнула, пытаясь выдавить из себя хоть что-то, похожее на улыбку:        — Спасибо, — после чего добавила, намекая, что разговор окончен: — Оно и вправду красивое.       Но собеседник, кажется, намёков не понимал — улыбки не сбросил и всё таким же заинтересованным тоном поинтересовался:        — Давно в Сейлеме? — хотя потом отмахнулся от мысли — да уж, навряд ли человек, давно живущий в городе, или вообще коренной житель будет разъезжать на туристических автобусах, и протянул вперёд руку, а я на секунду буквально залипла на бледную кожу, ровные светлые ногти и длинные пальцы: — Моё имя Бьякуран.        — Лей, — улыбнулась уже более натурально я, мысленное сравнивая наши руки — у того она широкая и тёплая, моя же маленькая и дрожащая, холодная, с тонкими запястьями и голубыми венами. — Красивое имя, — радушно усмехнулась я, а Бьякуран хохотнул:        — Ты тоже, — после чего растерянно замер, словно сам от себя не ожидал. Я удивлённо вскинула бровь, а парень вновь принял свой обольстительный вид и нежно ухмыльнулся: — Имя, то есть, имя. У тебя тоже красивое.       И вот с этого красивого «Бьякуран» начались мои самые масштабные проблемы за всю эту жизнь.