***
Посреди ночи его будит громкий крик. За последние месяцы он привык не спать крепко, — смысла не было. Да и выбора тоже не особо. С тем, каким стал Свифт, лучше было выбирать меньшее из зол — ещё не до конца влившись в реальность, Раф идёт на звук. Открыв до конца второй глаз, он видит своего партнёра забившимся в угол ванной. Закрыв уши руками, тот качается вперёд-назад и смотрит перед собой широко раскрытыми глазами. Раф со вздохом садится напротив. С галлюцинациями всегда сложно, никогда не знаешь, что этот чёрт видит там в этот раз. Он опускается на колени, но руки держит при себе. Он не хочет напугать вора ещё сильнее. — Где ты? — спрашивает он и внимательно следит за тем, как парень себя ведёт. Он видит, как тот вздрагивает и мечет взгляд по углам, прежде чем, видимо, как-то узнаёт место, в котором находится. — В ванной, — шепчет Свифт рвано и дрожаще дышит, — в нашей с Рафом. Раф выдыхает снова и трёт глаз кулаком. Ну, не так плохо, как могло бы быть. — Что ты видишь? Теперь Свифт более внимательно изучает обстановку, его взгляд не мечется, но всё ещё расфокусирован. Раф молча за ним наблюдает, ожидая, пока вор не шепчет: — Кровь… повсюду. Крысы бегают, я слышу их под ванной, у них там гнездо. Я просил Рафа убрать их, они его забрали… Мужчина вскидывает бровь удивлённо и смотрит под ванну — на всякий случай. Никого он там не находит, что было предсказуемо, только сырость бьёт в нос. Часть линолеума сгнила от влаги. — Я хотел поймать кошку, но они все от меня убежали. У них были красные глаза. Крысы разорвали Рафа на кусочки и сожрали под ванной, поэтому там всё в крови. А кошки не захотели помочь… Раф проводит по лицу рукой. Он устал, пожалуй. Несколько месяцев в напряжённом ожидании того, что может случиться, в практически шпионаже за Свифтом. Всё это здорово его подорвало. За это время он прекрасно выучил названия и дозировки лекарств для Свифта, когда и сколько нужно всё это ему давать, когда лучше уложить спать, чем кормить. Свифт был как большой ребёнок, живущий больше там, чем здесь. И с суицидальными наклонностями. Следить за ним стало чем-то обычным, совсем нормальным, и это делает больно. Именно поэтому, думая о том, что Свифт пошёл за кошкой — на улицу, значит, — Раф чувствует, что ему не по себе. Он не уследил за вором и тот мог спокойно потеряться в городе и бродить там, пока не закончится галлюцинация либо пока он не влипнет в беду. Улицы Орлеана были безопаснее Нью-Йоркских, но далеко не всегда. Далеко не все. Раф тяжело вздыхает и горбит спину. — Кого-то ещё видел? Между ними повисает тишина, нарушаемая звуками текущего крана. Разбивающиеся об эмаль поверх чугуна капли воды звучат для Рафа словно гвозди в черепушку. — Воронов, — говорит Свифт наконец. — С клыкастыми пастями и гнилыми крыльями. — Что не так с их крыльями? — У них сыпались перья! — Голос у вора становится тревожным, жалобным. — Несколько мне на голову попали! В волосах застряли! Я не могу достать… Лицо у парня опечаленное, словно ему шесть лет. Свифт теряется, и Раф это чувствует. День ото дня он уходит в это глубже, и ему тяжело возвращаться оттуда обратно в реальность. Раф смотрит на голову юноши, хоть и знает, что никаких перьев там не найдёт. Он не удивляется, когда находит в тёмных прядях следы извёстки и пыли. Где именно младший изгваздался — не столь важно, Раф всё равно вынимает мусор и кидает его в унитаз. — Я убрал всё, что нашёл, — говорит он, и Свифт наконец-то поднимает к нему своё лицо. Глаза у него красивого топазного цвета, хотя обычно на пару тонов темнее, заметно насыщеннее. Сейчас они кажутся невинными. — Правда? — Честно-честно. Свифт улыбается, словно ничего лучше в жизни не слышал, и в уголках глаз у него эти тонкие лучики, которые ярче солнца. — Тебя кто-нибудь видел? — Голос у Рафа намеренно низкий, он делает вид, что это тайна. На Свифта это действует моментально и он прикрывает глаза немного расслабленно, он спокоен, словно это его специализация. Он в своей стихии. — Я был осторожен, Раф, — говорит он, и звучит совершенно иначе: больше по-взрослому, игриво, низковато. — Как ты меня и учил. Жутко даже не это. Жутко то, что Раф теряется тоже. По-своему, но неотвратимо. Свифт рассказывает, что Рафа рвало на куски долго, голос у него хрипит — явно не одним криком отделался. Это означает, что вор кричал далеко не пять минут. Об этом Раф думает, когда слышит хрипотцу в уставшем голосе. Но почему тогда он не проснулся раньше? Раф теряется тоже, и это не изменить. Однажды встретившись, они оба тут же спаразитировали друг в друга, глубоко пустили корни и намертво зафиксировались. Раф буквально ощущает, как крюки Свифтова корабля вспарывают ему плоть. Когда-то Свифт шутил, озорно сверкая глазами, что душа Рафа — теперь его душа, и потому он заберёт её с собой всюду, куда пойдёт. Как бы коряво это ни звучало. Раф тогда лежал, перебирал волосы панка, распластавшегося на его груди, и размышлял о том, как это, блять, романтично. Мерное сопение щекотало его кожу, полностью согласное. Свифт — про́клятое имя. Раф редко зовёт его им, и ощущает вину сейчас, когда видит безумие в глазах вора время от времени, всё чаще и чаще. И самое дерьмо в том, что ничем не может помочь. Свифт стал его якорем в веренице приливов ярости, накатывающей приступами, вместе с тем он же — причина великого множества; но в итоге Раф всё равно смог найти спокойствие в нём, равновесие, блаженство даже. Но, видимо, его самого недостаточно, чтобы Свифт нашёл своё в нём. Мятежный разум в смятении, и чем дальше, тем хуже. Свифт словно движется дорогой Рафа, но в обратном направлении, заодно изменив условие эмоции. Свифт не страдает от яростных припадков — во всяком случае, не только от них. А у Рафа нет на это сил. Если бы у него было намного больше чувства юмора, он бы сказал, что Свифт своего рода средство от его ярости. Но вместо этого Раф говорит: «Свифт болен. Конец разговора».***
Глядя на то, кем Свифт стал сейчас, сложно называть его теми словами, которыми Раф звал его раньше. Он отлично помнит, как это было. Когда у Свифта более-менее спокойные дни, он помнит тоже. Ему всего 17. Раф — старше на несколько лет, но разница эта чувствуется только в физическом развитии. Свифт мелкий и дохлый, но у него красивые тренированные ноги. Раф обращает на это внимание, когда видит его ранним утром гуляющим с собакой. На парне усталое выражение лица, толстовка, которая большая даже по меркам Рафа, и обтягивающие привлекательные формы леггинсы. И это всё. Бунтарь наблюдает за тем, как пацан зарывается пальцами ног в зелень, укрытую росой и туманом, пока его пёс носится по округе, и идёт дальше. Вторая их встреча начинается с громогласного «Обнимите меня кто-нибудь!». Раф выходит из тени под деревом, чтобы посмотреть, в чём дело. Ему любопытно так же, как в шесть лет, и он с удивлением находит в себе удивление. И видит того парня. Парень выходит во двор в майке с большими прорезями для рук и тех же леггинсах, но в этот раз он в кедах. Он ходит по улице и просит объятий, пока со всех сторон слышатся смешки разной степени сомнения и какие-то комментарии, на которые пацан не обращает внимания. А затем он видит Рафа и — да, это их момент. Тот самый, когда парень замечает. Он продолжает просить объятий, пока кто-то кричит ему в спину, чтобы перестал, и он напоминает Рафу кота, который просит ласки. Парень подходит к Рафу медленно, совсем ни в чём не сомневаясь, словно они это миллион раз проделывали, и забирается на него, продолжая мяукать. Рафу ничего не остаётся, кроме как подхватить его — настолько он обескуражен. — Обними! — требует парень в его руках, и кто Раф такой, чтобы ему отказывать? Он обнимает. Большой ребёнок в его руках затихает и нежится, а ещё от него вкусно пахнет. Раф отмечает это неосознанно, когда волосы юноши щекочут ему нос. Шоколад и апельсин. А затем он видит бесконечно синие и бесстыже-наглые глаза и довольную ухмылку в уголках губ. — Меня зовут Свифт. Но ты можешь звать меня «мой парень». Раф так и делает.***
Если бы у Рафа была возможность оттолкнуть его тогда, не дать этому всему произойти, он бы всё равно не воспользовался ею.***
Когда в его бессознательное врываются судорожное дыхание и дрожь, он уже знает, что делать. Рэб говорил: «Не нужно хватать его, когда его накрывает. Не надо громко говорить, не кричи, не круши всё, как ты любишь. Не стесняй его в движениях — лучше дай свободу, но смотри за ним». Рэб говорил, что это может вызвать ещё более тяжёлые последствия (поэтому Раф держит руки при себе, хотя сжать эту шею хочется, хочется ощутить хруст позвонков под мощными пальцами). Рэб давно кормит под землёй червей. (Свифт ему собственными руками, но не в собственном сознании, глотку перерезал, но Раф до сих пор не может ему этого сказать.)***
У Свифта красивое птичье имя, и Раф боится звать его им, потому что что-то в его голове шепчет злобно, что тогда Свифт вспомнит о том, кто он такой, и улетит. Демоны говорят Рафу о том, что этот парень не задержится рядом надолго, и если он всё ещё не улетел, это только из-за его глупости. Очень скоро Раф осознаёт, что Свифт — самый главный из его демонов. Не нужно быть особо умным, чтобы спросить у него что-то реально глупое, достаточно быть Рафом. Он садится напротив парня, разнеженного и сонного, встрёпанного, безмятежного и залитого утренним солнцем, и хмурится, глядя на то, как мерно этот чёрт качается из стороны в сторону, мыча что-то себе под нос. Раф не ждёт, когда птичий мальчик допоёт. — Почему ты со мной? Свифт продолжает мурлыкать песенку, но один глаз открывается до весело искрящейся щёлочки и фокусируется на бунтаре. Вместо всяких понятных слов, которыми пользуются все люди, он берёт кулак Рафа и мягко разжимает его пальцы один за другим, щекотно рисует кончиком пальца в центре его ладони круг и кладёт туда своё чёрное кольцо. Раф в смятении хмурится — ему никогда не было понятно, почему бы просто не сказать то, что хочется? Или что требуется? К чему все эти загадки, какие-то глупые игры? — И что это значит? — бубнит он хмуро — и он действительно звучит мрачно и так, словно у него не хватает уже сил в это всё. Свифт смеётся и светится в утреннем золоте, и это как-то гнездится у Рафа внутри, распирает помаленьку грудину. — Это моё сердце, — говорит Свифт и ярко щурится, точно лис из мифических сказок. Раф уверен, что бо́льшую часть выдумок взяли с этого парня. — Что с ним делать — тебе решать. Он загибает пальцы Рафа всё с тем же музыкальным сопровождением, всё с той же осторожной последовательностью. Раф наблюдает за ним, всё так же давая юноше себя зачаровать. — Ты не уйдёшь? — спрашивает-бурчит он, и парень смотрит на него с привычной кособокой ухмылкой. Когда Раф поднимает взгляд, мурчание Свифта немо, а на бунтаря смотрят два тёмно-синих, пламенно-огненных и льдисто-спокойных глаза. — Ты мой. — Вор пожимает плечом и звучит спокойно и глубоко; Рафу кажется, что он чувствует вибрации этого голоса в своей груди. — А я не из тех, кто отпускает своё когда-либо. Раф хмыкает, глаза у Свифта сверкают, а затем тот снова начинает напевать и покачиваться. Если Свифт и демон, то точно Рафа. И Раф точно отдал этому пленителю больше, чем свою душу.***
Когда-то в детстве Раф подолгу смотрел на лампочку в проекте его брата, вычленяя из неё раскалённую вольфрамовую нить и пытаясь уловить тот момент, когда она перегорит. Сейчас же он хочет зажмуриться, закрыть глаза плотной тканью, отвернуться, накрыться одеялом, закрыться в бункере под тоннами чёрных вод, лишь бы не видеть, как перегорает Свифт. Звезда в его груди близка к тому, чтобы взорваться, она пульсирует; Раф чувствует, как пузырится и слезает его кожа со скользкой плоти, шипящей от такой температуры запекающейся кровью, но не может сделать ни шагу назад. Свифт не держит его. Но Раф сам держится за него. Свифт не осознаёт. Да и Раф тоже — то, насколько он нуждается в этом демоне. Раф зол от боли и слеп от непролитых слёз, отягощающих его глазницы. Раф хочет, чтобы это прекратилось, но не хочет Свифта терять. Какая-то часть него понимает, что птенец с ним не останется. Раф не переживает больше, что Свифт уйдёт от него ногами, и дело не в том, что Раф ему их ломал. Свифт уходит в ином смысле. Ярость, забытая на верхней полке и невероятно сильная, всепоглощающая, вскипает в нём моментально, и он хватается за край верстака, опрокидывая его. Стеллаж летит следом с оглушительным грохотом и звоном, содержимое коробочек и банок из-под кофе, чая и лекарств рассыпается под ноги, забивается под стол и в тёмные углы. Раф рычит и сдирает в слепой злости со стен постеры, заметки, чертежи, записки, рисунки какие-то, рамки, фотографии, — и задыхается. Пульс в ушах бешено лупит, а вместе с ним бунтарь слышит полное идиотской нежности: «Ну, и чего же мой зверь бушует? Неужели я забыл его поцеловать?». Свифт бы бесстрашно, бездумно, даже не допуская мысли, что может огрести, попасть под горячую руку, подошёл бы к нему со спины, даже не предупреждая о своём присутствии. Свифт бы обнял спереди и действительно поцеловал бы, подразнив его перед этим и заставив именно Рафа сделать первый шаг. Свифт бы смотрел на него с улыбкой, касался бы его беззастенчиво, как всегда необоснованно голодный до прикосновений. Скорее всего, он бы даже не посчитал Рафа опасным. Свифт смеётся в лицо опасности и значительно преуменьшает её, безумец, даже если она угрожает ему расправой. Мир пытался столько раз его забрать, и только так может наконец это сделать. Покалечив, исказив до неузнаваемости. Раф воет от боли в груди и падает на пол. Горечь застывает у него на языке. Свифт бы глупо шутил про излишнюю драму, пожонглировал бы чем-нибудь, покатался бы на болтиках, портя подошвы кед. Упал бы в процессе сотню раз. А потом, после того, как обнял бы и сказал какую-нибудь глупость, которая успокоила бы каким-то образом, помог с уборкой. Свифт лежит в кровати, напичканный сильными лекарствами, под присмотром Эмси. Никто Рафа не успокаивает.***
Впервые он видит Свифта в больнице рано утром, часы посещения ещё не начались, коридоры погружены в стерильный полумрак. Пара незнакомцев в зале отдыха составляют ему компанию. Все они — ждут. Время на часах хорошо если дотягивает до пяти утра, и Раф понимает, что это не последний раз, когда он тут ждёт, когда сможет Свифта увидеть. Когда его пускают в палату, вор смотрит туманно и медленно моргает. Раф хмурится ещё сильнее при виде трубочек и липучек на теле своего партнёра, но сделать с ними не в состоянии ровным счётом ничего. Разве что попытаться не допустить дальнейших попаданий Свифта сюда. От одной мысли, что когда-то ему придётся увидеть юношу здесь, возможно, в состоянии ещё более плачевном и тяжёлом, чем сейчас, бунтарю становится нехорошо. Он цепляется взглядом за пластырь на чужой скуле. — Что случилось? Врач, что-то ещё здесь делающий, отзывается из-за его спины: — Попал в аварию. Чудо, что уцелел. Раф не может перестать сверлить пластырь на лице Свифта, уснувшего под действием обезболивающих. Во второй раз Свифт попадает в больницу с отравлением. Пока ему промывают желудок и бог знает ещё, что делают, Раф узнает, что его парень серьёзно болен. Их ждёт малоприятный разговор спустя пару дней, когда Раф всё переваривает. Свифт слушает его внимательно и смотрит в глаза, пока Раф сидит напротив него, на полу, не зная, куда себя деть. О настоящем состоянии младшего свидетельствуют только беспокойно перебирающие низ толстовки тонкие пальцы, обгрызенные по краям, и Раф не рад осознавать, что он вина чужой тревоги в данный момент. Но с другой стороны, Свифт — тревога Рафа, и они на самом берегу договорились рассказывать обо всём, что их тревожит. Свифт любит честность, какой бы она ни была; Раф не любит ложь — какой бы ни была она. Но он не понимает, почему вор ничего ему не рассказал о своей болезни. — Потому что она меня не тревожит? — Свифт пожимает плечами и прикусывает губу. Раф хочет сказать, что теперь это тревожит его, но вор вздыхает и запускает пятерню в свои волосы. «Отросли», — отстранённо отмечает Раф и хмурится сильнее. — Слушай, я живу с ней всю жизнь. Да, это тяжело иногда, но до этого я как-то справлялся. Нет ничего страшного в ней, Раф, не нужно волноваться… так. — Ты траванулся таблетками. — Раф смотрит скептично, и мальчишка под его взглядом тушуется. — Как мне не волноваться, если ты способен довести себя до такого, стоит мне на пять минут отойти? Вор устало вздыхает и трёт лоб. Раф знает, что его раны ещё болят, но глаз не сводит с него всё равно. — От чего вообще эти таблетки? Несмотря на всё, Раф даже не ждёт извинений. За эти пару месяцев он уяснил, что вор извиняется не словами. Свифт любит слова, на самом деле он много читал, его книги занимали внушительную часть Рафова шкафа, после чего часть макулатуры перетекла на пол. Сам Раф не может прочесть не важно какую книгу и до середины, только пара каких-то удостоились чести быть осиленными от корки до корки. Свифт книги не перечитывает. И оттого только непонятнее Рафу — зачем они тут пыль собирают? Свифт тогда пожал плечами и с широкой улыбкой сказал: «Чтобы помнить». Словесный голод вора было гораздо легче утолить с помощью электронной книги, и Раф презентовал ему такую сразу же, как смог. Странно сейчас наблюдать, как вор подбирает слова, чтобы ответить. Но затем Свифт просто пожимает плечом и неприязненно морщится. — Галлюцинации. Так Раф узнает, что его парень страдает не только от перепадов между депрессией и манией.***
Где-то между Рафовыми приступами ярости и перепадами Свифтова настроения Свифт оказывается в больнице в третий раз. По словам врача — всё того же, — он разбился на байке. На байк Рафу, честно говоря, срать, но, видя Свифта в реанимации, замотанного бинтами и дышащего с помощью ИВЛ, находящегося без сознания, белого, как мел, с синяками под глазами, Раф ощущает глухую ярость внутри и всю ночь проводит на улице — лишь бы подальше отсюда, лишь бы не видеть вора таким. Лишь бы не разбить всё то, что поддерживает в нём жизнь, и его самого. Через несколько дней Свифт рассказывает обо всём Эмси, и тот с усталым вздохом, отфильтровав слова старшего брата, говорит уже самому Рафу: — Он видел, как за ним едут. Типа. Несколько улиц. Говорит, специально петлял, чтобы проверить, но они ехали за ним и громко сигналили. Гнались. Охотились. Раф вздыхает и мнёт переносицу. Отпуская Свифта тогда, он не заметил ничего странного, вор не проявлял ни малейшей толики того, что что-то может пойти не так. Раф ему доверился. Сидя в палате Свифта, он готов выть. Свифт подносит руку к голове и касается виска пальцем. — Я слышал их даже сквозь шум байка и ветер. Они подъехали слишком близко… Раф закрывает глаза. — …и я запаниковал. Когда они просматривают камеры, то не видят никого, кто мог бы гнаться за бешеным мотоциклистом. Раф ломает ключ от квартиры в тот момент, когда видит, как мотоциклист летит по дороге вместе с байком, словно тряпичная кукла, и ломается. Галлюцинации Свифта выходят на новый уровень и из-под контроля. Раф решает, что сейчас самое время обратиться к врачу. Тем же временем ярость Рафа становится непрекращающейся и переходит в фоновый режим. Он чувствует её постоянно, но не так ярко и сильно, чтобы поддаться ей. Свифт уже выписался из больницы и теперь развлекается тем, что бродит по квартире, словно блудный дух. Раф его мельтешения видеть уже не может, но терпит. Он считает, что лучше Свифт будет бесить его, зато дома и целый, чем переломанный и в больнице. Раф считает его шаги. В какой-то момент Свифт увлекается готовкой, так что бунтарь немного расслабляется: так, на кухне, он может заниматься любимым делом и присматривать за этим аспидом чокнутым одновременно. Он замечает тот момент, когда Свифт замирает и склоняет голову к плечу, словно кого-то слушает. Лицо у него окрашено тревогой, и это заставляет самого Рафа напрячься. А затем вор кладёт руку на раскалённую плиту и кричит.***
У Свифта всегда была живая мимика, за которой было интересно и странно наблюдать. Оттого только страннее видеть и слышать его теперь (не) таким: с равнодушным лицом, с ровным голосом, с нулевой реакцией. Он говорит абсолютно безэмоционально: — Я не хочу так быть. И это жутко. Словно это кто-то говорит за него. Раф хочет сказать, что он тоже не хочет, чтобы Свифт был таким, но вместо этого его рот выдает: — Так надо. Свифт обречённо кивает и продолжает пялиться. Там, в его голове, от Свифта остаётся всё меньше и меньше, и достучаться до него чертовски тяжело, практически даже невозможно. Раф не хочет его таким видеть, он хочет снова слышать здоровый яркий смех, видеть эти искрящиеся глаза, чувствовать присутствие и прикосновения этого парня. Воспоминания делают больно, режут по живому, хотя живым как раз Раф себя и не ощущает. Иллюзию жизни поддерживает взятый Эмси с улицы щенок. — Домовладелица против животных дома, я не могу его оставить ни на улице, ни у себя. Да и вам он не помешает. Я буду кормить его сам и выгуливать, вы просто… не выкидывайте его, хорошо? Я заберу, как только найду новое место и получу зарплату. Раф, собственно говоря, не против. Свифт наблюдает за хвостатым безучастно, но не агрессирует. В целом теперь это состояние расценивается как положительно-нейтральное. Поэтому Раф не против. Так в их доме появляется дружелюбный лохматый сосед — Никки.***
Лео был одним из тех, кто был против. С самого начала. Рэб рассказывал, что Лео был — не влюблён, нет, — заинтересован в Свифте, и какое-то время Рэб переживал об этом, потому что не мог доверить брата ему. По какой-то неведомой на то причине. Лео был — и остаётся — странником. Вполне возможно, именно поэтому Рэб не желал видеть Свифта с ним рядом. Самого Свифта не особо волновало чьё-либо мнение на этот или любой другой счёт, ему нравилось жить, как хочется, впервые долгое время без приступов и перепадов, с уменьшенной дозой лекарств. Ему нравилось трахаться с Лео, ну, потому что ему нравилось трахаться — на самом деле не важно, с кем именно. Он шёл через себя, пересиливая свои страхи, и находил в этом удовольствие. Свифт всегда был победителем и борцом. Рэб рассказывал, что, когда Лео заговорил о совместном жилье, Свифт рассмеялся. Свифт посмотрел на Лео, как на ребёнка, насмешливо и искрясь глазами — Рэбу показалось даже, что с издёвкой, — и сказал, что ничего такого не планирует. Что у них не те отношения. «Свифта интересовал член Лео, а не сердце», — так Рэб это объяснил. Не удивительно, что Лео озлобился. Он видел в этом юноше нечто большее, прекрасное, яркое, но только не шлюху. Поэтому, когда он узнал, что Свифт и Раф сошлись, Лео был зол и неудержим. Их с Рафом ссоры чуть не превратили семью в руины, прежде чем отец отослал Лео в другой штат, к другому их брату. Раф не чувствовал благодарности — Раф ощущал злость на брата за то, что тот продолжал даже оттуда портить ему жизнь, ещё и на Свифта нацелился. Спустя время пыл Лео поутих, от него не было слышно вестей довольно долго, а потом он принёс свои извинения, но ясно как день было, что в ближайшее время его тут не будет — пока не исчезнет Свифт. И чёрт знает, предвидение это было, материализовавшаяся мысль, облачённая в слова, проклятье или совпадение, но именно так Свифт и покидал мир. Придерживая отросшие волосы младшего, пока тот держится за края унитаза дрожащими руками, Раф рассматривает тонкую шею, острые скулы, синие пульсирующие вены: вкуснее всего под ухом, страшнее — в височной доле. Очередные таблетки вызывают у вора рвоту. «Отторжение», — так это назвал бы Рэб. Если бы был жив. Завтра они поедут в больницу за новым рецептом, Свифт будет раздражён по многим причинам и, в конце концов, уснёт под действием седативных. Следя за тем, чтобы вор не захлебнулся, пока пьёт воду, промывая рот и горло, Раф думает: сильно ли изменилась бы жизнь Свифта, если бы он сказал тогда Лео «да»?***
Когда выдумки стали вытеснять реальность, Раф не сразу заметил. У Свифта всегда были воображаемые друзья, он рассказывал, что в детстве они не давали ему быть наедине с собой и одиноким. То, что спустя столько времени, плюс пару лет их совместной жизни, парень вновь заговорил сначала о Двадцати Пяти В Сутки и Тодде, а затем с ними, указало Рафу на то, насколько на самом деле далеко Свифт успел уплыть от него в свой мир. — Двадцать Пять В Сутки — это тарантул, — сказал Эмси и обнял колени. Эмси младший в семье, и Рафу жаль паренька, на плечи которого столько всего свалилось. — Свифт боялся его в детстве, говорил, что паук заползёт к нему в ухо и отложит яйца. А мелкие пауки будут есть его мозг и глаза. Раф хмыкнул. При всём желании тарантул не смог бы забраться в ухо такого размера. Конечно, они понимали это, но Свифт — нет. В его мире возможно было всё, и это пугало. Слушая негромкое бормотание за стеной, он надеялся на то, что успеет помочь Свифту, когда тарантул решит, что их дружбе пришёл конец. Тодд оказывается бывшим военным с раздвоением личности. У Тодда с собой всегда имеется бутылочка-другая чего покрепче, и Раф с радостью бы выпил с ним, если бы тот был реальным. С большей вероятностью, правда, он вмазал бы некому Тодду за то, что тот приходит к его парню. Тодд — добродушный старик без одного глаза и двух пальцев на правой руке. Половина его лица обезображена осколками стекла, огнём и вплавившимся в его кожу от жара противогазом. Товарищи искали его несколько дней, а когда нашли под обломками здания, то сделали вид, что не узнали его. Когда он обратился к ним, они его оставили умирать. К Свифту он пришёл за телом. Свифт мрачно улыбается и говорит, что это тело не будет жить без него. Раф едва успевает перехватить его руку у самого лица и выхватить осколок зеркала.***
Раф редко оставляет Свифта одного. Обычно кто-то за ним всё равно присматривает, всё же нельзя оставлять его совсем одного даже во сне. Но с обострением и некоторыми событиями, последовавшими после, Раф вынужден был иногда покидать их комнату. Лишившись основной работы, он мог теперь только перебиваться подработками. Его гараж стал автомастерской, в которой он чинил всё, что ему приносили, привозили и прикатывали. Отсюда хорошо был слышен собачий лай, и тогда Раф знал: Никки лает — Свифт сходит с ума. Свифт чудачил в последнее время довольно часто, и это не могло не напрягать. Но Раф знал, что Свифт этого всего даже не осознаёт. Свифт живёт в мире, где в канализации прячутся четыре черепахи-мутанта и большая крыса — их учитель, что заменил им отца. Сам Свифт тоже черепаха, но живёт в особняке — или пентхаусе, он вечно называет свой дом разными словами. Эмси и Рэб тоже здесь, и странный парень, которого Свифт зовёт Призраком, также удостоился этого места. В этом мире Свифт вор и почти маньяк, который ведёт охоту на других маньяков с помощью невольных посредников. Ему не составляет труда спереть что-то и в реальной жизни, так что Раф представить себе не может, что парень вытворяет там, куда ему самому дороги нет. Обычно Свифт ворует в компании братьев и того странного парня, но очень хорош и в соло. Раф действительно впечатляется каждый раз, когда Свифт рассказывает о том, как взломал базу данных или ещё что, как облапошил всех и каждого. Как они с братьями и тем странным парнем чуть не попались в руки Пурпурным Драконам — местной группировке, пытающейся держать в руках весь город, — но смогли смотаться. Видимо, Нью-Йорк слишком большой фрукт для Драконов. Свифт смеётся. Он счастлив. Кто Раф такой, чтобы отнимать у него это? Он вспоминает свой вопрос: «И что же я ночью?» — потому что другого мира нет, Раф, о чём ты говоришь, дурашка? — а Свифт улыбается, его глаза светятся, ямочки на щеках привлекают внимание, шея слишком голая без чёрных петель чокера, с которым он словно затянутое проводами небо. Свифт может удушить себя этими проводами. — Ты — моя большая зелёная черепаха! Покатай меня, Рафи-бой! Свифт и так неуловимо исчезает, не к чему ускорять этот процесс. В груди у Рафа боль от воспоминаний и тревога, и не нужно быть умником, чтобы как-то по-умному идентифицировать это. Когда твоя голова день и ночь занята мыслями об одном очень ярком и очень ярко затухающем юноше, гениальность не нужна. Раф откладывает инструменты и направляется к лестнице, ведущей в дом, на ходу вытирая руки от машинного масла. Чем ближе он оказывается к дверям собственной квартиры, тем больше крепчает волнение. Он готов, знаете, ко многому. Готов не найти вора, готов к тому, что тот найдётся на шкафу где-нибудь или на люстре, или ещё где-то — фантазия этого парня порой действительно ужасала… Свифт находится — обнаруживается — в зале. Он сидит на полу и покачивается из стороны в сторону, смотря перед собой в абсолютное никуда. Больше всего в этом всём Рафа пугают пятна крови на чужой коже и одежде. Раф проверяет его руки, ноги и лицо, ощупывает голову, но не находит ран, откуда могла бы течь кровь. И тут дурное предчувствие сжимает плотным кольцом его грудину. — Что ты сделал, Свифт? Голос у Рафа спокойный — обманчиво. Названное имя действует словно призыв, не даёт вору сорваться сильнее, чем уже. Удерживает его здесь, словно крюк. Взгляд Свифта — пустой и одновременно яркий — фокусируется на нём, и Раф ощущает подступающую к горлу тошноту всё сильнее по мере того, как губы парня растягиваются в полубезумной улыбке, будто он осторожничает. — Он заставил меня. Раф срывается с места. Он находит Никки в ванной. Расчленённым.***
Раф мало что знает о Призраке. Знает, что он выдуманный и пугает Свифта — всегда пугал. Рассказывая об их с братьями приключениях и подвигах, Свифт всегда заменяет имя этого персонажа местоимениями, но выделяет особой интонацией, не давая запутаться. Имя Призрака словно подобно имени самого Свифта, только в этот раз сам Свифт боится его произносить. Это есть в его глазах. Раф услышал его только один раз. Спрашивать о нём у самого Свифта бесполезно, поэтому Раф решает обратиться к главному информатору. То, что Эмси всегда находит для встречи с ним время, о многом говорит. Раф это ценит так же, как истории Майки, которые тот присылает ему, как только заканчивает. Часть из них написана о мире, в котором Свифт живёт, и Раф читает их ему. Свифт улыбается. Он говорит: «Так и было! Я думал, он забыл!» — и смеётся. Раф знает, что в какой-то мере поступает неправильно, возможно, провоцируя приступы и усугубляя состояние этого человека, но он чувствует присутствие того, своего, Свифта в тепле этой улыбки и звуках этого смеха. Свифта, в котором так нуждается. Разговаривая с Эмси, бунтарь осознает, насколько вообще этот человек осведомлён обо всём, что касается Свифта. Его пугает мысль о том, (на)сколько Свифт болен, и вместе с тем он испытывает сожаление, что не успел достаточно узнать его, пока тот мир не забрал Свифта у двух других. Призрак оказывается… жутким. По крайней мере, Раф понимает теперь, почему Свифт его боится. Почему избегает его не только в своих рассказах, но и в галлюцинациях. На самом деле сам факт того, что Свифт боится, пугает и о многом говорит. Свифт был младше на несколько лет, и они довольно часто проводили время вместе. Пожалуй, в каком-то смысле Призрак был его лучшим — и единственным — другом. Рэб был слишком занят тем, что воспитывал Эмси, самого младшего члена их маленькой семьи. Раф впервые задумывается о том, что Рэб, должно быть, умирал с сожалением, с чувством вины, что не уследил, не смог вовремя помочь их среднему брату, который слишком долго сопротивлялся своему безумию и прятал свои страхи за вызывающей улыбкой. Эмси говорит: «Мы поздно заметили. Я вообще мало что понимал, сколько мне тогда, лет пять было? Шесть? Рэбу было тяжело с нами двумя одному, а тут ещё эти воображаемые друзья, истерики, побеги из дома. Рэб был на грани. Они ругались, спорили, Свифт кидался с кулаками, угрожал — а кто не угрожает? Рэб не был лучшим родителем, но он был всем для нас. Он наш брат. Но у Свифта были эти его товарищи и он их слушал. Вечно ему море по колено. Призрак научил его убивать. Птиц, собак, кошек. Свифту, может, и не нравилось, но он боялся сказать об этом. Он пытался показать себя крутым, в 11 лет другого ждать глупо. Он не хотел, чтобы над ним смеялись. Он следовал за Призраком всюду, выполнял его приказы, слушался. Думаю, Призрак его запугивал. Все эти демонстрации силы, к тому же он отлично сыграл на его чувстве вины. Типа: "Ты не помешал мне задушить этого щенка, кто помешает мне задушить тебя так же?" и "Ты тоже делал это. Твои руки в крови точно так же, как мои, а может, и ещё больше." Что-то в духе "Ты жив, а они нет, ведь это ты их убил". Давил на него. Свифт слушал его и отдалялся от нас. Рэб решил, что это пройдёт с возрастом, ведь он столько раз запрещал Свифту гулять с ним, запирал даже, но Свифт сбегал. Это попросту было бесполезно. И в итоге он поселился с Призраком, где мы не могли его найти». Чем дальше Раф слушает, тем больше убеждается, что Призрак — очередной выдуманный друг, просто персонаж, живущий у Свифта в мозгах. Некто, олицетворяющий его жестокость и неконтролируемость, может, властность. Он не отрицает того, что этот жуткий человек действительно существует или существовал, но часть Рафова сознания, очень большая, не может этого принять. Эмси никак не даёт знать, материальный ли этот человек или Раф себя накручивает. Призрак обещал ему свободу, по словам Эмси. И Свифт повёлся. «Он был глуп, Раф. И его бесило, что им командует кто-то не такой крутой. Свифту нужна была помощь после амнезии, он так и не вспомнил всего, очень многое скрылось в недрах его памяти. Но Рэб был занят мной, он не понимал очень многих вещей и не мог разделиться. Мы бы тоже не понимали сейчас, окажись на его месте. Но мы с тобой знаем, что происходит и что с этим делать. Рэб — нет. Это не его вина. Призрак жил с другими пацанами, все они были ещё старше них обоих, и во главе этой общины стоял мужчина. Свифт рассказывал, когда приходил домой, пока Рэба не было, что Бобби даёт им поручения. Он говорил, что ему не нравится, как Бобби на него смотрит. Ещё больше Свифту не нравилось, что Рэб пытается принудить его делать что-то или запретить. Поэтому очень скоро он просто поселился с Бобби и его мальчишками. Они занимались кражами, воровали еду, одежду и деньги, обустраивали жильё возле теплотрасс и в подвале, за который приходилось регулярно биться. Свифт сильно похудел к зиме. Он болел и не мог нормально зарабатывать себе еду, поэтому я ему таскал из дома — он не хотел возвращаться. А однажды пришёл ко мне, забрал из школы, мы пошли гулять в парке, чтобы меня с ним не видели — он боялся, что меня тоже загребут. Он был дёрганный и нервный, бормотал под нос. А потом сказал мне, что они при нём убили человека. И им понравилось. Он сказал, что они ищут ещё людей и заставляют его участвовать в этом тоже, а если он сопротивляется, они его бьют и угрожают, не дают есть». Раф смотрит на профиль чужого лица. Эмси кажется взрослым, он выглядит на свой возраст, но глаза выдают в нём человека, который повидал достаточно. В складках рта поселилась тоска — Эмси был ребёнком, вынужденным повзрослеть довольно скоро. Нищета и болезнь брата сделали из него сильного и целеустремлённого человека, который нашёл в себе волю выбраться из говна и добиться чего-то, но Раф видит надлом в нём. Разлом с именем Свифта. Свифт отнял у Эмси детство, спокойный сон, опору в виде Рэба, а теперь забирает и себя тоже. — Почему тогда он боится именно его? Эмси прикрывает глаза и горькая ухмылка селится в уголках его губ. — К тому моменту он провёл с ними примерно год. Они присматривались. Запугивали его. Приручали, привязывали к себе. Бобби осторожно вкладывал ему в голову уверенность и страх, что его убьют так же, как всех до него, если он посмеет ослушаться. Свифт стал лучшим, самый хитрый вор среди них, быстрый, ловкий, умный, гибкий, маленький стратег с большим потенциалом. Бобби приказал остальным схватить его и подготовить для него. — В каком смысле? — Раф хмурится. Свифт в комнате за их спинами сопит, слишком слабый, чтобы сопротивляться снотворным. — Они приводили женщин и девушек, Раф. — Эмси смотрит на бунтаря устало и немного склоняет голову, понижая голос. — Догадываешься, что они делали с ними перед тем, как убить? Рафу тошно. Он не хочет слушать больше, он не хочет, чтобы Эмси продолжал, он хочет, чтобы тот перестал. Но вместе с тем он осознаёт, что ему необходимо знать. — Он… — Эмси сглатывает, голос у него вздрагивает, взгляд яркий от злости — прямо перед собой. — Он мучил его всю ночь. Заставил пацанов принять в этом участие, унижал, использовал. Мы были в ужасе, когда узнали. Рэб рвал и метал, но когда он узнал, было уже слишком поздно. Хотя он вмазал немного этому ублюдку в суде. Спустя какое-то время в тишине, достаточной, чтобы Эмси пришёл в себя (жаль, что с Рафом такого не случится никогда), рассказ, который Раф уже не может слушать, продолжается: — Бобби угомонился спустя несколько дней, но Свифта в покое никто не оставил. Эмси вдруг поднимает голову и смотрит на Рафа, прямо в его глаза. — Свифт боится Призрака потому, что именно Призрак оказался самым ненасытным, злым, извращённым и жестоким. Эмси рассказывает ему кратко, не вдаваясь в подробности, а Раф почему-то слишком легко себе может представить, как чьи-то руки душат вора, зубы оставляют жестокие следы на шее, пальцы ляпают тонкое тело ещё мальчишки синяками и наказывают за неповиновение. Раф слышит злой шёпот в уши, обещающий смерть. Эмси пуст. Раф не может сказать, что в нём самом ещё хоть что-то осталось. Свифт видит сны о черепахах-мутантах и не смотрит в сторону ещё более тихого оружейника. Именно его Свифт видел перед собой, когда перерезал Рэбелу глотку.***
— Тебе стоит задуматься о другой жизни, — вместо приветствия говорит Лео и пихает тыльной стороной ладони плечо бунтаря. В его руке холодная банка с колой из автомата — ну, потому что никто в больнице не пьёт виски. Раф поднимает голову и бросает взгляд на часы, пока берёт банку и Лео садится рядом. — Мне стоит задуматься, ценю ли я то, что ты здесь, или нет, — мрачно парирует он. Лео ухмыляется, но глаза остаются ледяными. На самом деле Раф ценит. Лео прилетел из другого штата, несмотря на своё обещание, сразу, как узнал, что Свифт пропал, и прибыл как раз к тому моменту, когда Раф успел всё разузнать. В этот раз вор пытался повеситься. Его обнаружили тогда, когда он уже висел на кабеле в какой-то подворотне, и еле успели снять. Свидетели растеряно заявляли, что он плакал. Раф не может забыть выхваченный мельком фрагмент: глубокие тени под глазами, сбитая при падении скула, ало-сине-зелёно-фиолетово-чёрная полоса на шее. Отросшие волосы, разбросанные по подушке. Сбившаяся с плеча больничная рубашка. Острые ключицы. Раф не может вспомнить, какая на вкус кожа Свифта, и ему дурно. Хочется выть. Но вместо этого он сжимает банку в руке крепче и стискивает зубы. Из донесений врачей и подслушанных разговоров он знает, что Свифт вскрыл вены и приложил к этому максимум усилий. Помимо этого он также выпил что-то, что разжижает кровь и плохо влияет на него. За его жизнь бились и смогли вырвать его из лап смерти, но Раф не знает, надолго ли. Он отошёл принять душ, пока Свифт спал, а когда вернулся, ветер гулял по комнате, ворвавшись внутрь через открытое окно. Лео рядом молчит, и Раф благодарен ему за то хотя бы, что он не говорит ничего в духе «Тебе стоило послушать меня ещё пять лет назад». Пять лет — немалый срок. Раф не может представить себя без Свифта, поэтому даже не задумывается о словах Лео. Но бывают такие моменты, когда он поднимает взгляд к потолку и задаётся вопросом: какой была бы его жизнь, не свяжись он со Свифтом? Он может размышлять об этом бесконечно долго, но ответа так и не найдёт. Раф болен тоже. Раф не может его отпустить. — Что сказали?! — Эмси слышно раньше, чем видно, и на какой-то момент отчаяние перестаёт душить Рафа так явственно. Эмси в домашней одежде, растрёпанный и чрезмерно уставший, но всё же здесь. В мягких тапках он кажется ещё более молодым, подростком, кем и является, но эта тревога, что выдаёт его лицо, не даёт поверить в правду. Раф немного двигается, освобождая место, и Эмси мигает, немного замедляясь. Рафу больно видеть его таким. Но отчасти он рад знать, что кто-то разделяет с ним это. Не рад даже — благодарен. Эмси садится и Лео рассказывает ему всё, что им двоим на данный момент известно. Раф наблюдает краем глаза за тем, как подросток скрючивается и запускает руки в волосы. Его поза полна усталости и горя, и Раф знает, что Эмси тоже чувствует это. Ещё Раф знает, что для этого совсем не время и не место, но всё равно спрашивает: — Что было дальше? Эмси смотрит на него дико и неверяще, он потерян и нуждается в отдыхе, пространстве и времени. На самом деле они оба такие. — Зачем ты хочешь это знать, Раф? Это не имеет больше никакого смысла. — Мне нужно знать, — упрямо возражает Раф, и Эмси зло хмурится. Он хочет ответить колко, Раф понимает, но Эмси устал, и вместо этого только нервно вздыхает, ворошит волосы рукой и ворует чужую колу. — Ладно, — говорит он, и его голос всё равно что сухая земля в горле. — Бобби кто-то сдал, Свифта нашли в ужасном состоянии и забрали в больницу. С ним долгое время работали врачи и полицейские, но потом он рассказал всё Рэбу сам. Рэб никогда не смог меня простить за то, что я знал. На суде никому из нас даже говорить не пришлось — дружки Бобби сами всё в красках описали. Не знаю, что с ними стало — мне не было интересно это. Лео смотрит ошарашено, но не говорит ни слова. Раф знает, что они либо поговорят об этом намного, намного позже, либо вообще не будут. Лео уважает чужие тайны, какими бы они ни были. Просто, глядя в его лицо сейчас, Раф видит, что на многие свои вопросы Лео нашёл ответы. Рафу тоже многое становится понятно: и почему Свифт наотрез (читай — яростно) отказывался от каких-то поз, а если Раф настаивал, то и от секса всего сразу; и какое-то отчаяние, когда до постели у них всё же доходило, сквозящее в каждом движении, в каждом рывке; и почему Свифт так рвался к самостоятельности, буквально выгрызая её; и почему ненавидел крики (настолько, что, когда на улице кто-то орал, спрыгивал с пожарной лестницы, чтобы набить вопящим идиотам морды, либо поливал всех сверху из огнетушителя и скандировал какие-то тупые песенки собственного сочинения). У Рафа остаётся только один вопрос к Эмси: — Что насчёт Призрака? Ему не нравится, как бессильно опускаются плечи Эмси, но ещё больше не нравится его ответ: — Призрака никто не смог найти. Его не существовало.***
Раф рычит низко и угрожающе. Он зол, и это ясно абсолютному множеству всех тех, кому он попадается по пути. В Нью-Йорке много людей даже в ночное время, это бесит, но не мешает. Словно невидимая, но прочная нить ведёт его сквозь пространство к тому, с кого он кожу снимет тонкими лентами. Свифт воспринимает новости о биполярном расстройстве плюс шизофрении неожиданно спокойно, смиренно даже. Раф удивляется ещё, дурак. Он думает: «Неужели он перестанет творить хуйню?». Не перестаёт. Раф бесится от злости и опрокидывает мусорный бак, тараканы разбегаются во все стороны, кошки пугаются от громкого грохота в их уютном переулке. Раф воображает, как сворачивает шею, которую ещё вчера ночью лениво метил своими зубами. Свифт, блять, сбегает. Весь день ведёт себя, как ни в чём не бывало, достаёт всех, кого не лень (никого не лень, чтоб его), а потом сбегает. Ради всего святого! Эмси молчит, что означает, что он тоже ищет. Либо нашёл, но не хочет, чтобы Раф его брата по стенке размазал. Отчасти Раф надеется, что кто-то другой за него это сделал. Он ощущает вибрацию телефона в кармане и достаёт его. «Найдёшь его здесь», — и отметка на карте. Следом несколько сообщений подряд: «Эмси мог сам его найти, кстати» «Всегда рад помочь» «И да, рад был получить известие о том, что твой парень, больной шизофренией, сбежал в огромном городе, не от тебя. Как чудно, что ты обо мне ещё помнишь» Раф хмыкает и мнёт устало переносицу. Он только набирает сообщение, состоящее из одного слова — ну, а что он ещё сказать может? Раф всегда в словах был плох, — когда получает последнее: «Не стесняйся просить о помощи. Я сделал это только ради тебя, брат» Раф устало вздыхает. Глаза словно перец находит, вот как он себя ощущает, когда наворачиваются слёзы. Он делает несколько дрожащих вдохов, давая себе пару минут на то, чтобы прийти в себя, дописывает сообщение и отправляет: «Спасибо. Донни» Он ощущает, что пропасть между ними словно становится чуточку меньше. Этого всё ещё недостаточно, чтобы они смогли беспрепятственно общаться, между ними ещё останутся стены, возведённые ими же самими. Но в его младшем брате, очевидно, больше силы, чем в самом Рафе, раз он смог собраться и сделать первый шаг навстречу. Раф находит Свифта в том месте, на которое Донни указал. Вор сидит на краю крыши, лицом к городу. Когда Раф подходит к нему, Свифт не обращает на него внимания. Но сразу же заходится криком, когда Раф хватает его и затягивает обратно. Вор брыкается и рычит, но Раф держит крепко и не может понять, как так получилось, что он не заметил, насколько Свифт уже успел подружиться с одним из миров, раз так туда стремится. Разговоры о смерти, о вечном, о звёздах, о том, что могло бы случиться, о всяких событиях и ситуациях, в которых они хотели или не хотели бы увидеть друг друга, которые раньше казались обыденными, больше таковыми не кажутся. — Отпусти! Раф взрыкивает и сжимает крепче, что костяшки хрустят. Ему приходится выключить в Свифте сознание, — хотя оно и так постепенно выключается само по себе, — потому что его крики привлекают людей из находящихся рядом домов. Нести повисшее на его руках тело удобнее, чем если бы оно брыкалось. Раф оставляет его в комнате одного на несколько часов, нужных ему для того, чтобы унять злость внутри себя и заодно напиться. Вопреки всему, алкоголь не заглушает вопли у него в голове, а делает наоборот. Их становится слишком много, они ведут себя слишком громко. Когда он возвращается, Свифт лежит на краю кровати и что-то поёт. Его голос гнусавит — может, из-за того, что он лежит вниз головой. Кровь бежит по его лицу из носа и капает на пол, наверняка ещё в глотку затекает. Свифту явно всё равно, он представляет, что спрыгнул и всё ещё летит. Раф устало вздыхает и садится на пол рядом. Злое существо в его грудине ведёт носом, принюхиваясь. Оно чует кровь. — Ты знал, что красные звёзды — самые холодные? Раф смотрит на Свифта, на то, как он рисует что-то руками в воздухе, словно танцует под собственное гнусаво-сжёванное пение. Демон злобно шепчет Рафу в самое ухо: — Ты не сможешь его спасти. — И ликует. Свифт говорит: — Ты должен был дать мне спрыгнуть. — И следит. Раф смотрит на алую кровь на лице вора и чувствует, как вскипает его собственная. — Зачем? — Это всё, что он в состоянии выдавить из себя. Краем глаза он видит, как Свифт садится, чуть качается, но удерживается. — Я не хочу тянуть тебя за собой, неужели ты не понимаешь? Он звучит странно, и когда Раф переводит на него взгляд, он видит, как вор закрывает лицо руками. Сквозь пальцы у него бежит кровь, скопившаяся, пока он лежал вниз головой. — А мне ты что предлагаешь делать? — спрашивает он просто. Глаза у Свифта, красные от полопавшихся капилляров, смотрят вопросительно. — Ты душу мою забрал. Возврату не подлежит. Свифт, кажется, улыбается. Он выглядит больным и уставшим. — Я бы забрал её с собой, как и договаривались. — Как же мне тогда без души жить? — Раф хмыкает. — Я сберег бы её для тебя в том мире. Раф качает головой. — Она мне тут нужна. — Он смотрит на то, как Свифт морщится, как капает кровью на постель. Как смотрит — будто обвиняет. Раф вздыхает. — Ты мне тут нужен. Свифт смотрит на него долго и странно открыто, будто Раф сказал что-то очень откровенное, что вор всю жизнь хотел услышать. Тем не менее, никаких чудес не случается — Свифт смотрит на тёмные лужи перед собой и гнусавит: — Ты должен отпустить меня. Я всё равно скоро умру. Лучше так, чем и тебя утяну. Что-то с оглушительным грохотом ломается у Рафа внутри; он открывает глаза в разгромленной комнате, его руки горят и липкие от крови, а ярость клокочет внутри и снаружи. Он смотрит на забившегося к стене вора, впервые не смеющегося в лицо опасности, и едва дышит. Он не боится — он наблюдает и чего-то выжидает. А затем резко кидается к двери и выскальзывает на пожарную лестницу. Раф успевает метнуться следом и схватить его прежде, чтобы затем дёрнуть назад. Он не рассчитывает силы, и Свифт падает на пол. Он быстро и хрипло дышит, у него волосы смешно грязные от засохшей крови, и это Рафа злит ещё сильнее. Свифт хватает ножницы и метит себе в горло, но Раф пинком отбрасывает их подальше. Вор вскрикивает от боли в пальцах и запястье и притягивает руку к груди. Он использует вторую, когда пытается уползти. — Отпусти меня, Раф! — Он умоляет, и Раф рычит от злости, наступая. Свифт не должен умолять — никогда, никого. — Раф, прошу! Раф хватает его за шкирку и вбивает в стену лицом. Рамка с фото падает и разбивается у самых ног под шипение вора. — Раф, блять, пусти! Ты не сможешь меня удержать! — Я не дам тебе это сделать, мать твою! — рычит Раф ему в ухо и страшно скалится. Тело в его руках дрожит, но не от страха. Свифт плачет. — Я же тебе жизни не дам! — Ты и так её мне не даёшь! — кричит Раф, и вся злость куда-то резко девается. Он чувствует себя мелким, ничтожным (и) ребёнком, неспособным помочь, хоть что-то сделать. Он сглатывает горькую вязкую слюну и вжимается плачущему панку между острых костлявых лопаток. Они слабы оба, оба потеряны. Они сползают на пол и плачут, слишком уставшие, слишком потерянные и напуганные. — Ты больной, — шепчет Свифт и утирает нос, кровь и слёзы на своём лице, мокрые ресницы обрамляют нереальные глаза, в которые Раф имел неосторожность влюбиться. Раф тонет, тонет, тонет… и даже не пытается этого исправить. — Ты говорил, что не отпустишь меня. Свифт мечется в сторону, но Раф успевает схватить его за лодыжку. Несмотря на всё это, он восхищён тем, что Свифт продолжает бороться, но Рафа уничтожает то, что борется вор не за то же, за что он сам. Их взгляды пересекаются. — Тебе без меня будет лучше, — шепчет Свифт с болью, почти скулит; волосы разметались вокруг его головы ореолом, пряди прикрывают его бесстыжие когда-то, но заполненные отчаянием сейчас, глаза. Раф знает, что Свифт смотрит. Свифт пробует снова, и его едва слышно, практически между выдохом и реальным звучанием. — Отпусти меня, Рафи… Раф ломает ему ноги.***
Угасание происходит слишком быстро. Раф знает, что это издевательство — собственный эгоизм и насилие над духом Свифта. Но поделать ничего не может. Он не может его отпустить. Пусть Свифт и близко не тот: он агрессивный, но вместе с тем равнодушный; он исчезает, ускользает сквозь пальцы, подобно растаявшему снегу. Там, за пустыми глазами, обращёнными в другие миры, кроется сильный дух, заточённый в сломленном теле. Раф чувствует отголоски и горечь. Свифт его не узнаёт. Свифт не отзывается на своё имя, не отзывается на все те нежные слова, которыми его звал только Раф. Это были их слова, и Раф помнит каждое, каким Свифт его называл. Раф просто хочет услышать хотя бы одно из них ещё раз. Он хочет, чтобы Свифт — не тень, каким он стал — позвал его. Свифт живёт в своём мире, и Раф хочет тоже. Он хочет попасть туда, чтобы быть там с ним до скончания времён — и чуть дольше. Раф смотрит на спящего Свифта, в волосы которому вплёл цветы, и почему-то вспоминает, как тот психовал пару недель назад. Ему принесли кашу и тёртое яблоко, ведь он любил яблоки. Он немного поел, а потом откинул тарелку и закричал, что у него в животе море насекомых, что они скормили ему жуков, собранных на помойках города. Жуки переместились в черепушку, а Свифт плача заявил о том, что его желудок забит зубами. Раф не смог ничего сделать. Зов не помог, а хватать вора было опасно, он совсем не соображал, что делал, и мог навредить себе чужими руками. Раф не знал, что делать. Эмси влетел в квартиру смерчем и обхватил Свифта обеими руками, крепко обняв. Свифт бился в его объятиях, но сделать что-то, навредить себе как-то не мог. Потребовалось достаточно времени, но в итоге он затих. — Звони врачу, — сказал Эмси тогда, глядя на Рафа решительно, с болью, с горечью. Он не хотел этого, но верить в чудо больше было некому. Сейчас, глядя на Эмси, вернувшегося из туалета, Раф думает о том, что другого шанса спросить у него уже не будет. Эмси уедет сразу, как только… Ничто больше здесь не будет его держать. Эмси молчит какое-то время, затем тяжело вздыхает и чешет пальцами щетину на щеке. Сам Раф выглядит ещё хуже, наверняка. — Когда мы были маленькие, Свифт плакал редко, но часто ловил панические атаки. Рэбел… — Его голос вздрагивает, и Раф задаётся вопросом, насколько сильно этому мальцу не хватает его мёртвого брата, насколько на самом деле он устал ощущать боль. — Рэбел обнимал его вот так и сидел с ним, не разговаривал даже. Свифта это успокаивало. Это стало актуально после его возвращения от Бобби. Мы со Свифтом всегда были близки, но я его не успокаивал до тех пор, а тут Рэб не всегда имел возможность помочь, так что пришлось мне. Раф прикрывает глаза. Солнце окрашивает город в золото, оглаживает край лица Эмси, высвечивает ресницы. Бунтарь думает о том, как прочно поселилось в сознании Свифта то, как Рэб воздействовал на него, что это работает даже без самого Рэба. Раф ощущает печаль, когда смотрит на этого одинокого подростка, вынужденного биться за своё будущее, как его братья бились. Вынужденного стать из младшего старшим, потому что старший не в состоянии нести за себя ответственность, не говоря уже об Эмси. — Мне казалось, они были довольно близки, — замечает Раф. Эмси качает головой согласно. — Они долго к этому шли. Свифт обложился минами, но Рэб обошёл их все. Кроме одной. Раф беззвучно хмыкает. Эта, последняя, забрала у Эмси самого старшего брата, самого взрослого члена их семьи. Опору, стены, щит и меч. Невозможно представить, что ощущает Эмси, что он ощущал, когда узнал, что один его брат убил другого. Что чувствует сейчас, когда вынужден помогать убийце. — Он мой брат, — говорит Эмси, но на самом деле имеет в виду: «Он всё, что у меня есть». — Я люблю его. Он здорово натерпелся, но это продолжается. Это несправедливо, но это то, что происходит. Раф молчит в ответ, потому что сказать тут нечего. Эмси имеет право обижаться, желать Свифту смерти, игнорировать его, забыть, начать новую жизнь, — но почему-то этого не делает. Эмси жалеет его. Его, наверное, должна успокаивать мысль о том, что Рэб не страдал перед смертью. Но об этом Раф не говорит тоже. Эмси тоже эгоист в какой-то мере, потому что также не хочет отпускать Свифта. Может, потому что ему необходимо, чтобы в нём нуждались. А может, потому что Свифт — достаточная для Эмси видимость семьи. Иллюзия, в которую он верит. За которую цепляется, но которая от него ускользает. Раф кладёт руку на заднюю сторону шеи Эмси и притягивает его к себе, пряча его лицо в своем плече. Раф не хочет об этом думать, но. Свифт всегда был не от мира сего. Он всегда был больше оттуда, чем здесь. И Раф это принимал — ну, а что ему оставалось? Тот мир затянул Свифта окончательно, сделав из него не то чтобы тень, — фантом. Выжег его силуэт на стене дома в Хиросиме, но Раф (и Эмси тоже) сидит рядом с чёрным следом и разговаривает, и ждёт ответа. Ждёт, что его позовут — по имени или с собой. Свифт не разговаривает. Врачи говорят, что и не чувствует. Но когда Эмси выводит на внутренней стороне его ладони поверх ожога очередные фигуры, Свифт каким-то образом становится из равнодушного спокойным. Умиротворённым. — Помнишь, Рэб вечно был ворчливый и ругался на нас за нерасторопность? — Эмси массирует шею брата одной рукой, второй поднося ложку ко рту слишком исхудавшего вора. — Он был самым надёжным человеком. Сказал — сделал, помнишь? Но иногда он мог… У него бывали эти вспышки предчувствий, время от времени он мог отказываться от чего-то, чтобы не случилось беды. И это каждый раз спасало ему или ещё кому-то жизнь. Он мог умереть в каждый такой раз. Он предчувствовал это. Раф отрывает взгляд от собственного рисунка, его пальцы, нос и щека в карандаше и угле. Эмси убирает волосы с лица Свифта и перекидывает их тому за плечи, зачёсывает за уши. А потом смотрит на Рафа, и Раф впервые видит в них эту ледяную, застывшую злость. Раф чувствует, как внутри всё леденеет от ощущения надвигающейся неизбежности. — В тот день он чувствовал это тоже. И Свифт его убил. Потому что Рэбел к нему пришёл.***
Когда Свифт в очередной раз сбегает, Раф знает, что это конец. Сложно сказать, виноваты ли были в этом слова Эмси или что-то другое. Слышал ли его Свифт в тот момент, когда Эмси говорил о Рэбе, а Раф рисовал чёрных птиц. Свифт — птичье имя. И Свифт — та самая птица, что вырвалась из клетки, не важно, как сильно его пытались удержать. Ранним декабрьским утром его тело находят на земле, в окружении кровавых брызг и следов от птичьих лап. Свифт спрыгнул с крыши того здания, с которого Раф его снял несколько лет назад, когда они узнали о заболевании вора. На его измождённом лице застыла улыбка. Впервые в жизни этот стриж взлетел.***
Раф не думал о том, чем будет заниматься после взлёта Свифта — он упорно отказывается называть это смертью, хоть и понимает, что никогда больше не увидит своего возлюбленного. Просто Свифт, говорит он, наконец-то вернулся домой. Ему больно и грустно, что дом для Свифта не там, где Раф, но Свифт наверняка счастлив — и это кажется главным. Однажды Раф найдёт его, где бы тот ни был. Любовь, болезненная и больная, изувеченная, с глазами цвета топаза и чёрными кольцами пирсинга в улыбающихся острой ухмылкой губах, сворачивается в его груди, занимая в ней всё свободное пространство. Первым делом он выбрасывает и сжигает всё, что напоминает ему о болезни. Часть вещей Свифта Эмси забирает с собой во время переезда, отказавшись от помощи Рафа. Раф не винит его за то, что тот не хочет быть к нему близко ещё какое-то время после того, что случилось. Эмси качает головой. — Это не так. — Он смотрит на книги, которые Свифт читал, и берёт две из них. Из одной вываливаются несколько записок. Их Эмси отдаёт Рафу, кому они и предназначены. — Я просто… устал, знаешь. Я очень хочу побыть один, пережить это. Понять, куда двигаться дальше. Раф понимает это и не держит зла. Он даёт Эмси взять всё, что тот захочет, и не мешается под ногами. Пока младший — а по несчастью ставший старшим — брат Свифта обкрадывает его квартиру, Раф гуляет. Они пересекаются снова, когда машина Эмси, раньше принадлежавшая Рэбелу, загружена. Эмси говорит: «Я найду тебя», — и Раф не сомневается, что так и будет. Донни говорил, что Эмси сможет, и Раф верит. Себе он оставляет Свифтовы книги — не много, буквально штук пять, но зато самые любимые, — электронную книгу, в которой тот оставлял заметки и хранил самое любимое, шарф и… кольцо. Чёрное, гладкое, словно из стекла, но в то же время и из камня. Сердце Свифта. Возвращаться к обычной жизни трудно. Раф на самом деле сомневается, а была ли она вообще, эта нормальная жизнь. Лео пытается ему помочь, но не маячить при этом перед глазами. Донни присылает брошюрки всяких вузов в фейсбук. Раф открывает автомастерскую и уходит в неё с головой. На какое-то время всё становится похожим на иллюзию нормальности, день сменяется днём, иногда приезжает Лео, много пишет Майки, они даже созваниваются. На лице Майки остаётся отпечаток вины за то, что он не был рядом, когда в нём нуждались. Не конкретно в нём даже, а в поддержке, которую он мог бы оказать, но это мало что меняет для него. Раф с неловким жестом с ладонью и затылком говорит, что хранит его истории в книгах. Майки улыбается. Но вина оседает в его глазах, и с этим Раф сделать не может ничего. Он знает, что Свифт нравился ему тоже. Свифт вообще равнодушным никого оставить не мог. Люди летели к нему, как мотыльки к огню, хотя он людей ненавидел и нещадно их жёг. С Майки у них была трогательная, почти что детсадовская дружба. Они даже ели из одной тарелки, у них были свои шутки и секретные рукопожатия, свой шифр. И Свифт наверняка находил скрытые послания в историях Майки, когда получал от него письма. Майки не был влюблён. Майки был очарован, хотя, скорее, зачарован. Вынужденный отъезд по учёбе стал его спасением, хоть он и переживал разрыв очень болезненно. Донни был рядом. А потом случается это. Кладбище дарит спокойствие и необходимую Рафу тишину. Последние ночи он спит очень плохо или не спит вообще. В груди у него живёт предчувствие, а в голове — мигрень, и в какой-то момент он задаётся вопросом, так ли себя чувствовал Рэб в те дни перед тем, как схватил Свифта и надел личину Призрака. Раф стоит напротив надгробия и рассматривает следы от птичьих лапок, выгравированные специально цепочкой. Он думает о том, что птицы любили этого парня. Они видели в этом хищнике того, кто принадлежал им. Рядом появляется ещё один человек. Мужчина. Седые волосы, алые глаза, жилет с высоким воротом, прикрывающим подбородок. Ветер доносит странный запах, и потом до Рафа доходит — мужчина не седой, он беловолосый. Альбинос. От которого пахнет порохом и оружейным маслом. Чувства внутри спутываются в ком, и Раф не может определить, что чувствует на самом деле. Возможно, гнев, возможно, удивление. А может, он слишком устал и его сознание блокирует это всё. — Ты всё-таки настоящий. Я-то до последнего верил, что ты вымышленный, — говорит он, и взгляд алых глаз на пару секунд прочно фиксируется на нём, прежде чем вернуться к камню. — Это было бы предпочтительнее? — Голос у Призрака глубокий, хриплый, ровный. Холодный. От него по хребту мурашки колючие, и Раф неприязненно морщится. — Предпочтительнее было бы, чтобы тебя не существовало рядом с ним никогда. Призрак не отвечает и в целом остаётся безучастным. Раф тоже не знает, о чём говорить, но и стоять здесь не горит желанием вовсе. Мигрень обещает разнести черепушку на куски, а тревога в груди заставляет руки Рафа неметь. Он чувствует слабость и головокружение и думает, что пора отсюда идти. — Он бы не хотел видеть тебя здесь, — бросает он через плечо, но реакции никакой не следует. Он её и не ждёт, когда отворачивается, чтобы уйти. На подходе к воротам он оборачивается и видит, что Призрак по-прежнему стоит у могилы Свифта и не шевелится. Этот человек вызывает у Рафа раздражение, но с этим Раф поделать не может ничего. Бесполезные махачи с кем-то, кто занимал какое-то место в жизни Свифта, точно не вернут его обратно. А если бы сейчас Раф избил Призрака за то, что тот сломал Свифту жизнь, это вряд ли бы изменило что-то. Это не имеет смысла. Раф уже не в том состоянии, чтобы кидаться на всех подряд с кулаками. Он будет выть в стенах своей квартиры вечером и бросать себя в углы, он будет звать и горевать и умолять, и будет знать, что все его попытки бесполезны. Виски обожжёт ему горло и выжжет в груди всё, что Раф хочет оставить позади, но этого хватит только до утра. Рафу, наверное, только одно интересно: сожалеет ли Призрак хоть немного? Что он ощущает сейчас, стоя там, над камнем, под которым лежит человек, которого Призрак, возможно… желал в ином смысле? Он устало мнёт переносицу и закрывает глаза. Гудки в телефоне звучат недолго, и Раф просит Лео забрать его отсюда. Пока Лео собирается, Раф рассеяно растирает тревогу в груди рукой и теряется в своих мыслях, ожидая. Жара выжигает землю, стрижи парят в небе, поют кузнечики. Он не видит алых глаз, холодно и люто смотрящих ему прямо в спину из тени, и направленного ему между лопаток пистолета.