Бессердечный

      Осаму всегда боялся Чуи. Весьма зрелого парня, что вечно манил его своими небесно-голубыми глазами. Рыжие волосы, все время эта забавная шляпка на голове, которую так и хотелось отнимать снова и снова, чтобы Чуя позлился, чтобы старался отнять ее, прикасаясь своими руками в излюбленных черных перчатках к его, вечно перебинтованным рукам. Дазай боялся его. Ужасно боялся. И любил. Боялся того, что не выдержит больше такой безответности. Что не сможет. Под бинтами красовались шрамы, оставленные от лезвий, когда он в отчаянии терял все надежды. Он не хотел так жить. Когда тот, кого он так любит, на него открыто плюет. Хотелось, чтобы ничего этого не было. В его мечтах он грезил о счастливой жизни с ним, о том, что тот его полюбит…       Чуя сегодня возился с отчетами в своем кабинете. Он сидел в кресле, закинув ногу на ногу, и ворчал что-то себе под нос. Этот вечно недовольный всем светом парень, такой желанный и прекрасный…       Осаму осторожно подглядывал в щель чуть приоткрытой двери. Его послали отнести рыжику бумаги. Он всматривался, как он сосредоточенно смотрит в монитор компьютера, следил за движениями пальцев, печатающих на клавиатуре. Дазай глубоко вдохнул, а затем открыл дверь, шагнул через порог. — Почему не стучимся, Дазай? — тот даже не удосужился поднять взгляд на вошедшего. — Да здесь, вот, бумаги… — Осаму, заминаясь, подошел и протянул стопку бумаг парню.       Сердце бешенно колотилось. И когда шляпник стал забирать из его рук бумагу, Осаму будто переклинило. Он схватил того за запястья, не давая ему отстранить свои руки. — Что творишь, Дазай? — возмутился Чуя, удивленно посмотрев на напарника. — Отпусти.       Шатен и не думал повиноваться. Он держал руки, наслаждаясь их теплом… — Пусти, говорю же, идиот! — Чуя уже вскрикнул, а затем отдернул свои руки. Бумаги рассыпались на пол. — Собирай, это ты виноват. Сейчас же.       Осаму повиновался. Он сел на колени, а его душа рыдала. Ну почему, почему он к нему так относится? что он сделал плохого? Может, ему лучше вообще было бы не существовать…       Тихо собрав бумаги, Дазай осторожно положил их на стол Накахары. Затем медленно направился к выходу, будто ожидая, что тот его окликнет, подзовет к себе, крепко обнимет, скажет, что любит его… Но шатен дошел до проема двери, а там остановился. — Что-то еще хотел? — раздраженно спросил Чуя. — Нет… Ничего, — Осаму обернулся, взглядом давая понять, что все ужасно. — Знаешь что, Дазай? Иди-ка ты отсюда, не мешай. Займись своими делами. И чтоб не беспокоил меня до завтра. А лучше до конца жизни.       Нож в сердце. Такие больные слова звучали из его уст, из уст того, кого он любит… Дазай молча ушел, закрыв за собой дверь. — Дазай, ты идиот! Как можно делать подобное? Фу, показушник! — то и дело говорил Накахара, видя, как Осаму развесил все свои предсмертные записки на стене. И на каждой из них говорилось, что он убивается из-за некоего парня, которому не суждено быть с ним. Конечно, он писал о Чуе. Только тот этого не понимал. И каждый раз бинтованный молча уходил, еле сдерживая слезы.       А однажды, Чуя в своем кабинете обнаружил коробку конфет. А на ней лежала записка: «Жду тебя в своей квартире. Дазай». И что же сделал рыжик? Выбросил конфеты, проигнорировав просьбу. Он подумал, что это очередной розыгрыш от Осаму и еще, небось, конфеты отравленные. Как ни в чем не бывало, продолжил свою работу.       Осаму не появлялся несколько дней. «В запое», — думали одни. «Болеет», — думали другие. Однако все сложилось совсем по-другому.       Вовсе потеряв всякую веру в лучшее, Осаму все-таки сделал это. Он убил себя. На следующее утро после того, как Чуя не пришел, тот взял веревку, зацепил ее за люстру на кухне, взобрался на табуретку, накинул петлю на шею… Изо всех сил пнул табурет, а тот опрокинулся. Шее стало безумно тесно. Веревка больно врезалась в кожу. Но вскоре страдания закончатся. Навсегда. Лицо синело, руки уже не могли ничего сделать. Конец. Хриплое дыхание вскоре прекратилось. Он навсегда ушел в другой, блаженный мир. Ведь невозможно жить, каждый день видя, как тебя отвергает самый дорогой человек. Тихо покачиваясь, еще совсем теплое тело висело на петле…       В Мафии забеспокоились. Сам Чуя принял в этом участие только по наставлению босса. После долгих молчаний в ответ звонкам и стукам, дверь в квартиру Дазая выломали. Накахара вошел первый. Он был ошарашен. Все стены были исписаны словами: «Чуя, я люблю тебя». Казалось, ни одного свободного местечка на них не осталось. А стрелочки, что он написал на стенах, вели на место трагедии. Затаив дыхание, он медленно прошел в кухню. От испуга и шока он вскрикнул. Дазай висел там. Пустой взгляд, казалось, был направлен прямо на Чую. Рыжик, сам не понимая что делает, вплотную подошел к трупу. Взглянул в его глаза. Поднял руками его голову. Поцеловал его в губы. Из сомкнутых глаз невольно полились слезы. Он осознал теперь, что тот все время его любил. Но было слишком поздно. Осаму больше не вернуть.