Химик и "Книжный человек".

«Скажи, ты веришь в мечты?» Как-то спросил ты меня за чашечкой ароматного чая, сидя в своем любимом, потёртом временем, кресле из старого плюша. До сих пор не понимаю, почему ты так любишь его, ведь обивка совсем подпортилась и обмякла. Странный ты. Я задумался над твоим вопросом: прежде не слышал ничего подобного, да и кого ещё заинтересует это сейчас? Затем отрицательно помотал головой, кажется, ты слегка поник, но лишь один миг и твоё лицо вновь озарила мягкая улыбка. «Я научу тебя!» Громкий возглас. А дальше — темнота. Открываю глаза. Всё, как и было: раскиданные по всему столу листки бумаги с задачами и уравнениями, какие-то колбы-склянки с растворами внутри, ручки, карандаши и прочая канцелярия; чашка со старым кофейным налётом (надо бы ее вынести), сборник произведений Блока и полупустая бутылка ликёра. Какая она по счёту? Как много я выпил с того самого момента, как ты ушёл? Не знаю, но могу с точностью сказать, что много. Встав из-за стола, поправляю старый докторский халат на себе и беру ту самую книгу в руки. Даже помню, как она у меня появилась. В тот самый день, когда случайно набрёл на заброшенную библиотеку — удивительно, что там, помимо научных, сохранились и художественные книги — и из интереса решил исследовать её. Ещё страннее было то, что изнутри здание было ухожено, следов погрома как и не было. На секунду я подумал, что время здесь будто бы остановилось, а потом и увидел тебя. Сутулого, тощего и бледного мальчишку лет девятнадцати с забавными ярко-красными очками в квадратной оправе.  — Кто Вы? — убираешь белокурую прядь за ухо, крепче ухватываясь за толстый том.  — Лучше было бы спросить, кто ты, пацан, и что здесь делаешь. Немного косо глядишь, фыркая себе под нос, и называешь свое имя.  — «Книжный человек».  — Тогда я, в таком случае, Химик. Рад знакомству, наверное. Дальше ты глупо и по-доброму улыбаешься, рассказывая свою историю. Вряд ли я когда-либо задумывался над тем, смогу ли встретить человека именно «того» течения. Вы стали настолько редки, что некоторые и вовсе не знают о вашем существовании.  — Будете чаю? Простите, если Вам неприятно это обращение на «Вы», но я из вежливости.  — Да, с удовольствием. И всё в порядке, явно ведь, что я старше.  — Вы первый человек, что забрёл сюда ко мне. Я уж было думал, что проживу всю оставшуюся жизнь здесь, среди книг, масла, холстов и пыли. Можете даже не спрашивать, почему не покидаю этого места. Владельцем был мой покойный отец, и я не могу бросить труд всей его жизни, оставить в запустении все эти бесценные предметы. Вдобавок, таких людей, как я, не жалуют, Вы сами осведомлены об этом. Но я рад, что встретил Вас.  — Как же ты живёшь так?  — За нужными мне вещами, разумеется, хожу в город. Но не особо с кем-то беседую.  — А, вот как. Вкусный у тебя чай. Я ушёл где-то под ночь, обещая вернуться и завтра. Так странно беседовать с кем-то о простых вещах, о которых в обычное время и не задумываешься. Чувства, эмоции, тепло. За все свои двадцать шесть лет я так и не ощутил чего-то из этого. И тепло, конечно же, не физическое, хотя волновало меня всегда лишь оно. Должно быть, потому я и потерял счёт времени (опять), не заметив, как провёл с тобой, «Книжным человеком», уже месяц, просто приходя к тебе и говоря что-то своё, а ты выслушивал, изредка вставляя пару фраз, улыбаясь, и всё подливал, уже ставший моим любимым, чай с бергамотом. Бывало, что совсем заходился и пересказывал мне сюжет очередного детектива или просто зачитывал стихотворения на ходу (как ты их запоминал?). Я не люблю всё это, ты знаешь, но, почему-то, не мог сказать слов «я против» и просто вслушивался в твои речи.  — А Вы читали Блока?  — Я не читал ничего.  — Ужасно! Прочтите, вот, — тянешь мне толстую книжку в тёмном переплёте. Мне ничего не остается, кроме как взять её.  — Знаете, мне кажется, я Вас люблю. Это странное чувство, но мне, почему-то, так легко, когда Вы рассказываете о кислотах и оксидах, хоть я и не понимаю ничего из этого совершенно.  — Уверен? Не знаю, но, думаю, твои чувства взаимны. Я тоже не любил прежде, а веди и жил в обществе.  — Уверен. Лукаво улыбаешься и подходишь ко мне, по-свойски закидывая руки на мои плечи, прижимаясь. Я же реагирую на всё спокойно, тут же спрашивая возникший в голове вопрос.  — Из книжек своих вычитал? Мне интересно, что же ты читаешь, когда меня нет.  — Это сейчас неважно… Целуешь. Я отвечаю, укладывая руки на талию, и не могу оторваться от сладких губ до самого утра, хотя следовало бы намного раньше.  — Вы мне дороги. Я не хотел бы потерять Вас.  — Я тоже, котёнок (я любя называл тебя так). Не переживай, не потеряешь, — и мягко целую в светлую макушку. Зря я сказал тогда эти слова. Выходит ведь, соврал. Но не прямо, а как-то под углом в девяносто градусов. Ведь это я потерял тебя. . . . . .Наутро <…> числа из газеты я узнал, что некая компания ненавистников искусства на <…> улице наткнулась на заброшенную библиотеку, где обнаружила одного книголюба и убила его на месте, ударив тупым предметом по голове. . . Удар под дых и я закрываю глаза, глухо издавая что-то, походящее на крик. Я помню всё, словно это произошло только вчера. Больно. Плохая эмоция. Видимо, выработался простагландин*. Такая же плохая, как и та, что я испытывал, когда ты грустил, размышляя об этом несовершенном мире. Пытался успокоить тебя, что мало-помалу выходило, и ты вновь грел меня своей улыбкой, спрашивая, не прочёл ли я ещё твою книгу. Я даже не открывал её. Но сейчас такого не будет. А Блока я так и не прочту, откладывая на потом и вместо чтения заливая в себя дешёвый ликёр: на дорогой попросту стало не хватать денег. «Знаешь, ты, всё же, смог научить меня чувствовать и мечтать. Но как жаль, что мечты не сбываются, а чувства болезненны. Я мечтаю, чтобы ты вернулся.» Разговаривать с могилой иногда полезно.