Отражение

      Две тени, отброшенные на стену тусклым светом лампы, почти не шевелились. Их обладатели сидели на раскладном диване и вяло перебрасывались короткими фразами. Больше курили, чем говорили, поочередно щелкая одной зажигалкой. Сказывалась послеконцертная усталость и слишком малая доза алкоголя в крови; на полу стояла полная на две трети бутылка коньяка.       Глеб начал разливать по новой, но Вадим мотнул головой. - Хватит. Я скоро пойду, дела с утра. - Опять сильным мира сего не обойтись без твоей помощи? – Глеб попытался сказать это в шутку, но вышло как-то неестественно. Вадим сделал короткую затяжку и потушил сигарету о пепельницу, не докурив даже до середины. - Глеб. Не начинай, пожалуйста. Я не обязан докладывать тебе обо всех своих делах. Я же не заставляю тебя отчитываться в том, с кем ты и что делаешь. - Конечно! Пфф, ты и без моих рассказов все прекрасно знаешь, так ведь?       Вадим проигнорировал очередное обвинение. Он встал с дивана и направился к окну, всмотрелся в ночное небо, но не увидел ни звезд, ни луны. Все казалось пустым и глупым. Все разговоры заходили в тупик, все действия складывались в надоевший алгоритм, все идеи приводили к осознанию их бессмысленности. Даже унынию и тоске не получалось предаться, все эмоции казались притупленными; алкоголь не пьянил. Было только спокойствие. Оглушающее спокойствие, делающее все ровным, будто линию на кардиомониторе. Сильнее всего оно ощущалось дома, поэтому возвращаться туда Вадим не хотел. Впрочем, причин задерживаться у Глеба он тоже не видел. Даже уличение друг друга во всех смертных грехах теперь шло без прежнего задора, будто все, в чем только можно было друг друга обвинить – они уже обвинили, и теперь без интереса ставили пластинку по сотому кругу, просто для галочки. Потому что по-другому уже не умели.       Вадим забрал со стола телефон и развернулся в сторону коридора. - Жигу верни, у меня нет больше, - вспомнил он.       Глеб нехотя поднялся с дивана. Подошел, испытывающе всмотрелся в темноту глаз брата, задумчиво повертел в руках зажигалку, но отдавать ее не спешил. - А может… тебе все-таки не обязательно куда-то уходить, – он взял брата за руку и направил его пальцы в карман собственных джинсов. Вадим в легком любопытстве погружал руку глубже, ощущая через ткань тепло тела брата, пока не нащупал небольшой пакетик на самом дне кармана. Пальцы тут же тронула приятная дрожь, а зрачки увеличились в размерах; в памяти вспыхнули яркие картинки. - Расслабимся? - предложил Глеб, и на губах его заиграла хищная улыбка. Он смотрел на брата исподлобья, а в глазах плясали чертики. Вадим замешкался с ответом, и Глеб, не дожидаясь его, выхватил пакетик и высыпал порошок на туалетный столик, прямо перед большим зеркалом с пескоструйным рисунком.       Они давно не игрались ни с чем подобным, хоть порошка и было немного. Период зависимостей, ломок и передозов остался в прошлом. Впрочем, не только он. Ушла и близость, потребность в помощи друг друга, теперь каждый мог справиться сам по себе, не осталось общих концепций и смыслов. Вадим говорил, что так всегда и было, но Глеб ему не верил. Он помнил другое… Или сам придумал это другое, заменив в памяти неприятные моменты на устраивающие. - Прыг да скок, туда-сюда, крыша едет — не беда, - распевал себе под нос Глеб, формируя дорожки первым попавшимся под клочком бумажки. - Жизнь — лишь сон, а мир — фуфло. Это, братец, западло… - Это из нового? – поинтересовался Вадим. Он незаметно оказался сзади, совсем близко, так, что дыхание касалось затылка, а тепло его тела физически ощущалось спиной. - Не, - ответил Глеб, сворачивая из той же бумажки тонкую трубочку. – Не мое.       Закончив с приготовлениями, Глеб втянул свою часть и подвинулся, чтобы уступить место. Вадим повторил его действия, помассировал крыло носа, оглянулся.       Брат стоял напротив и улыбался. Совсем как раньше, когда реальность была так мала, что ее тоже приходилось делить на двоих, и тогда обнажалось все живое: духовная близость превращалась в физическую, потом наоборот, потом одновременно. Потом Глеб смеялся, растворяясь в своем эйфорическом безумстве, и, расплескивая его на того, кто был рядом, всем своим видом говорил “ты такой же”,”ты меня понимаешь”. Тогда чувство восторга захлестывало новой волной, которая разбивалась лишь на следующий день, чтобы вскоре подняться второй, третьей…       Вот и сейчас, начиналось исступление. Глеб все так же стоял напротив, близко. Эффект еще не успел подействовать в полной мере, но в этот момент казалось, что брат чувствовал каждую мысль, предугадывал каждое движение. Чтобы проверить догадку, Вадим потянул пальцы к верхней пуговице рубашки, и не успел коснуться ее, как брат уже принялся расстегивать свою. Он смотрел в него как в зеркало, лживое, злое зеркало, в котором они были так похожи. Испорченное, кривое, оно искажало все желания, извращало все светлые порывы, но отражало абсолютно верно все самые темные глубины души.       Оставшись по пояс обнаженными, они продолжали переглядываться с видом затейников, придумавших веселый розыгрыш. Главным правилом было верить в свою игру, не разрушать зыбкую стену наваждения. Они снова становились соучастниками чего-то неправильного, от чего кровь начинала быстрее течь по жилам, а приятное возбуждение нарастало. - У тебя же завтра важные дела … - словно бы внезапно вспомнил Глеб. - Пошлю их к чертовой матери! Глеб одобрительно рассмеялся. - Был бы ты всегда таким... Настоящим, - он притянул брата ближе и прильнул к его губам. - Разве это правильно? - Вадим с трудом прервал поцелуй. – Считать пороки человека его подлинным лицом. - Может и неправильно. Но как же тогда увидеть его истинное “Я”? - Принимать в человеке и все плохое, и все хорошее, тогда… - А вот это уже слишком правильно, - прыснул Глеб. – Убрать патетику, и все гораздо проще. Это и есть твое истинное лицо, - он мягко подтолкнул брата поближе к зеркалу, а сам остался стоять чуть позади, за его плечом. – И не вздумай закрывать глаза! Глеб быстро расправился с остатками одежды, а затем добавил, уже чуть тише и серьезнее: - Принимай себя, братик.       И Вадим, будто загипнотизированный, смотрел в зеркало. Он внимательно вглядывался в их обнаженные отражения рядом, пока за спиной слышалось шуршание упаковки. Он в очередной раз удивлялся их схожести, которую только добавлял легкий сумрак помещения, приглушающий все цвета, пляшущий тенями по их телам и лицам. Он впервые заметил, как прокусил до крови собственную губу, как на лбу появилась испарина, и как глаза раскрылись еще шире и будто бы потемнели, когда внутри почувствовалось сразу два пальца. Он облокотился на стол и хотел положить голову на руки, но Глеб не позволил. - Нет уж, смотри! - напомнил брат и приподнял его голову за волосы, удерживая так, чтобы не дать возможности отвернуться, пока сам медленно уменьшал жалкие сантиметры расстояния между телами. - Хорошо, - процедил сквозь зубы Вадим, морщась от ощущений, но послушно продолжая смотреть в зеркальную поверхность.       Глеб отпустил волосы брата и аккуратно смахнул упавшие на лоб пряди, чтобы любоваться его отражением. Он хотел доставить Вадиму самое извращенное удовольствие из всех, что только можно получить. Совсем по-хозяйски, уверенно, он прикоснулся рукой к его паховой области. Пальцы сделали обхват и начали скользить, ускоряя наступление экстаза. Другой рукой Глеб притягивал бедра брата к себе, пытаясь быть ближе, максимально близко, стать одним целым. Он наслаждался каждым движением внутри него, звучными шлепками тел, учащенным дыханием.       В момент, когда начало накрывать, Вадим не выдержал, сжал кулаки и с сумбурным отчаянием ударил по гладкой зеркальной поверхности. Черные змейки трещин быстро проползли по всему отражению, и в следующее мгновение оно острыми стеклышками упало вниз, со звонким перезвоном рассыпаясь по поверхности стола и пола, будто кусочки мозаики. Вадим следом обессиленно рухнул на стол. - И зачем? – спросил через несколько минут Глеб, уже отдышавшись и закурив сигарету. - Красота, боль, эффектность и символичность, - отшутился брат. - Ты же так всегда хотел? - Да как угодно. Главное, по-настоящему. Я хотел, чтобы ты был собой. - Нет, - немного помолчав, сказал Вадим. – Ты всегда хотел, чтобы я был тобой. Глеб выпустил тонкую струйку дыма и ничего не ответил. Вадим принял это за согласие. - Я не могу так, Глеб. Мы… Мы очень разные. И всегда такими были, - он осторожно взял брата за свободную руку. - Разные, - согласился Глеб, проведя пальцами по ладони Вадима и притянув ее ближе к лицу. – И иногда сходства принимать больнее, чем различия, - добавил он, с интересом рассматривая тонкие порезы, оставшиеся на руках Вадима от удара по зеркалу. - Можешь написать об этом песню, - саркастично откликнулся он, отдернув руку. - Ты и сам можешь ее написать, - улыбнулся в ответ Глеб.       В этот раз промолчал Вадим. С легкостью в теле и тяжестью в голове он лег на диван, прекрасно осознавая, что не сможет заснуть этой ночью. Пульс оставался неестественно высоким и отдавал в уши. Глеб лег рядом. Боясь нарушить редкий миг идиллии, они долго вели странную беседу ни о чем, слишком старательно обходя все острые темы. Глеб, как обычно, мерз и кутался в объятья брата, а тот обнимал, отдавая благодарность за все таким способом.       Утром Вадим ушел. Не приготовив завтрак, не поцеловав на прощание и даже не забрав собственную зажигалку. В жизни снова воцарился штиль.