Ангел.

Ты снимаешь вечернее платье, Стоя лицом к стене. И я вижу свежие шрамы На гладкой, как бархат, спине.

У Петра Морозова с подросткового возраста была одна мечта. Отвратительная. Яркая. Приносящая ему настоящее удовольствие, чуть ли ни эрекцию. Каждую ночь он засыпал с образом в голове и просыпался — тоже с ним. Навязчивая идея, крутившаяся в голове из года в год. Его личный ангел. Только без крыльев. Крылья нужно отрезать, чтобы не улетела. В его жизни была тысяча и одна женщина. Всех он и не упомнит. Каждую Морозов пытался представить в нужном образе. Каждой примерял тяжёлый железный ошейник на огромной и крепкой цепи. Ссылался на игру и любовь к БДСМ. Они ему верили. Впрочем, для них это ничего не значило. Ни одна не подошла. То лопатки недостаточно выпирают, то цвет волос не тот, то бёдра шире, чем нужно, то грудь маленькая. В общем, где-то, да был провал. Когда она появилась в школе, Петр сразу понял — то, что нужно. Мужчина отлично помнил первые ощущения: возбуждение, яркое желание и восхищение. Женщина едва зашла в здание школы, осматриваясь вокруг, а он уже представлял всё в красках. Вера работала исправно, никогда не задерживалась с ним в одном помещении наедине даже на минуту, вовремя приносила отчеты и показывала потрясающие результаты. Морозов думал: либо она что-то знает, либо он её не привлекает абсолютно. А может и то, и другое. Последнее — дичайше било по эго. Одно Петр знал точно — она не выносит чужих прикосновений. Однако в голове это лишь ярче рисовало образ ангела. Петр убивал время, думая, как заманить её в машину. Не было никаких идей. Назарова держалась всегда на виду. Всегда с кем-то. Ещё и этот омерзительный Воронцов терся рядом. Никаких шансов. Впрочем, один всё-таки выпал. Она стояла на крыльце, пытаясь отдышаться после пробежки. Казалось, осень для неё ничего не значила, потому что надетые на неё шорты говорили об этом. Вера распустила свои волосы, которые каскадом упали на плечи и спину. Секунда — тряпка к носу — вдох, и она обмякла, падая в сильные мужские руки. Ещё минута, и Назарова уже лежит в машине на заднем сидении, не подавая признаков сознания. Он внимательно следит за её пробуждением, глядя, как напрягаются до этого полностью расслабленные мышцы. Тело Веры крепко связано, ноги — шестью ремнями — по три на каждую. Руки — по два. Талия и шея — по одному. Она застонала, так как головная боль была просто разрывающей. Первое, что увидела Вера, — лицо Морозова. Довольное. Практически удовлетворённое.  — Что я здесь делаю? — шепчет она чуть хриплым голосом. Пить хочется просто жутко.  — Это твоё истинное предназначение, — отвечает Пётр. В его глазах искрит настоящее безумие. — Шевелиться не советую. Вера почему-то замолкает. То ли от страха, то ли в ожидании. Что ему нужно? Изнасилование — сильно вряд ли. С такими деньгами можно себе целый полк проституток нанять. Вопрос остаётся висеть в воздухе. Однако, не надолго. Петр подходит к ней. Он берет тупой нож и ведёт лезвием по коже. Ткани расступаются, но не сразу, доставляя волны боли, оставляя за собой кровавую полосу. Вера закусывает губу, не позволяя себе кричать. Слезы выступают на глазах и скатываются до подбородка. Назарова прокусывает себе губы до крови. Один порез на правой лопатке, другой — на левой. Ему настолько хорошо, что начинается эрекция. Яркая, такая, какой никогда не было. Женщина стонет. Ей дичайше больно: порезы глубокие, кровь течёт хаотично. Тело содрогается в нервном импульсе, и Вера больше не может терпеть. Она кричит, надрывая горло, а он продолжает. Порезы почти доходят до ямок на спине. У неё больше нет голоса, но есть силы, чтобы оставаться в полном сознании. Петр берет и голыми руками раздвигает кожу вместе с мясом в разные стороны, делая отверстия для крыльев чуть больше. Кровь брызжет на лицо и белоснежную рубашку. Вера в очередной раз прокусывает губу до крови, сипя уже пропавшим голосом. Становится невыносимо, а Морозов достигает своего победного конца: за пеленой из выступающей крови показывается кость. Он отступает от порезов, обходит стол и рассматривает её лицо: измученное, до жути бледное, всё в слезах. На белках лопнувшие сосуды. Прокусила губы насквозь. Петр осторожно отвязывает ремни, которые оставляют ярко-красные следы на всех частях тела. Без труда поднимает лёгкое тело, бросает его прямо на пол, и именно на спину. Назарова вновь пытается кричать, но из горла вылетают только хрипы. Её тело выгибается от боли, содрогаясь в конвульсиях. Морозов подходит к ней и защёлкивает ошейник на тонкой шее. Сидит идеально. Вот так для него выглядит падший ангел. Тот, чей образ преследовал Пётра с давних лет. Её золотые волосы окрашены кровью и грязью подвала. Вся спина в красных следах, и два огромных глубоких пореза, там, где должны быть крылья. Морозов снимает с себя брюки и трусы, не отрывая от неё взгляда. Назарова не может даже присесть, лишь полусидит, тихо хрипя. Мужчина обхватывает пальцами член и делает всего каких-то пару-тройку движений. Этого хватает, чтобы получить самый яркий оргазм в его жизни. Всё тело буквально расслабляет. Вера поднимает на него взгляд, полный невыносимой боли и закрывает глаза, падая на пол. На заживление ран уходит почти месяц. Теперь на почти идеальной спине красуются (какая уродская ирония) два уродливых шрама. Кожа срастается неправильно, поэтому они выступают яркими буграми. Вера спит с ним каждую ночь. Не добровольно, конечно. Но её никто не спрашивает. Голос так и не вернулся. Морозов очень любит лежать рядом, наблюдать за ней, за тем, как она безмолвно плачет. Его руки очень часто наглаживают отвратительные шрамы, а сам Петр уже, кажется, не помнит её имя. В доме звучит только «Мой Ангел».