☼☼☼
— Почему ты просто не можешь признаться ему? — косточка от сливы полетела в сторону маленькой корзинки в дальнем углу террасы, где можно было найти спасительную тень. Семечко ударилось о стену, падая, на пол мимо, вызывая недовольное цоканье Чондэ. — Я не могу, — процесс слияния с природой Бен продолжил уже дома у своей бабушки после того, как они с Паком разбрелись, вдоволь накупавшись. Уже тут его поймал Ким и, усадив напротив себя, вручил конверт с печатью Сеульского Университета. Пришёл ответ на его жалкую попытку сдать туда экзамены на музыкальный. Они с другом просто сидели и пялились на кусок бумаги, пока от крутившихся в голове Бэка мыслей у Чондэ не начала болеть голова. — Открой его, а, не мучай меня, Бен-ебаный-Бэкхен. Этот страдальческий всплеск эмоций вызвал на лице виновника всех мук на этой земле лёгкую усмешку — все-таки друг волнуется отнюдь не меньше его самого. Сглотнув, они вместе наблюдали за появлявшимися из конверта буквами, пока Ким не заорал на ухо так громко, что сердце ушло в пятки. Его приняли. Его, о-господи-ты-слышишь, приняли. Его кандидатуру одобрили для поступления на бюджет в Сеульский, сука, Университет. Кажется, сердце перестало биться, он не слышал крики друга, пребывая словно в каком-то вакууме. Он поедет в Сеул. Как всегда мечтал. — О, сука, мать твою, Бен блять Бэкхен, ты до чёртиков меня напугал! Ты знаешь, как я нервничал, — Чондэ обессиленно приземлился рядом с Бэкхеном на горячий пол террасы, забирая у того письмо и всматриваясь в незамысловатый текст. — Ты уезжаешь через месяц, знаешь? Ничего он не знал. Он вообще не мог понять, какого хуя не бегает с дикими криками и нечленораздельными поздравлениями самого себя. Это мечта всей его бесполезной жизни, шанс встать на ноги и идти дальше. Что тогда творится в его безнадежной башке. А вот и ответ. Наверно, это самое ироничное, что могло произойти сейчас, Ким обеспокоенно перевёл взгляд с Бэкхена на незаметно приблизившегося к ним Пак Чанеля. — Чему радуемся? Поделитесь, а то тоска берет, — Пак снова с сигаретой, снова ослепляющий открытыми плечами, своей улыбкой и искринками в глазах, такой, как обычно — влюбляющий. Предупреждая замечания Чондэ, Чанель затушил и выбросил окурок в помойное ведро. Все здесь знают о нелюбви Бена к разного рода косякам, сигаретам и всякому подобному дерьму. — Наш Бэкки поступил в Сеульский, — гордо заявил Ким, закидывая в рот ещё одну тёмную ягоду и выжидающе глядя на Чанеля, чья реакция не заставила себя долго ждать, больно ударяя поддых виновнику всего этого балагана. — Блять, так это же чертовски замечательно! — его глаза выражали искреннюю радость за друга, а Бэк почувствовал, как земля уходит из-под задницы — хочется пойти и проблеваться, и абсолютно не важно, что в желудке пусто. Стало как-то погано, и на предложения друзей отметить это дело в баре неподалёку он соглашается в прострации и с большой неохотой. Пак окинул его нечитаемым взглядом, от которого мурашки снова пробежали марафон по телу, сердце взволнованно забилось. Они. Просто. Друзья. Наверное, все-таки стоило отказаться — пить в компании Чанеля было последним, чего он пожелает в этой гребаной жизни — но Чондэ ободряюще постучал по плечу, говоря, что есть кое-какое дельце, и он вынужден оставить Бена одного на пару часов. — Только не натвори глупостей, — серьёзно произносит друг, а Бэкхёну дурнее вдвойне. Какого мнения о нем Чондэ? Бэк правда рад остаться без внимания этих двоих в этот момент, нужно осмыслить свое положение и принять неизбежность. Скоро он попрощается с этой жизнью, перестанет бегать за Паком и ему нужно самому себе в этом помочь, а иначе никакого смысла отсюда уезжать нету. Где вообще тогда во всем этом смысл? Ответ найти слишком сложно, а Бен слишком много думал. И сейчас нещадно палившее солнце плавило его, ещё сильнее приклеивая к горячему полу. Тут вообще ни в чем нет смысла, так какого хера внутри так дерьмово. В конце концов, Бэкхен решает, что отметить свое поступление в баре не было такой уж и плохой идеей. Ему сейчас просто очень нужно накидаться, чтобы на этот месяц просто не думать обо всей этой фигне, творившейся у него в голове.☼☼☼
Громкие биты и атмосфера полной разряженности дали Бэку возможность выплеснуть все дерьмо, копившееся последние месяцы, утопив их в рюмках крепкого соджу, подкрепляя все это подозрительного вида коктейлями, которые подсовывал ему бармен. Рядом бухие Чондэ с Чанёлем спорили о том, какой размер груди самый привлекательный во время секса, или какой-то такой незначительной херне. Бэкхён в свою очередь топил вопли сознания и совести, что пора бы остановиться, в алкоголе, с каждым глотком которого становилось все лучше и лучше, так казалось Бену, пока его острое зрение не заметило хрупкую блондинку, смело подошедшую к Чанелю с недвузначными намерениями. Трезвый рассудок помахал мозгу ручкой и, громко матерясь, оставил Бена с бухим в стельку разумом и неслушующимся телом. Громко поставив уже пятую бутылку на барную стойку, испугав такого же пьяного, но более адекватного Чондэ, парень не совсем соображал, что вообще он сейчас собирается делать. Его все заебало. Друг мутным взглядом проследил за прицелом зрачков Бэкхена и усмехнулся. — Хочешь быть на её месте? — перекрикивая музыку, Ким напрягся в попытках нормально выговорить каждое слово, все равно икнув в конце. Замечая, что Пак повернулся, обращая свое внимание на шатающегося Бена, без месяца студент громко выругался. — Пошло все в пизду, — на громкий смех Чондэ, Бэкхен ловко для нихера не соображающего человека нырнул на танцпол, сразу подключая расслабленное тело к битам какой-то современной попсы никому неизвестной группы. — Неплохо танцуешь, — сразу же из толпы потных тел выныривает девчонка, казалось бы в здравомыслящая, но по взгляду Бен понимает, что она такая же трезвая, как и он сам. — Можно присоединиться? Не дожидаясь согласия она переступила самые минимальные рамки личного пространства Бэкхена, но он был совсем не против. Что-то говорило, что это неплохой способ отвлечься и вытолкать из себя проклятого Пак Чанеля. Они вертелись и извивались на танцполе, мокро прижимаясь телами и дыша друг другу в рот. От девушки жутко несло перегаром, но лютая доза спиртного делала свое дело, позволяя Бэкхёну забить на эту мелочь. Когда музыка из больно долбающей по барабанным перепонкам стала намного более спокойной и сдержанной, а ноги ватными и совсем непослушными, девица уложила маленькие руки на тощую, но широкую мужскую шею, цепляясь дрожащими от напряжения пальцами за отросшие тёмные волосы. — Может, уединимся, — в самые губы. — Давай, — также шепотом, опускаясь рукой с талии на ягодицу. И когда еле оторвавшись от мягких женских губ, Бэкхен наконец позволил девушке взять его руку и отвести в другое помещение, в локоть вцепилась большая мужская ладонь, заставляя парня громко вскрикнуть. И тогда на ухо грубым и таким родным тенором, вызывая стаю знакомых мурашек по спине, рявкнули. — Ты со мной пойдёшь. Бэкхён не смотрел, куда убежала симпатичная брюнетка, возможно, решила не влезать. Пак Чанель выглядел устрашающе из-за своего роста и параметров даже просто на улице, а тут под властью алкоголя и с горящими, как у дикого зверя, глазами даже Бэк сжался, понемногу приходя в себя и в сердцах прикладывая руку к лицу. Что он творит. Ночная прохлада ударяет по вискам, выветривая часть выпитого. Соображать трезво все ещё немного сложно, но Бэкхен хотя бы осознает, что перед ним Пак ебаный Чанель, в доску пьяный и чем-то недовольный. И он все ещё больно сжимает пальцы на бэкхеновом локте. — Что ты творишь, Пак? — первым начинает Бен, осознавая, что Чанель скорее всего сам не понимает, что творит. Тот покачнулся, но руку не убрал, давя на конечность ещё сильнее. — Отпусти, мне блять больно. Почему-то злость — то, чувство, которое взыграло внутри прямо сейчас — начала заводить разум, будить в сознании воспоминания о нежных поцелуях, с которых все началось тогда, и горячих руках и диких переплетений тел, которыми все полетело в ебеня. Ярость закипала, наровя вдарить этому придурку за все те чувства, невысказанные эмоции, невыплаканные слезы, что сейчас предательски скапливались в уголках глаз. — Заебись, за хера ты меня сюда вытащил, не молчи, Пак, ублюдочный ты, Чанель! — Ты что несёшь, совсем ебанулся? — наконец отмер парень и с нескрываемым шоком и каким-то разочарованием смотрел на распаленного друга перед ним. От этого взгляда внутри кольнуло, и слезы все-таки покатились по щекам, создавая контраст холодной кожи с горячей влагой, размазывающей по лицу пыль и духоту ночного клуба. — Мудак, — произнёс Бэкхен, намереваясь освободиться, наконец, от цепкой хватки на своей руке, которая уже начала затекать, но эту самую руку сжали ещё сильнее, вызывая тихий стон, и резко дёрнули. Такой подставы Бэкхен не ожидал, чувствуя себя настолько униженно и обмануто, будто этим толчком Чанель просто взял и растоптал всю эту их построенную на иллюзиях и старательно созданной Бэкхеном лжи дружбу. Просто растоптал желания его, Бэкхена, быть рядом и хотя бы друзьями. Да, именно, друзьями. Бэкхён стоял с низко опущенной головой, будто нашкодивший щенок перед хозяином с обосранным тапком в руке. Он не мог поднять взгляд, посмотреть на Чанеля, на котором лица не было. Пак сам не понимал, что творит, но поведение Бэкхена отнюдь не помогало разобраться в собственном спектре эмоций из странной комбинации ощущений. — Я видел тебя и её, и вы лобызались, а я подумал… — забормотал Чанель, замечая, как вздрогнули плечи Бэкхена, а сам он, кажется, усмехнулся. — Подумал что? — тихо, но тоскливо. Бэкхён, будто искал, за что он может зацепиться, чтобы подняться вновь и снова растянуть рот в фальшивой улыбке, говоря друзьям обыденное «все заебись». — Что, Чанель, ты себе там подумал блять. Удар под дых. Воздуха не осталось, весь кислород выбили из лёгких одним точным ударом. На губах чужое дыхание, ворующее его — его! — воздух, которого и так категорически мало. Пухлые губы на своих губах казались настолько иллюзорными, что одним движением он боялся просто рассеять этот сон, в который Бен хотел попасть очень давно. О-Господи, можно не просыпаться! А потом до него доходит. Доходит то, что они сейчас, совсем не трезвые, стоят около ночного клуба и целуются. Бен Бэкхен и Пак Чанель, желающие все забыть и признавшие свои ошибки, но язык, настойчиво толкающийся в податливый рот, вызывая тихие стоны, более реален, чем письмо, которое он получил сегодня. Чанель отпустил руку Бэка, на которой наверняка уже поступили тёмные синяки, но резко и безоговорочно, не спрашивая разрешения, положил свои ладони на худощавую поясницу. Одна рука прижимала Бена к подтянутой груди сильнее, заставляя каждой клеткой своего тела чувствовать линии мышц на крепком торсе, другая блуждала по спине, вызывала лаву внутри, доходя до шеи и обхватывая её длинными пальцами. Поцелуй был жарким, диким и мокрым. Совсем не невинным, Пак будто пытался связать Бэкхена, оставляя другой конец верёвки себе. Этот жадный поцелуй выбивал из парня оставшиеся силы, превращая его в куклу. Когда все закончилось, он, прикрывая глаза, провалился на прохладную стену здания, чувствуя, как внутри появляются первые нотки истерики вкупе с отчаянием — он знает, что скорее всего, когда откроет глаза, Пака рядом уже не будет. Он останется один на один со своими мыслями, страхами и несбывшимися мечтами. Слова, так долго сжимающие горло, остались в том поцелуе, в воздухе, который они так жадно глотали из лёгких друг друга, и теперь душат их обоих, а сил решить все это и поставить точку нет. Бэкхену кажется, что уехать в другой город будет легко, но встать на ноги нереально. Чувство безысходности давит на грудь, осознание того, что что-либо менять поздно, заставляет мир вмиг помрачнеть. Он просто не знает, что делать дальше, не знает или не хочет. Он ничего сейчас не хочет, но оставаться одному до подступающей тошноты страшно. Они снова сбежали. Убежали от проблем, забыв на минуту сладости, кто они такие. Они просто друзья. Или уже нет.☼☼☼
— Два дебила — это сила, и я третьим быть отказываюсь, ясно? — перекатывая по рту зубочистку и закатывая глаза, процедил Чондэ сквозь зубы. Уже третий день Бэкхен пытает его своей убитостью, подавленностью и общим нежеланием жить на фоне стресса и затянувшейся любовной драмы. — Это не любовная драма, — отвечал Бэк, все также продолжая валяться на прохладном полу в своей комнате у кровати. — Это скорее чёрная комедия. Крупинками ясного разума, что остались с ним после их неудачного плана отпраздновать поступление Бэкхена, он понимал, что друг старается помочь и вряд-ли отступит, что силой пихает в голову мысль, что вот, он не одинок, ведь эту заботу, витавшую в воздухе, можно потрогать пальцами. Но почему-то чувство опустошенности покидать не спешит, внутри что-то сломалось, в голове образ высокого рыжего парня не желает уходить. За эти три дня Бэк пару раз дошёл до ванной комнаты и один единственный почти вышел на улицу по инициативе Чондэ, но тому в последний момент позвонили, срочно вызывая кого-то подменить в его тёмном деле. Ким, громко ругаясь на всю ту конторку, что не дала ему оживить лучшего друга, покинул помещение, а, вернувшись к вечеру, застал неизменившуюся картину валяющегося на полу Бэкхена. — Это блять неудачный экшен «Бен Бэкхен бегает за своими тараканами», — Чондэ только из душа и мокрые медные волосы роняют капельки влаги на хрупкие, но накаченные плечи, прячась под майку. Его друг очень красив, и Бэк искренне недоумевал в этот момент, почему Ким так упорно продолжает с ним нянчиться и как в его грязной работе он ещё остался непорочен и чист по всем параметрам. — Когда вы уже поговорите, два долбоеба! Чондэ резко опустился на Бенову кровать, делая вывод, что и сегодня брюнет намерен спать на полу, а значит он может остаться и заночевать на мягком матрасе. Чанель, которого Чондэ встретил по дороге обратно к Бэку в компании какого-то паренька (вроде его зовут Минхек, и он из параллельного класса их общей старшей школы), тоже выглядел никаким, а увидев резво несущегося сразу понятно куда Кима, он подскачил, широко распахивая глаза. Как терпеливый друг, Чон минуты три ждал пока Пак, крепко держа того за локоть — мания какая-то, соберётся с мыслями и задаст, наконец, интересующий его вопрос, чтобы получить заранее подготовленный ответ. — Вы ебанутые обдолбанные пидарасы, со своими проблемами разобраться не можете, ещё и меня в них впутываете, — глаза Чанеля становились действительно большими, и это если учесть, что его разрез глаз и так на корейский не особо тянет. А Чондэ торжественно добил. — Решайте, пожалуйста, ваши любовные неурядицы быстро и тихо, чтобы нервы окружающим не мотать. И да, если ещё раз Бэка обидишь, умрёшь от передоза. Из уст юного наркодиллера эта угроза звучала очень даже исполнимо, а именно поэтому парень застыл на месте и пялился перед собой ещё минут пять после ухода Кима, не слыша Минхека, который яростно интересовался происходящим и возмущался, почему он ещё не в курсе какой-то движухи. — Чондэ-я, — проскулил Бэк, больно закусывая губу. Сейчас он напоминал пристыженного щенка, маленького ребёнка, бегущего к маме, потому что груз, свалившийся на него он самостоятельно тащить не может. Хоть Ким и ворчал на Бена все эти три дня, он прекрасно видел, как другу хуево, но по прежнему считал, что поговорить — лучший выход из ситуации. Расставить все точки над и, вот, что нужно этим голубым страдальцам, и либо Чан скажет Бэку, что ему это не нужно, что повлечёт за собой такую же апатию, либо они взаимно признаются друг другу в возвышенных чувствах, откроют правду без всякой фальши и будут жить, если не долго, то счастливо. По крайней мере это расставит все по местам. Но ни Чанель, ни тем более Бэкхен и не думали встречаться. Пак, видимо, нашёл себе того, кто также легко общается, также светло улыбается и, наверняка, хорошо заменяет вечно ироничную натуру Бэка. Последний же находит свое спасение в твёрдом, давно нестиранном, колючем ковре, который благосклонно соглашается не давать тому спать ни днем, ни ночью. Кровать же мирно перекочевала в распоряжение Чондэ, которому оставить слишком инфальтильного друга одного совесть не позволяла. — Чондэ, тебе, наверно, надоело возиться со мной, — тихим шёпотом по слуху резануло, потому что нет, совсем не надоело, но видеть такую подавленность до колючек в лёгких больно. — Чондэ, прости. Идиот, в сердцах выкрикивает Ким, то, что говорит Бен сейчас, полнейший бред, ведь извиняться за свои чувства будет только очень тупой или на голову отбитый. Вслух парень, конечно же, этого не произнёс, только свесил руку с кровати, сразу зарываясь в мягкие, уже немного грязноватые и гладкие чужие волосы. Друг не ходил ни в душ, ни тем более на пляж — сил не было — про еду Бэк благополучно забывал, принимая в рот всякие ягоды и фрукты с рук бегающего к нему Чондэ. На улицах быстро темнело, а в закрытое пространство Беновой комнаты свет уже не попадал, поэтому разглядеть лицо друга было непосильной задачей для глаз, однако Ким готов спорить, что Бэк ещё больше похудел, потерял краски в лице и, может, немного позеленел от нехватки витаминов и солнечного света. Возникший в голове образ Бэкхена с таким расписанием еще через неделю заставил передернуться. Нужно что-то придумать, говорит сам себе Чондэ и, перешагивая и не думавшее подниматься тело, направляется на кухню. Бен жил с бабушкой, его родители оставили их двоих на её попечение, а сами уехали работать в Америку, иногда присылая ребятам некоторую сумму на проживание, но уже через год такого образа жизни Бэкхен начал усиленно заниматься музыкой и бегать на ночные смены в супермаркет неподалёку, зарабатывая какие-то гроши. Ким часто раньше думал, что, казалось бы, хорошие люди и родители Бена не бросят собственного сына, уехав, но потом сам для себя эту тему закрыл. Люди они и вправду хорошие, просто денег по-другому было не заработать. Бабушка должна была вернуться в Инчхон через месяц, когда Бэка здесь уже не будет, из Пусанской больницы. Кухня в этой квартире была маленькая, но уютная, и, включив свет, Чондэ сразу же поставил чайник и достал с нижней полки уже давно поломанного шкафчика маленькую коробочку, в которую чуть больше двух недель назад сам складывал мягкие рисовые пирожки собственного приготовления. Похоже, Бэк про них так и забыл. — А обещал съесть, придурок, — под нос пробурчал Чондэ, вкладывая угощения на тарелку. — Я собирался, но было жарко, и есть совсем не хотелось, — лохматый, опухший, хотя вроде и не ревел целыми днями, в тусклом свете комнатной лампы Бэкхен казался совсем больным. Валяясь в комнате, не вставая и не шевелясь, Бен чувствовал, что ещё немного и прирастет к этому месту, но его это совсем не волновало. По-детски наивный разум твердил, что без Пака он не сможет даже дышать, ведь весь этот сраный год он сдерживал себя, заставляя молчать, лишь бы быть рядом, хотя где-то внутри понимал, что нужно бежать. Он умело прикидывался хорошим другом и теперь, когда Чанель сам все разрушил, просто не знал и не хотел что-либо делать. Мысли о том, что через каких-то три недели он переедет в универскую общагу и, возможно, не встретится с рыжим лопоухим недоразумением, умело прикидывающимся брутальным качком, очень долгое время, не давали ему покоя. Чондэ тихо покинул комнату, а в груди защемило. Он даже Кима подводит, а тот так старается вытащить друга из этой ямы собственного дерьма. Тело само собой поднялось в направлении кухни, где заботливый Ким достал забытые когда-то пирожки и уже заварил любимый Бэкхенов чай. — Я ещё тогда знал, что ты их в какую-нибудь задницу запихнешь и забудешь, — в тоне его голоса не было обиды. Ему казалось, друг говорит просто, чтобы не давать ему возможности думать. — Слышал про фестиваль лотосовых фонарей? Чондэ вопрос задал обыденным тоном, но взгляд выдавал надежду, и Бен понимал, что он хочет вытащить засидевшегося Бэка из квартиры на воздух. Именно поэтому изобразил на лице заинтересованность. — Что за фестиваль? В Инчхоне? — Через несколько дней в Сеуле, — нежелание выходить на солнечный свет разве что не чечетку танцевало перед глазами, Бэк явно не стремился уехать в столицу раньше положенного срока, но уже накатывающая обида на лице Кима заставила парня захлопнуть рот прежде, чем отказаться. — Давай загадаем желание на такой фонарь? Говорят, сбывается. Рисовые пирожки, принесенные Бэку на его день рождения с опозданием, оказались действительно очень вкусными, а идея посмотреть на яркие звезды лотосовых фонарей, будто в каком-нибудь мультфильме, не вызывала такого отторжения. Возможно, это читалось на его лице, и поэтому Чондэ, с минуту посмотрев на друга нечитаемым взглядом, мягко улыбнулся.☼☼☼
Притворяться, что все нормально — видеть то, что сам нарисовал, старательно выводил линии каждый грёбаный день — в этом он преуспел за последний год. Видеть такое же фальшиво счастливое лицо перед собой, говорить себе, что так и есть — солнце скрылось за невесть откуда взявшейся тучей, а на лице все равно улыбка, все взаправду — иллюзия. Лицо Бэкхена с того самого момента, когда Чанель сорвался, набросился на такое желанное тогда тело, представало перед глазами каждое утро. Каждый день он неизменно шёл к своему хену, рассказывая истории, которые сам придумал в своей голове. Под маской, на которую сам каждое утро толстым слоем накладывал клей из лжи и надуманных проблем. Была ли та ночь случайностью и ошибкой юности, с тех пор Пак не мог жить без Бена, в какой-то момент ему начинало казаться, что его подсадили на крайне опасный сорт дури. Но он не был зависим, он просто не мог дышать. Растерянная улыбка, и Пак несёт какую-то чушь про страсть, ошибки и возможности быть друзьями — на деле чуть ближе, чем друзьями, но кого это волнует. Он боялся того, что с ним происходило от присутствия Бэкхена рядом. Когда его не было, было плохо. Только Бен не был против все забыть, это сбивало с толку. Бэкхён много времени проводил с Чондэ — их общим школьным другом, занимающимся какой-то нелегальной торговлей — нет, это не ревность. Пак Чанель не может ревновать парня. Он отрицал, что может испытывать нечто большее, чем похоть, к Бен Бэкхену и придумывал разные аргументы, чтобы заставить верить самого себя в эту невьебенную чушь. Он с самого начала все испортил. Так больно, оказывается, срывать маски, когда они намертво приклеились за то время, пока так старался остудить её и заодно пожар внутри. Это неправильно. Чонно пел и светился, по берегам реки стояли разнообразные ларьки с вкусностями. Вокруг было много детей, они бегали и мешались с толпой, пугая своих родителей, которые, только оплатив сладкую вату, бежали с ужасом на лице, ныряя в бесчисленный поток людей в ярких нарядах и одинаково весёлых лиц. Что он творит. Снова. Напротив такое же растерянное лицо, красивое, как всегда, немного осунувшееся и бледное, но такое привычное, как игрушка, с которой так привык спать в обнимку и потеря которой бьёт по грудной клетке, не давая смириться с одной мыслью — придётся забыть. Чанель заметил, что ему легче только от того, что он видит его. Хочет дотронуться. Бэкхён одет просто, на нем белая футболка и светлые джинсы. Несмотря на то, что лето каждый день убивало их двоих палящим зноем, сейчас, когда почти стемнело, прохладный ветер чуть ли не сдувает парня, и футболка развивается на маленьком теле, как парус. — Ты так похудел. Они больше точно не друзья, но что-то не позволяет Бэкхёну развернуться, уйти, покончить со всем этим безумием внутри. Они встретились в Сеуле в попытке сбежать друг от друга. Так в чем тогда смысл сейчас прятаться. Будто сама судьба издевается над ним. — Что ты… — Я никогда не был на таких фестивалях, — выпалил Пак, перебивая его и хватая бледную руку, словно боясь, что тот исчезнет. Хотя тогда, у клуба, именно он был тем, кто оставил этого парня одного. Ну что за дурак. Он был тихо благодарен Чондэ за внезапный звонок, за приглашение на странный фестиваль, на который Пак и не думал идти. Сеул? Что вы, ему и в Инчхоне хорошо, только раньше было лучше. С Бэкхеном было лучше. Ким только адрес и остановку назвал, а сам, видимо, куда-то смылся. Может, это случайность, или друг действительно давал им возможность. Возможность, которую они оба так желали, но целый год по-тупому пытались от неё спрятаться. Внутри все плыло, пока Бэкхен пытался прийти в себя от неожиданного прикосновения и близости, которая сводила с ума их обоих. Бен приехал в Сеул на праздник фонарей. Наверно, внутри таилась надежда, что это отвлечет его от бессмысленного и глупого желания жалеть самого себя до раздражающего жжения на щеках. Его не отпускало чёртово ощущение неполного, словно кто-то аккуратно вырезал внутри что-то важное — неотъемлемое — и зашил снова, оставив тело мёрзнуть в безнадежных попытках согреться. Отвлечешься, говорил Чондэ, покупая два билета на метро в Сеул, тот фестиваль, помнишь, да. — Отвлёкся, — одними губами. Они просто шли, не придавая значения толпе вокруг, редким взглядам, которые прохожие кидали на их сплетенные руки — все это сейчас не имело значения, только они, только то, что сейчас их сцепленные пальцы не дают идти в разные стороны. Два парня рядом, взявшиеся за руки и совсем не разговаривающие, вот уж что могло показаться странным, но людям не должно было быть дела до творящегося внутри этой маленькой вселенной шторма. Каждый живёт только для своих проблем, люди не видят их, пока трудности не потянутся к ним, опутывая своими горячими нитями. Выжигая перед собой дорогу взглядом, Бэк боялся даже поднять голову в то время, пока Чанель, не отпуская его ладони, вёл парня куда-то вперёд. Всё это напоминало какую-то историю из манги, когда главная героиня в ярком, красивом юката гуляет с парнем за руку, не зная, что сказать и как сгладить затянувшееся молчание. Но Бэкхен не был главной героиней одной из подобных милых историй, он не приглашал Чанеля на свидание, а все это уж точно не было счастливой любовной новеллой, как в японских сказках любят изображать все это мангаки. Был ли у них счастливый конец, было ли у них хотя бы продолжение, сейчас эти вопросы казались не просто пустым трепом, ведь две недели назад Бэкхен думал, что у них нет даже начала. Когда все стало так сложно, когда простая дружба перестала быть дружбой, когда взгляды из просто доверяющих стали такими нежными и говорящими. Когда началась вся эта путаница, и почему они оба, как два придурка, бегали друг от друга. Район накрыла почти осязаемая темнота, резко разбавляемая яркими огнями лотосовых фонарей совершенно разных размеров и форм. Чхонгечхон украшали светящиеся лошади, драконы и японские самураи, отражаясь в тёмной воде, создавая иллюзию бесконечности. На площади у Ворот Тондэмун уже собиралась толпа, готовясь начать то, ради чего большинство присутствовало на фестивале. Сами ворота были увешаны лёгкими гирляндами, их окружали огромные фигуры, изображающие главные достопримечательности Сеула. Все это светилось изнутри, покрывая улицы закатными — жёлтыми, красными, рыжими — тонами. Это зрелище заставляло трепетать. — Я слышал, если поймать такую и отпустить, то можно загадать желание и оно исполнится, — все это время Пак что-то говорил, но заметив, что поглощенный ночным великолепием столицы Бэк его не слушал, он кивнул в сторону. — Попробуем? Бэкхён опустился перед небольшим деревянным бассейном, перед которым толпилось неопределенное количество нерешительных детишек, тоже желающих испытать свою удачу. Сам бассейн был украшен маленькими светящимися лотосами, заставляющими рыжих рыбок внутри походить на неких мифических существ, хрупких и очень красивых. Не дожидаясь ответа, Чанель вручил Бэкхёну круглую рамку с тонкой бумажной вставкой вместо сетки и присел рядом, начиная охоту на золотых созданий. Поджав губы, Бэкхен отдал все свое внимание рыбкам, туда-сюда снующим в прозрачной воде, явно не желающим быть пойманными. Бумага в маленьком так называемом сачке быстро размокала, но через какое-то время Чанель восхищённо вскрикнул, разглядывая красивую, совсем маленькую золотую рыбку в стеклянной тарелочке в руках Бэкхена. — Ты поймал её! Как ты.! Держа на руках эту крохотную жизнь, внутри разливалось непонятное тепло — словно пойманное существо действительно было чем-то волшебным и нереальным. …можно загадать желание и оно исполнится… С тихим шлепком рыба плюхнулась обратно в бассейн вместе с вылитой туда же водой. Бэкхён ещё минуту смотрел на ту самую, что он поймал уже совсем размокшим сачком. Она быстро смешалась со своими братьями и сёстрами, и Бэк потерял её. Одними губами он неслышно для чужих ушей прошептал свое желание. Про них скоро забыли и следивший за бассейном мужчина выдал новые сачки наблюдавшим за парочкой детям. Те смеясь просили все новые и новые, а рыбки все никак не хотели ловиться. Чанель долго смотрел на тонкие пальцы, что все ещё держали стеклянное блюдце, и, подняв взгляд на хозяина этих рук, широко улыбнулся. Бэк нечитаемым взглядом, казалось, уже вскипятил воду в бассейне. Они легко улыбался и это была первая улыбка, которую Чанель видел за все проведённое на фестивале время. Она была другой, такую улыбку Бэк не показывал Паку с той ночи, когда они оба, нацепив на себя маски безразличия, стали отыгрывать придуманные себе роли. Ему хотелось улыбнуться в ответ, отдать всё своё тепло и кинуть к ногам весь мир, лишь бы Бен улыбался так всегда — искренне и честно. Холодная трава морозила руки, и Чанель заставил Бэкхена сесть на свою куртку и не портить светлые джинсы. Ему было все равно, что сам он остался в одной майке, а ночи уже не были такими тёплыми, как в полмесяца назад. Через реку от них начался долгожданный парад лотосовых фонарей — самое главное событие фестиваля. Тысячи людей несли в руках бумажные фонарики в виде лотосов. Все они горели, излучая тёплый свет, делая из огромного потока множества взрослых и детей один единый млечный путь. Отражение этого шествия в водах Чхонгечхон заставлял испытывать странное ощущение нереальности, словно перед ними не люди со светящимися цветами, а тот самый легендарный ночной парад ста духов, что забирает с собой любого, кто не имеет силы противостоять мифическим существам. Вся процессия проходила на другом берегу, но все равно чувствовалась загадочная атмосфера, не хотелось говорить — слова были не нужны, сейчас не нужны. Лёгкое прикосновение заставило Бэкхена вернуться в реальность и оторвать глаза от света перед ним. Чанель оказался ближе, чем предполагал Бэк и, повернувшись к нему, парень чуть ли не столкнулся с ним носом. Казалось, расстояние расплывается перед ними, и вот лицо Пака совсем близко, пока его губы не накрывают в вопросительном прикосновении губы Бэкхена, оставляя на них свое дыхание, будто бы спрашивая разрешение невесомым касанием. И ещё раз. Поцелуи уже покрывают не только лицо, Чанель проходится губами по шее, оставляя россыпь горячих следов на острых ключицах. Бэкхён падает на траву, не отрываясь от чужого рта. Поцелуи уже не были невинными и простыми, раскаленные до предела прикосновения только распаляли парней, заставляя забывать обо всем — в том числе о том, что они на улице, на берегу реки напротив огромного количества чужих глаз. Чанель нависал над сжавшимся на холодной земле Бэком, одной рукой поглаживая напряжённый живот под футболкой. — Чанель, я… Пак вырвал приглушенный стон, кусая губы, мазнув влажно по щекам, приказывая молчать. Брюнет не мог ничего, он почти забыл о том, что валяется сейчас на земле на противоположном берегу от парада, на который так хотел посмотреть, и нежится в ласках человека, от которого пытался скрыть реальность своих чувств. — Я не могу, — хриплым шёпотом и Чанель поднимает на него тяжёлый взгляд, отрываясь от желанного тела. — Я не могу так. … — Я не могу без тебя. Я хочу тебя. Я понял это не сразу, мне потребовалось много времени, чтобы понять и принять это. … — Прости меня, Бэк, я глупый, я такой глупый. Я не понимал, как было больно тебе, пока не испытал это на себе. — Чанель… Горячие капли на щеках отрезвили парня, вынуждая поднять руку и поднести её к щеке, чтобы понять, что плачет не он. Крупные, словно алмазы, слезы стекали по нежной коже, падая на лицо Бэкхена, на футболку и шею. Плакал Чанель, а у Бэкхена сердце кровью обливалось, будто бы это он долгое время мучил парня и, наконец, сдался под натиском чужих и собственных эмоций. Он боялся, что если сейчас отпустит большие руки Чанеля, то уже не сможет ничего сделать, и все останется таким же недосказанным и странным. — Я тоже. … — Я тоже без тебя не могу, Чанель. Ещё с той ночи, Чанель, ты сукин сын, я не могу без тебя. Я пытался быть другом, правда, но тогда у бара блять, Чанель, ты все испортил… Они лежали на траве, держась за руки и слушая отдалённые звуки парада, подходившего к концу у храма Чогеса. Река уже не была похожа на небо, и людей уже было не так много. Фонари гасли один за другим, давая понять, что фестиваль подходит к концу. А Чанель все также нависал над Бэкхеном, только теперь его голова покоилась на плече Бэка. Оба думали об одном. Оба знали, что как раньше уже не будет. Что-то началось год назад — ведомое ли неизвестными им чувствами или обычным влечением — оно продолжается сейчас. Как раньше у них уже никогда не будет, они положили этому конец, когда под властью алкоголя потеряли маски, над которыми долгое время тряслись. Как раньше уже точно не будет — у них все теперь будет только по-настоящему.