вещи через порог не передаются

Луда критично смотрит в зеркало, выискивая, что можно исправить в последний момент: подмазать блеск на губы, стереть посыпавшуюся тушь, переодеть новую рубашку на толстовку, которую она купила в Шэньчжэне в позапрошлом месяце. Ничего не находит — поправляет кружевной воротник на шее, убирает выбивающуюся из хвоста прядь невидимкой и широко улыбается себе в зеркало. Луда думает — сегодня в боулинге она точно сможет выбить страйк и Тэён-онни точно купит ей за это пиво и крылышки (платить за них третий раз подряд — это уже слишком, у неё не резиновый кошелёк). Она хватает с тумбочки клатч и телефон, оглядывается на часы под потолком — до выхода две минуты, успеет перехватить Чжихё по пути к остановке и, может быть, уговорит её на такси пополам. Луда в последний раз оглядывается к зеркалу, на ходу заправляет рубашку в юбку и тащит со стула джинсовку на размер больше (начальница с позапрошлой работы точно назвала бы её хорошенькой). Она выключает свет и хлопает дверью комнаты, торопливо выбегает в коридор и натягивает первые попавшиеся кеды: мятные, с яркими фиолетовыми шнурками. Ключи звенят у неё в руках, пока она возится с замками на двери; Луда поправляет ремешок клатча на плече и распахивает дверь. Перед входом в её квартиру стоит Тень. — Ты кто? — спрашивает Луда, отшатываясь от двери. Тень мигает двумя белыми огоньками вместо глаз. — Я — Тень. — И что ты тут делаешь? — Тебя жду. Выходи, пройдёмся. Луда с сомнением хмурится. — Это какой-то пранк? — Не знаю, Ли Луда. Ты мне расскажи. Голос Тени напоминает машину или робота — по голосу пол не определить, а интонаций не разобрать. Ей становится не по себе. Тень продолжает мигать на неё белыми огоньками вместо глаз. — Я иду гулять, а ты не даёшь мне пройти. — Я жду тебя, — от его голоса у неё сбивается дыхание, всего на секунду. Луда роняет ключи на пол — они со звоном падают, откатываясь к стене. — Ты украла вещь, которая мне принадлежит. Лампочка на лестничной площадке начинает мигать. У Луды от страха начинают дрожать руки. — Я ничего не крала. Ты меня с кем-то путаешь. — Не играй со мной Ли Луда! — Тень кричит. Лампочка на лестнице лопается, сноп искр пробегает по полу, прежде чем совсем затухнуть. Луда оседает на пол, закрывая уши руками. — Отдай мне синюю вазу, Ли Луда. Она тебе не принадлежит. Глаза Тени становятся ярче, совсем как лампочка, которая только что лопнула. Темнота заполняет подъезд — Тень разрастается, поглощая лестницу, лифт, двери соседних квартир, осколки лампочки. Луда вспоминает — на прошлой неделе Сочжон-онни отдала ей старую бабушкину вазу — раздавали вещи после похорон, а «она всё равно настолько уродливая, что её только твоя барахольная дизайнерская душонка себе и возьмёт». Телефон в сумке начинает вибрировать — ей кто-то звонит. — Если я отдам тебе вазу, ты выпустишь меня? Отстанешь? Тень не отзывается. Луда решает, что это знак согласия — торопливо поднимается с пола и бежит вглубь квартиры. Ваза стоит на подоконнике: узоры деревьев и листьев переливаются красно-синими цветами, а цветы в ней совсем завяли, от них идёт тонкая струя дыма. Луда хватает её и несётся в сторону коридора, от взгляда в глаза Тени она теряется, спотыкается о свою же сумку и кроссовки. Ваза вылетает у неё из рук, пролетает сквозь Тень. Звон разбивающегося стекла заглушает стук сердца Луды — на месте, где падает ваза, появляется столб пламени. Он пробивает потолок и выжигает пол. Темнота вокруг него сгущается. Луда смотрит, как огонь закручивается в маленький смерч, как уменьшается и вовсе исчезает. Тень стоит около двери в её квартиру. Тень говорит: — Ты разбила мою вазу. За это тебе придётся уйти со мной вместо неё, — глаза Тени загораются красным. Она тянет к ней темноту и зависает у самого порога: четвёртая стена из пульсирующего дыма клубится и воняет серой. Луда кричит, захлопывает дверь и тяжело дышит. Всё происходящее похоже на глупый кошмар из детства, когда она боялась высовывать ноги из-под одеяла ночью — монстры могли утащить её под кровать, в своё королевство Ужасов и больше никогда не выпустить назад. Сейчас Луде двадцать три. Она осторожно открывает дверь квартиры и заглядывает за неё. Голова красного дракона стоит перед её дверьми: с его огромных острых клыков свисают остатки гнилого мяса и капают густые капли крови. Он открывает пасть и рычит на неё: она падает на пол и начинает кричать, пытается закрыть уши руками. Это не помогает. Она едва находит в себе силы захлопнуть дверь ещё раз: дыхание дракона такое сильное, что она с трудом может подползти к двери. Когда замок щёлкает, она сворачивается калачиком на пороге и долго шмыгает носом. В дверь начинают долбить кулаками. Чжихё звонит ей в пятый раз за последний час — они ждут её около входа в боулинг уже двадцать минут. Луда прячется в ванной, сжимая в руках кухонный нож. Вода в кастрюле закипает медленно, Луда смотрит как свёкла лежит на самом дне — торчит только один хвостик. Свёклу она, на самом деле, совсем не любит — вкус не тот, цвет ужасный, ещё и всю кухню заляпает, когда начинает её готовить (не говоря о том, что пальцы потом будут отмываться сорок тысяч лет, плюс-минус полгода). Но мама ей всегда говорит — нужно кушать овощи осенью: витамины, полезное питание, особенно если часто бываешь на улице. Луда сидит дома уже полгода: Тень следит за ней у самой двери и ждёт, когда она покажется, когда случайно забудется и протянет руку доставщику продуктов, доставщику пиццы, почтальону; когда она чего-то испугается и убежит. Луда заглядывает в кастрюлю: вместо свёклы там кипят трупы маленьких котят. Какие-то ещё совсем свежие, как будто они только что захлебнулись в собственной крови, ещё не успели развариться достаточно сильно, другие — совсем разварились, от черепов и костей отошла кожа и мышцы. Луда смотрит на обломанный клык на одном из черепов. Вместо воды в кастрюле лопаются пузыри крови. Её тошнит желчью в собственный ужин, она выключает плиту и убегает в ванну. К кухне она не подходит ещё два дня. — Я думал, что ты совсем пропала. Ну, типа, мы не созванивались сколько? Чангюн совсем не изменился за это время: даже чёлка спадает совсем как раньше и серьги в ушах он так и не поменял — металлические гвоздики, два в левом ухе. У него чёрная футболка с Канье и растянутые спортивки, вернулся домой с работы всего пару часов назад. — Девять месяцев, — тихо отвечает Луда, нервно теребя кулон на шее. — За такое время кто-то успевает родиться, — Чангюн глупо смеётся, убирая чёлку со лба. Луда кусает нижнюю губу. — Как ты? Она пожимает плечами. — Нормально. — Всё ещё дома? — она предпочитает не отвечать. — Извини. Кстати, видел твои новые работы. Тот дракон с девочкой — просто чума. Как у тебя фантазии вообще хватило? — Люблю фэнтези, — Луда слабо улыбается, поправляя плед на плечах. — Как сам? Всё ещё между странами катаешь? — Ну, вообще-то, — Чангюн поднимает ноутбук и несёт его к окну. Она замечает не заправленную постель и одинокую недоеденную коробку из доставки китайской еды (сама там постоянно берёт). Он резко одёргивает штору в сторону. — Я теперь полноправный гражданин Сеула. Типа, квартиру купил и всё такое. За окном горят окна многоквартирных домов. Она узнаёт их — Чангюн пару лет назад говорил, что хотел бы жить в том районе на постоянке. Говорил, что там он чувствует себя спокойно, как в месте, из которого он точно никогда не будет переезжать. На своём месте.

(будет ли она когда-то на своём?)

— И ты молчал?! Блин, тоже мне друг, — Луда смешно хмурится и дует губы. Он негромко смеётся и возвращается с ноутбуком за стол. — Не я молчал целых девять месяцев, — он грустно улыбается в камеру и шмыгает носом. Луда думает, что вообще-то прошло восемь с половиной, а жалкие пятнадцать лишних дней она добавила, чтобы не выглядеть слишком глупо (и это ей тоже кажется ужасно глупым, она надеется, что у неё не покраснели уши, лицо или нос). Она пожимает плечами. — Извини. Как я могу извиниться? — Ночь тупой музыки и гирлянд? Луда невольно оборачивается за спину — гирлянды перегорели ещё две недели назад, а новые придут только через неделю. — Через пару недель? Он улыбается и кивает. — Я подберу плейлист. Чангюн включает чилл-радио в эппл мьюзик и ложится на пол рядом с ней, телефон остаётся играть на тумбочке. Сине-розовые огни светомузыки пляшут по потолку в такт битам, а комната как будто становится в два раза меньше. Луда представляет, что они плывут на лодке; точнее, стоят в море. Лежат вот так же, как сейчас — посреди палубы совершенно одни, смотрят на горящие звёзды над головой (тысячи, сотни тысяч мигающих и переливающихся, как белые гирлянды из икеи). Волны медленно качают лодку из стороны в сторону, совсем как колыбель в детстве, а вокруг должен стоять запах соли и водорослей. Она чувствует запах геля для бритья от Чангюна — он лежит совсем рядом с ней, даже касается плечом. От чего-то это не кажется неприятным (она даже не против, чтобы он положил голову ей на колени или что-то такое, что обычно делают люди, когда нравятся друг другу?); От чего-то ей хочется дотянуться до огоньков светомузыки, пляшущих под потолком. Луда протягивает руку вверх, надеется, что свет хоть немного попадёт ей на руки. Её ладонь остаётся такой же тёмной, как если бы она протянула её к звёздам на палубе несуществующего корабля. От этого становится немного грустно, ещё меньше — тоскливо (можно ли тосковать по местам, в которых ты ни разу не был?). Рядом с её рукой поднимается рука Чангюна — пальцы у него длиннее, но свет не попадает даже на них. Луда в очередной раз думает — совсем как звёзды в море. Чангюн берёт её руку в свою и сплетает их пальцы над головой. Луда медленно поворачивает голову в его сторону и встречается с ним взглядами. Чангюн мягко улыбается и опускает руку к её лицу, убирает со лба чёлку и заправляет её за ухо. Луда кладёт ладонь ему на щёку. — Ты ведь понимаешь это? — тихо говорит она, слабо улыбается. Подбородок Чагнюна красиво подсвечивается синим. — Что? — он проводит костяшками пальцев по щеке Луды. Она на секунду прикрывает глаза. — Я могу никогда отсюда не выйти. Между ними повисает тишина: биты из чилл-электроники и шумная светомузыка. Чангюн несколько раз моргает, продолжает гладить её по щеке. Луда не отводит взгляда, опускает ему ладонь на шею. Музыка резко затихает. — Я не могу тебе ничего обещать, ты сама это понимаешь. Но я готов ждать тебя и есть с тобой картошку фри через порог. И гулять в Амстердаме по гугл-картам, и даже есть подгоревшую яичницу. — Почему? — Ты — та, кому я могу доверять. И я хочу быть тем, кому можешь доверять ты. Ты мне веришь? Луда кивает. Они пододвигаются друг к другу вплотную; Чангюн накрывает их пледом. Они засыпают под шум светомузыки. Чангюн остаётся у неё ещё на два дня: они смотрят тупые сериалы по телевизору, варят какао и постоянно сталкиваются локтями на кухне. Он помогает ей подстричь волосы, получается даже ровно. Луда говорит, что у неё теперь есть домашний парикмахер и можно совсем не париться за выход из дома. — Умел бы ты ещё ноготочки делать — цены бы не было. Чангюн хрипло смеётся, обматывая шарф вокруг шеи. — Приеду через пару дней. Принести что-нибудь надо? — Там договоримся. Она открывает дверь, осторожно оглядывая лестничную площадку — в последние пару недель там совсем пусто и никто её не ждёт. Луде это кажется странным. Она думает — так, наверное, не бывает и нельзя терять бдительность. Чангюн обнимает её со спины и целует в висок. — Хорошо, — еле слышно говорит он, выскакивая из квартиры. — До встречи. Чангюн быстро сбегает по лестнице вниз, когда она замечает его телефон на тумбочке в коридоре; берёт его в руки — смотрит на удаляющуюся макушку Чангюна, а затем снова на пустующую лестницу. Луда нервно сглатывает, переступая через порог. Крик застревает у неё в горле. Чангюн оборачивается на пустую лестничную клетку — от Луды остаётся только тихий перезвон ракушек над дверью квартиры. Его телефон лежит на полу и начинает дымиться.