Выдуман моими привычками

— Ой, да ну тебя, — Максим разочарованно бросает карты на стол и устало закатывает глаза. Он абсолютно не планировал проигрывать этой девчонке, тем более в картежную игру, в которой он считал себя мастером, но, видимо, Леру этот самопровозглашенный король не устраивал вовсе, и поэтому она одним легким движением руки скинула его воображаемую корону со лба, оставляя Максима в недоумении сидеть напротив неё и обижено закатывать свои довольно привлекательные глазёнки. Да она явно карты подмешала, быть такого не может, чтобы он — сам Никулин! — проиграл кому-то в долбанные карты. Максим никак не мог свыкнуться с участью проигравшего, а счастливое и при этом чертовки хитрое лицо блондинки только подливало масло в в огонь и чертовски его раздражало. — Я требую реванш, — заявил он, шумно отхлебнув из кружки, в которую Лера любезно налила виски с колой, чтобы разнообразить их вечер. — Ну уж нет, дорогуша, — пролепетала Валерия с наигранной издевкой, явно продумывая самый хитроумный план отмщения после пикантного случая пару недель назад, когда он наглым образом заставил её смотреть фильмы порнографического содержания, — за тобой должок. Если бы хоть кто-нибудь в этом мире знал, в каких именно отношениях находятся эти двое, — это явно бы упростило ситуацию. Особенно если этот «кто-то» решил бы заодно и поделиться с Лерой, которая была явно в недоумении, увидев красивый затылок Никулина, который равнодушно прошел мимо неё два дня назад, даже не посмотрев в её сторону. Было бы неплохо, с одной стороны, всё же спросить, почему он ведет себя так странно в окружении знакомых и почему так раскованно в её компании. Но Лера не могла, и сама не знала, почему. Видимо, Малиновская совершенно не знала, как начать этот разговор, но при этом твердо была уверена, что, если заикнется об их отношениях, ни к чему хорошему это не приведет. Максим был тем человеком, который раскрывался понемногу, словно замысловатая головоломка для пятиклассника, и при этом только наедине. Только сидя у неё на кухне он мог пить виски, развалившись на диванчике, и размышлять о прекрасном. Например, о том, как в его присутствии ей становится жарко и её щеки покрывает бордовый румянец, как она смущенно опускает взгляд и прикрывает лицо ладонью, когда он чересчур долго смотрит на её, как возмущается, мол, не смотри, и как сконфуженно заправляет прядь волос за ухо. А Максим и не знает, что чувствует к ней в действительности. Ему вроде комфортно, ему вроде весело, вроде уютно, вроде нравится. Вроде хочется быть вместе, вроде она милая, вроде ему нравится проводить с ней время вот так вдвоем. Вот только это «вроде» портит всё и заставляет Леру надолго погружаться в себя, доставать лопату из-за пазухи и начинать часами ковыряться в себе, пытаясь найти причину сей неопределенности. С ней удобно, думает Максим. Она ничего не требует, только отдает. Она понимает его, она всегда рядом, готова помочь и выслушать, и даже отвечает на его сообщения в ту же секунду, хотя сам Максим сначала досмотрит смешной видос. Наверное, именно её самопожертвование и готовность в любую секунду сказать «да» стали причиной того, почему их взаимоотношения не двигаются с мертвой точки. — Пф, ладно, валяй, — Макс с шумом отхлебнул виски. — Что ты хочешь? — Ну, раз уж мы в говно, — начала Валерия, подперев подбородок локтем, — то предлагаю устроить фотосессию. — И все? Одним из тайных желаний отвергнутой Леры была хотя бы одна фотография с этим парнем, пускай даже размазанная, слишком темная или чересчур засвеченная, даже если у Леры там виден второй подбородок, глаз закосил или вообще лицо унесло куда-то не в те степи. Она хотела иметь хотя бы одно действительное воспоминание о нем, единственное свидетельство того, что он когда-то был частью её жизни, ведь в глубине души она понимала, что скоро все эти посиделки, прогулки вдвоем, сообщения в шесть утра станут лишь размытыми воспоминаниями о прошлом, в котором сам Максим и остался. Она не просила ни о чем. Не просила любить её до хруста костей и до последнего вздоха, не просила быть с ней двадцать четыре на семь, не просила отказаться от друзей и подруг, которые явно были веселее, чем сама Лера. О его «подругах» можно было разглагольствовать часами и составить модельный каталог, где все как на подбор: девушки, красота которых входила в эти мнимые «стандарты», с которыми — Лера была уверена, — можно было поддержать разговор на высокоинтеллектуальные темы и с которыми Максиму явно было бы намного интереснее, чем с ней. Но почему-то Никулин сидел сейчас перед ней, а перед кем-то из «подружек-моделей». Макса напрягало такое предвзятое отношение к себе, когда Лера зачастую недооценивала и принижала себя, но больше он ненавидел тех людей, которые когда-то говорили маленькой светловолосой девочке, что она хуже других. Люди злые, и Макс понимал это, понимал, в чем проблема, откуда она идёт, но не знал, что делать с этим сорняком. Пускай Лера и не была похожа на модель с обложки журнала, Макс никогда об этом и не задумывался. В ней было то, что отличало её от других девушек, которые весь вечер писали Максиму смс-ки. Она была живая. Настоящая. Со своими веснушками, со своей единственной ямочкой на щеке, со своими мнимыми недостатками, со своими очками с темной оправой, которые она носила в исключительных случаях, со своими светлыми волосами, со своей родинкой под левым глазом и широкой улыбкой, которую она прикрывала рукой, со своим шрамом на левом боку, напоминающем о веселом детстве. Максим чертовски хотел показать ей, как она на самом деле красива. — Нет, это не всё, — выпрямилась Лера с лукавой улыбкой. — Ты переоденешься в женские шмотки. Макс был слишком пьян, чтобы спорить, да и сама идея показалась его пьяному сознанию достаточно забавной. Лера отплатила ему той же монетой, заставив нацепить на себя какую-то пёструю юбку поверх джинс. Макс веселился, когда она, сидя у него на коленях, трясущейся рукой под песню Пошлой Молли, которая возглавляла плейлист для пьяных тусовок под названием «Стыдно слушать», красила парню губы помадой цвета бордо и вместо того, чтобы у зеркала аккуратно нанести себе помаду, Лера подумала, что сэкономит время, если поцелует его, дабы окрасить свои губы в такой же цвет. Откуда-то из шкафа девушка отыскала старенький полароид, который стал их лучшим другом. Первый снимок. Макс с синим париком Мальвины на голове стоит напротив комода, слегка наклонившись, и упирается руками на мебель, чтобы удержать равновесие. Помада размазана от рваных поцелуев. На шее бабушкины голубые бусы. Он наигранно строит серьезное лицо. Взгляд Максима направлен вперед, на зеркало, где в отражении он ловит лицо Леры, которая стоит с палароидом и смеется. Её волосы растрепанны. Она счастлива. Второй снимок. Лера повернула полароид к лицу, руки Максима обвили её талию, и его лицо удобно устроилось на её плече. Она улыбается в камеру, её глаза светятся. Максим пытался стереть остатки помады, но лишь сильнее размазал. Он смотрит на неё пьяно-влюбленным взглядом. На фоне играет «моя девочка софт-гранж». Третий снимок. Максим тянется и целует Леру в щеку, глаза Леры прикрыты, она блаженно улыбается. Четвертый снимок. Она кладет свободную руку ему на лицо, притягивая к себе. И целует в губы. Пятый снимок. Свет выключен, полароид со вспышкой. Снимает Максим. На фото Лера стоит как на паспорт, волосы перекинуты на бок. На шее видны следы от помады. Её лицо не выражает ни одной одной эмоции, но глаза кричат. Горят, как лампочки. Шестой снимок. Максим включил имитацию светящегося шара, который притащила Лера из какого-то фестиваля. Он прыгает и трясет головой, крича по памяти песни Серебра, на чей концерт Лера так и не попала, но Макс сказал ей расслабиться, мол, попадешь еще. Девушка смеется и хватается за живот, от чего кадр получается смазанным. Седьмой снимок. Лера стянула с себя футболку, оставаясь в черном лифчике. На фото она тянет за собой Максима, ладонь которого крепко сжимает руку девушки, на балкон. Лера разворачивается в сторону парня, откидывая назад волосы, и именно этот момент ловит Максим, запечатлев такую живую — настоящую — Леру на этом снимке. Прядь светлых волос прилипла к полураскрытым губам девушки. Взгляд направлен прямо в объектив. Это был любимый снимок Максима. Восьмой снимок. На этом снимке нет действующих лиц, все происходит за кадром. На фоне играет песня, под которую хочется вскрыться. Если мне не изменяет память, то это «Andrew Belle — in my veins». Полароид в руках Макса, которого Лера обнимает со спины, прижимая руки к груди парня, где-то в области сердца, чтобы чувствовать его учащенный ритм. Он фотографирует ночную жизнь города, миллионы огоньков от проезжающих мимо машин и от окон многоэтажек. Этот снимок чуть позже Лера отсканирует и выложит в свой аккаунт в инстаграме, где скромно подпишет: «спасибо за воспоминания». Девятый снимок. Максим, развалившись на кухонном диванчике, наводит объектив на Валерию, которая только минуту назад наливала в стакан неразбавленный виски, а сейчас она уже хмурит брови, высунув язык, и отставляет от себя алкоголь. Здесь она такая смешная и, к слову, всё еще в одном лифчике и черных джинсах. Максим просит не выкидывать этот снимок, называя его забавным. Десятый снимок. Последний снимок, пленка закончилась. Максим лежит на кровати, обреченно раскинув руки. Лера сидит на нем, держа в руках полароид. В кадр попадают её колени. Максим не смотрит в камеру, его голова повернута в сторону. Он смущен. Его покрасневшие щеки не видно из-за полумрака, царившего в комнате, свет в которую поступал только из коридора. Губы Макса слегка сжаты, а брови нахмурены. Он наотрез отказался принимать тот факт, что он и правда смутился, но Лера знала, что щеки у него горят не из-за виски. — Вот и все, — констатировала Малиновская, слезая с парня, и, покрутив в руках полароид, с грустью положила его на стол, — пленка закончилась. — Ты в линзах? — неожиданно спросил Максим, на ходу поднимаясь с кровати и стягивая наконец эту долбанную юбку. В последние дни она ходила в очках, но сегодня решила надеть линзы. Глаза девушки почему-то заболели, скорее всего, от того, что срок годности линз подходил к концу, и чтобы не травмировать глаза еще сильнее, она решила пока походить в очках и покапать капли. Очки были тем комплексом, о котором она не хотела никому говорить и старалась не выходить на улицу с ними, предпочитая сидеть так исключительно дома, и только в самых редких случаях, когда она была вынуждена выйти в свет, её можно было застать с этим атрибутом. Хоть Макс и считал это чем-то забавным, для Леры очки были таким табу, нарушать которое нельзя было ни при каких обстоятельствах, тем более перед Максимом, потому что ей казалось, что с ними она выглядит как-то глупо и смешно. Именно по этой причине она надела линзы прямо перед его приходом, решив, что её глазки готовы к этому. — Да, а что? — А без них плохо видишь? На самом деле Максим знал ответ на этот вопрос, но хотел услышать это от нее. — Размыто скорее... — нахмурилась она, оперевшись на стол, и подозрительно уставилась на Максима. — Вижу только очертания. Почему ты спрашиваешь? Он поднялся с кровати и поманил её к себе. То ли момент был подходящий, то ли играющая на фоне «полюби меня пьяную» ударила в голову Максиму, то ли Лера в полутьме выглядела слишком... слишком. Настолько слишком, что Максу просто захотелось. Действительно захотелось полюбить. — Закрой глаза. — произнес он, развернув её спиной к себе. Она хотела было спросить, мол, что за хрень, Никулин? Но Максим положил руки ей на плечи. — Тс-с... Я хочу создать иллюзию, что ты не видишь абсолютного ничего. Слышала теорию о том, что когда у человека отсутствует одно из чувств, то обостряется другое? — Ну, предположим, — Лера хмыкнула, но послушно закрыла глаза и доверилась ему, подумав, что сейчас он выглядит так смешно — несет какой-то пьяный бред. — Эту теорию мы сейчас и проверим. Он аккуратно переложил её волосы на одну сторону, оголяя спину. Единственным, что мешало Максиму, был бюстгальтер, и ему очень хотелось снять его, но нет, вовсе не для того, чтобы раздеть её, а для того, чтобы она почувствовала всем телом его прикосновения. — Можно расстегну? — Я тебе не дам. — Хорошо, тогда выпьем еще немного, — засмеялся Макс, но расстегивать не стал. Может, чуть позже. Тыльной стороной ладони он провел по позвоночнику девушки, заставляя ту передернуться. Максим хмыкнул и подошел ближе, положив ладони ей на плечи, и прильнул к шее, медленно спуская ладони вниз по её рукам. Он чувствовал, как она напряглась. — Макс, что т– — Тихо, молчи, — прошептал он ей прямо на ухо, — просто расслабься. Чувствуй. И Лера словно скинула все свои мысли, опустила плечи, выдохнула и действительно расслабилась. Руками Максим водил руками по её животу, кусал мочку уха, тяжело дышал в шею. Лера действительно чувствовала всё так отчетливо, и каждое прикосновение его холодных ладоней словно обжигало кожу в месте соприкосновения. — Макс, у меня мурашки... — Я чувствую. И он правда чувствовал. Чувствовал дрожь её тела, чувствовал её всю. Отпустив её, он попросил Леру не двигаться и тихо, незаметно обошел её, встав прямо перед ней. — Боже, какая же ты красивая... — с горестью прошептал он, не дав ей проронить ни слова, и, положив ладонь ей на щеку, притянул к себе, уволакивая в поцелуй. Такой пьяный, медленный, рваный, несуразный. Точное определение Максима в данный момент. В голове Леры была каша и один Максим, словно тот захватил над ней власть, хотя — чего греха таить — так оно и было. Вниз полетело белье, и Лера даже этого не заметила, она все еще не открывала глаза. Очнулась она только тогда, когда Максим целовал внутреннюю часть её бедра и гладил внешнюю. Он раздел не Леру, а её душу. Оголил все тайны и страхи, разворошил там все и оставил пустоту. Эту пустоту он решил заполнить собой. Вот так легко — так же легко, как входил в неё, так же легко, как целовал в шею, так же легко, как кусал и оттягивал мочку уха. Движения Макса были плавными, не имели какой-то незаконченности и резкости. Он всё так же играл с её телом, играл с её разумом и душой. Он всегда играл. Лера думала, что сейчас она, наверное, выглядит не очень, но поцелуй Максима будто бы сказал ей «заткнись». Максим не помнил, чтобы был хоть когда-либо с кем-нибудь настолько же нежен, как сейчас с Лерой. Она была той, с которой хотелось не спать, а говорить о чем-то отвлеченном и пить виски на кухне. Она была той, которой звонишь не по пьяне, а в три часа ночи, потому что хотел услышать её голос. Она была той, у которой крадешь сразу душу — да чего уж там! — и сам готов отдать ей свое сердце. — Лер, вот скажи... — начнет Максим чуть позже, когда будет смотреть на неё сверху вниз, упираясь локтями в подушку. — Да? — спросит Валерия, смотря в потолок как на звездное небо — так же, как сейчас Максим смотрит на нее, как на звезду, как на что-то прекрасное. — Что такое любовь? — спрашивает он, а в глазах у неё ответ на этот самых вопрос. — Вот ты любишь кого-нибудь? — Тетку с маминой работы так зовут, — смеется она, переводя взгляд карих глаз, в которых — возможно от алкоголя, а, может, у Макса просто поехала крыша — отражается звездное небо. — Второй вопрос вообще не поняла. Они оба знали правильный ответ, но Максим хотел услышать от неё, а Лера и вовсе не хотела говорить. В первую очередь потому, что «люблю» — это не то, что она чувствует. Она хочет просыпаться с ним, засыпать, готовить завтрак, дурачится, разговаривать, делиться своими мыслями в два часа ночи, держать за руку, целовать в уголок губ, ходить вместе с парк, пить вино по выходным, обсуждать политику, любоваться закатом, переехать на побережье какого-нибудь моря или океана, сделать кучу фотографий, ссориться, а потом снова мириться и долго-долго целоваться, лечить его, если тот простудится, покупать ему рубашки на праздники и закатывать на них рукава, потому что ей так больше нравится, орать тупые песни во всю глотку, отправлять смешные картинки, когда он на работе, читать книги перед сном, зарываться ему в волосы, покупать с ним шкаф из икеи, завести собаку и, может, когда-нибудь и детей, если, конечно, они будут готовы, состариться в старости и написать книгу о них. — ...Ну, в смысле, не о них, а о нас, — смутилась Лера, повествуя о своих тайных мечтах, когда стрелка часов нехотя перевалила за три. — Поэтому, если я скажу, что люблю тебя, это будет не совсем правда. — Ты такая смешная, — хохотнул Максим, прижимая её к себе. — Давай спать. Утром Лера меньше всего хотела просыпаться и возвращаться в эту суровую реальность, от которой хотелось сбежать куда-нибудь далеко-далеко. Этот сон подарил ей сказку и исчез, оставив только кучку воспоминаний, от которых через секунду ничего не останется. Они сотрутся из памяти, как ненужный материал, и забудутся навсегда. Максим так и останется там, во сне, будто его кто-то когда-то давно просто взял и выдумал. Выдумал, такого дурного, со своими тупыми привычками, половину из которых он самым наглым образом украл у неё. — Взял и приснился... Ну надо же, — раздосадовано проговорила Лера, вставая с постели, потягиваясь, и направилась в ванную. — Самый худший сон в моей жизни. На столе всё так же стоял полароид с пустой пленкой.