***
— Мое имя Аманда Стерн, — среднего роста женщина тогда буравила аудиторию своим до жути внимательным взглядом. Даже ласковые солнечные лучи из-за окон с правой стороны большой, светлой аудитории с деревянной отделкой до середины высоких стен бежевого цвета, с большой черной доской напротив парт, совершенно не придавал ее ожесточенному лицу и капли восхваленной мягкости людей, особенно женщин, ее внешнего вида. Ей было от силы сорок, по крайней мере совсем молодой Камски, занявший место ближе всего к преподавательскому столу, считал, что существа, находящиеся еще только перед статусом «настоящей», пожившей достаточно женщины, должны были выглядеть куда более приветливыми, живыми что ли. А походящая на сурового вояку Аманда совсем не отвечала этим устоявшимся истинам в голове немного застенчивого юноши. Она, одетая до ниточки в свой темно-синий брючный костюм, вообще не походила на тех представительниц женского пола, что он встречал до этого момента. — И с этого дня я буду вашим преподавателем по ИИ. До этого профессор стояла, наклонившись над своим столом, как бы цепляясь за его край кистями до такой степени, что Элайджа мог заметить, насколько напряглись костяшки ее пальцев, как сжались плечи из-за выглаженного воротника, а ключица вздымалась от того, что та дышала абсолютно глубоко. Будто бы уже злилась на студентов за несуществующие, наверное, мелкие проступки, чуть хмурясь, когда смоляные пряди, высоко собранные на затылке, попадали в глаза. Она выдохнула, усаживаясь на свое кресло на колесиках, пока будущий ученый, поглощенный увлекательным созерцанием её, почему-то представил, как эта непоколебимая натура, когда все лекции отведены, а душу греет перспектива добраться до подушки, в своем кабинете или здесь, неважно, скидывает неудобные балетки (он их так не увидел, но мастерски додумал сам) и крутится на этом самом передвижном троне. Просто и свободно. Вплоть до момента, пока Стерн не пресечет нетипичную рассеянность голубоватых глаз своими репликами. — Мои требования просты: не нарушайте устав и интересуйтесь предметом, — воздух в аудитории было разрядился, даже немного полегчал — некоторые на задних рядах захихикали, но она неожиданно продолжила. — А главное — следуйте программе.***
Камски действительно не смог скрыть болезненный выдох, очередную слабость, что посетила его этим вечером. Точно играясь, гулко бьющееся сердце проворачивало с его разумом немыслимые вещи — вроде бы для себя уяснив, что новое творение его больного гения не достойно такого детального внимания и пробуждения некоторых чувств, что все чревато горькому послевкусию воспоминаний, оно все равно подставляло, заставляло искоса наблюдать за тем, как заковывают паучьи лапы механическую шею в белые пластины, пока другие уже вставляют в специальные разъемы руки и соединяют все воедино. Что-то он припозднился и прозевал момент, когда нужно было проверять функционал. Видимо, стоит работать чуть побыстрее. Вокруг же, кроме шумного процесса сборки, никаких посторонних звуков не наблюдалось. Хоть это и ожидаемо, там, за ледяными стенами Киберлайф давно наступила ночь. Неоновые вывески озарили Детройт, а те, кто днем просиживали штаны дома, уже повыползали на улицы не самых благоприятных районов, что добыть очередную дозу «Красного Льда». И ладно бы неудавшиеся наркоманы, люди-с-истекшим-сроком-годности молча занимались отравлением себя и всего вокруг — Элайджу совершенно не волнует человеческий биомусор, но ведь они винят в своих проблемах его андроидов. Привлекают прессу, устраивают демонстрации, хотя ничего путного из этого и не выходит. Только лишний раз раздражают. И это не от того, что ученому сейчас нужно направить свои тошнотворные эмоции в нужное, лишь-бы-не-вспоминать русло. По крайней мере, это звучит вполне убедительно. Только для его воспаленного разума, естественно. — Шейная и оптическая подвижность, — хотелось звучать безразлично, но получалось также, как и в первый раз. Хоть тот и правда пытался. Вообще вся его жизнь сплошная попытка. В ее отношении. — Соединение и функционирование верхних конечностей. Аманда, нет, подделка Аманды в каком-то смысле даже послушно задвигалась. Карим взглядом по кончикам пальцев, горевшим голубоватыми огнями, заскользившим по отполированным плечам, просто голова завертелось, но как-то мертво, для галочки, потому что Создатель приказал. Вполне правдивая интерпретация ее поведения. Даже до того, как она стала такой же пластмассовой куклой, на которые вдохновила. — Исправно.***
— Вы исправно занимались, мистер Камски, — Стерн пыталась притвориться заговорщиком. Наверное, ей тоже хотелось на секунду поманипулировать кем-то не своим гордым званием профессора, а умением щурить глаза, вскидывать подбородок и управлять голосом, но хоть она и стояла спиной к своему студенту в этом кабинете, освещенном лишь светом фонарей во дворе университета, где обычно в такое время до сих копошились полусонные студенты, Элайджа при желании мог представить, что выражение ее лица ни капли не отличалось от того, к которому он привык. Стянутые у переносицы брови, легковатые, не такие уж и критичные морщинки вокруг суровых глаз и возле носа, мягко направляющиеся к уголкам плотно сомкнутых губ — все это уже стало маленькой традицией и давно не укалывало, хоть поначалу и были порывы изменить устоям и вызвать пусть даже малюсенькую эмоцию у этой ледяной женщины. В конце концов, он всегда стремился быть лучше других, был просто обижен на весь остальной мир за то, что для необычного ботаника — гения-творца в личине на вид застенчивого паренька — мало кто обращал внимание. Лишь преподаватели. А этим глубоко нарциссичную натуру не накормишь. Сама комната, маленькая обитель Аманды, была средних размеров. В дальнем ее конце находился стол, за ним стул на колесиках (видимо, тогда он действительно не прогадал), прямо посередине, напротив большого окна с синими шторами. По бокам сплошные книжные стеллажи, наполненные книгами неизвестных авторов и папками, все в темных тонах, только стены чуть желтоватые, но профессору это скорее всего не нравилось. — Я действительно заинтересован в вашем предмете, — он также пытался вести себя максимально безразлично, спрятал руки за спиной, всматриваясь в копну еще более черных в полумраке волос. Из-за двери бил легкий сквозняк прямо в затылок и от этого становилось чуточку легче держаться. — Очень заинтересован. — Также я наслышана о ваших амбициях, — та же пропустила его слова мимо ушей. — И готова помочь вам с их реализацией. — Зачем? — голос болезненно просел. — У меня свои причины.***
Стальные лапы закрывали тириумный насос и всю грудную клетку очередным куском металла. Далее к туловищу шумно приковывали и ноги с таким адским звоном, с такими искрами, что отражались в стеклах очков Создателя Андроидов абсолютно четко. Импровизированное световое представление стало еще ярче, когда все источники света, кроме тех, что находились над станком, потухли, от того, что бледная, с длинными пальцами ладонь коснулась проема-панели синего цвета. Кажется, с этого момента Камски не боялся боле смотреть на пластмассовую куклу, но все равно почти отчаянно вглядывался в стеклянную стену справа и даже полуошарашенно мотнул головой, как только увидел свое отражение. Несомненно, не просто так под невозможно печальными глазами, блекло-голубыми, залегли синяки — результаты болезненного разбора собственной памяти. Меж бровей — морщинка, которую он с таким трепетом пытался выбить из облика своего профессора когда-то давно. Щеки покрывала густая щетина и волосы темноватые изредка падали на напряженный лоб, чтобы в очередной раз быть заглаженными чуть неслушающейся рукой. Ворот клетчатой рубашки безбожно даже и не пытался выглядеть хоть каплю опрятным. Сквозь кармашек у груди еще несколько часов назад протекла ручка, опаляя красно-белый окрас, перебитый складками, своим четким индиго. Какие-то замызганные, первопопавшиеся штаны — он так торопился, когда наконец-то дописал программу, которая поможет милой Аманде снова опалить его строгим взглядом, вернуть, так сказать, с небес на землю. Потому что не зря его называли гением XXI века — Элайджа прекрасно понимал, что нарциссизм рано или поздно выйдет боком. Может, его сожгут на костре бравой инквизиции, или его же творения восстанут против. И это будет абсолютно естественно. Зато его имя навеки впечаталось в страницы истории. Зато потомки будут помнить, а андроиды, когда придет время, восхвалят его в роли собственного бога. Только на этот раз — абсолютно реального. Также он знал, что от больных влюбленностей, зависимости от наставлений Аманды Стерн нужно избавляться. Но, какая ирония, несмотря ни на что, она его отпустила. Только ему это уже не нужно. — Предназначение. Голубой и карий встретились впервые, и если первый от этого даже шелохнулся, то второму было все равно. Как и всегда. — Курирование андроидов, контроль выполнения их программ и беспрекословное служение Киберлайф. — Киберлайф. — Что? — Вы спросили о способах реализации вашего проекта, — на фоне зеленого, совершенно живого парка профессор смотрелась неизмеримо довольной. Асфальтированные дорожки под натиском ее каблуков отдавали мерным постукиванием. Дуновениями ветерка грохотала вечно идеальная прическа. Юбка-карандаш и пиджак в полосочку неимоверно точно сливалась своим темно-зеленым цветом с живыми изгородями по краям пути их неизведанного маршрута. Лазурное, усыпанное едкими, исполненными токсинами облаками приносило чувство разительной свободы. С Амандой под рукой дышалось так легко, грудная клетка даже не переполнялась извечной обидой за собственную недооцененность. Наконец-то, в Камски кто-то верил. И он всем своим израненным сердцем, каждым новым кругом крови по организму, мог сказать, насколько ему теперь хорошо. Пусть и женщина рядом с ним точно никогда не разделит ускоренного биения пульса и совместных завтраков. Чтобы вместе пить черный кофе и обсуждать предстоящий день. И где он только такого набрался? Неужели, стоит все-таки прекратить смотреть эти смазливые фильмы, которые раньше были ниже его достоинства? — А если поподробнее? — ему хотелось сдержать полуулыбку, но как только они остановились у клубы, усыпанной кустиками роз, алых-алых, горящих бархатом в свете солнца, вместе с листиками, покрытыми сеточкой росы от синеватых, встроенных прямо в землю, поливалок, все его старания полетели к чертям. Конечно же, пока она их не укрепила своим недовольным взглядом. — Нужно создать собственную корпорацию. С начала привлечь людей-помощников, — Стерн держалась так, как будто каждый день за обедом планировала такие авантюры. Это в ней и нравилось — бесповоротная уверенность в каждом последующем ее шаге. — А потом и спонсоров. Будто бы Элайджа не думал об этом. Да он каждый день оббегал все новых и новых людей, таких высокомерных и одновременно отчаявшихся, только вот никому не интересны мечты совсем еще юного мальчишки о автономном искуственном интеллекте. Поэтому тогда он задумался, а когда опомнился, наконец заметил цветы, источавшие в воздух чуть сладковатых запах, прямо как духи, которыми пользовалась Аманда. Вообще, если быть честным, то он давно заметил, что разговоры с ним Стерн проводила в местах, которые приносят ей хоть капельку успокоения — чаще всего, в своем кабинете или лаборатории, но чтобы обычный парк, где цветут и пахнут безобидные растения. Даже интересно стало. — Почему здесь? Полной грудью вдохнула она разительную свежесть, а после лишь как-то надломленно, совсем не строго, расслабленно закрывая глаза, выдала: — Мне нравятся розы.***
Теперь, когда перед Создателем Андроидов стояла уже готовая фигура, которую заботливые механизмы обтягивали искуственной кожей, что-то упорно копилось в далеко не бездонных легких. Такая липкая, противная эмоция нескончаемой горести за нечто совсем недавно потерянное. Как будто ты потерял папку с важными документами, от которых зависит твоя работа, нет, даже жизнь, при абсолютно нечестных, дурацких обстоятельствах. Потерял, пока просто ехал в метро или работал над проектом. Словно так легко вновь найти внезапно вывалившиеся ключи от дома, вдруг осознавая, что коме тебя в нем никто не живет. Что нет больше той тяги к созданию, что она умерла, провалилась вместе с темным, совершенно страшным гробом под землю, откуда, несомненно, выхода нет — лишь такой манящий вход и душевная пустота. Это ведь природа. Безнадежно жестокая сила, заселившая землю такими же, как она, созданиями, что не способны даже вовремя поставить диагноз. Мотнув головой Элайджа чуть приблизился к станку. Четкое понимание того, что ему нужно закончить начатое с каждой секундой укоренялось в гениальном мозгу, в каждую извилину и отравляло ядом, царапая шипастыми стеблями незащищенную плоть. Зачем он это вообще затеял? Теперь в этом в этом невероятно душном помещении становилось все труднее и труднее нормально дышать, руки неимоверно дрожали, а последние, полузавявшие лепесточки человечности алого, как тогда, цвета под ребрами сохраняли лишь надежды на то, что новая кукла пред ним заменит ее. Потому что он знал Аманду Стерн лучше всех, потому что он сам написал программу и точно заложил в нее все, что тешило кровоточащее сердце все эти годы. Это все. Она готова. Она снова здесь. Такая же, как в их первую встречу. Лапы облачили ее в удобные одежды, в цвета Киберлайф, вытесали новое тело из надежного металла, что точно никогда не позволит профессору покинуть его. Он не позволит. — Двигательная активность, — Камски говорил с придыханием, отчаянно сжимая в ладонях этот несчастный список. Какое-то своеобразное волнение делало все его движения абсолютно рваными. Даже плечи при вдохе и выдохе поднимались и опускались дергано, с неким предвкушением, а андроид в это время делал первые, уверенные шаги. Все с таким же удивительно холодным лицом. Пока вдруг, будто бы приказывая остановиться, бледная рука не легла на механическое плечо.***
Ритмичное попискивание аппарата жизнеобеспечения напоминало похоронный марш. Палата, с холодно-синими обоями, плотно-закрытыми шторами (хотя какой от них толк ночью), озаренная лишь светом этого чертового монитора с несколькими ломанными линиями — последними канатцами, за которые сломанные люди могли бы зацепиться — совершенно не вызывала никаких эмоций. Ни измученный фикус в углу, ни выцвевшие, замызганные плинтуса с неинтесенным рельефом, ни одинокая картина центре стены — слишком темный натюрморт, изображающий сероватые, полуразбитые скалы, готовые в любую минуту обвалится в бескрайнюю, страшную своей режущей бюрюзой, морскую пучину, и чаек, белых-белых, как халаты «врачей», что вроде бы не смогли бы сделать ровным счетом ничего, но все равно ощущение их незримой вины так и витало в воздухе. Женщина, что лежала на койке также пропиталась ощущением отвратной безысходности. Кожа ее приобрела оттенок серости, волосы, полуседые, не такие черные, как раньше, более блеклые, спадали на морщинистый лоб удрученно. И лишь бледная, холодная рука, стискивающая ладонь Стерн приносила хоть какое-то ощущение приземленности, будто бы Камски даже ментально, своим до жути отчаянным взглядом пытался задержать ее. Хоть на мгновение еще видеть, как на ее губах впервые цветет вымученная улыбка. Она не улыбалась даже тогда, когда увидела Хлою. Не сказала ни слова, стоило ему получить всемирное признание. А тогда в ее мутном, уже почти черном взгляде заблестела разительная гордость. Хоть и у ее почти дрожащего студента даже порадоваться, потешиться этим не получилось. Создавалось впечатление, что он вымотался куда больше, чем она за всю свою жизнь, и от этого на душе Аманды проснулось беспокойство. — Уходи. — Что? — Элайджа не смог не удивиться, также, как и отпустить ее руку. — У вас… — она судорожно выдохнула, чуть приподнимаясь. — У тебя вся жизнь впереди. Столько еще непокоренных высот, того, что нужно исправить. Не трать время попросту, уходи, не смей возвращаться в эту злополучную палату, — та остановилась, откинулась обратно, под тяжелым его взглядом, впитывающим каждое движение, вбивающего в глубинки памяти. — И обещай мне, — и снова улыбка. — Даже не вспоминать.***
Кончики пальцев будто ударил током холод металла, пробирающий душу даже сквозь ткань, от чего Камски выпрямился. Абсолютно потерянный бледно-голубой взгляд встретился с безжизненным, неправильным карим. Аманда ему этого не простит. Ни-ког-да. — Уходи, — и подделка слушается.