Солнечный свет

       Никайдо Реико любила свою работу; работа почти была для нее жизнью. С мужем, Никайдо Тэкуми, у нее не задалось, брак по родительской договоренности оказался бременем для них обоих. Реико родила Тэкуми сына и сочла свой долг исполненным.        Не то, чтобы она была плохой матерью. Вовсе нет. В единственном ребенке она души не чаяла, пусть и видела его последние пару лет наездами.        Сын рос сорной травой, но Реико не могла иначе. Кипучая энергия не давала ей засиживаться дома, и она жила от экспедиции до экспедиции.        Сына она обожала, но без работы не мыслила жизни.        Тем более, Акира рос вполне самодостаточным и разумным… вроде бы. Реико искренне считала, что мальчишкам положено драться, потому к дракам сына относилась философски, что до прогулов — Акира ведь каждый раз ухитрялся сдавать долги до каникул, правда? Так есть ли разница, ходит ли ребенок на все уроки?        А мозги у Акиры золотые, Реико им гордилась.        На самом деле, иногда Реико задумывалась, отчего у них с Тэкуми родился настолько странный ребенок. Тэкуми даже мог бы подозревать ее в измене (не будь ему все равно), вот только Реико грехов за собой не помнила.        Во-первых, Акира получился красивым. Реико, смотрясь в зеркало, видела невзрачную посредственность с сильно выраженными чертами бабки-европейки, да и муженек откровенно не вышел рожей, а вот Акира получился правда красивый. Он был немного похож на саму Реико, цветом волос, например, а глаза у него были голубые, как у отца, но его строгие, неземные какие-то черты временами даже пугали.        Хотя Акира, конечно, всегда хмурился, а глаза прятал за встрепанной челкой и почти никогда не улыбался (а жаль! улыбка у него выходила очень славная!). К сожалению, в дополнение к мордашке сыну достался неуживчивый характер.        Возможно, где-то там закралась вина самой Реико. Ее тоже чуть что — одолевала адская скука, и спасение от нее она находила только в экспедициях.        Акира, бедный, просто не нашел еще своего призвания.        Призванием Реико навсегда сделалась археология.        С мужем она почти не общалась, и понятия не имела, как Тэкуми находит с сыном общий язык. Сама она такими вещами вовсе не заморачивалась: она знала, что Акира любит ее и немного уважает, а больше ничего ей и не было нужно. Советов ничьих он не слушал все равно.        Было, правда, еще кое-что. Кое-что, о чем Реико старалась не задумываться. То самое «в-третьих», следующее за «во-первых, он красивый, во-вторых, талантливый».        В-третьих, Акира был… странный. И чем старше он становился, тем больше странностей Реико в нем подмечала. Поначалу ей удавалось отмахиваться от дурных предчувствий, но в пятнадцать с Акирой что-то случилось. Реико, честное слово, проморгала этот момент. А потом малодушно решила, что сын просто влюбился. У него неожиданно появилась какая-то компания кроме Асамуры Кенго, единственного друга детства (и то, странная у них была дружба, потребительская какая-то). А то: в дом Никайдо стала захаживать староста сыновьего класса, боевитая девочка Сузуно Айя-тян (поначалу Реико грешила на нее), странный светленький мальчик приезжал на черной машине (наверное, из богатой семьи — и как они с Акирой познакомились?). Однажды Реико обнаружила на своей кухне подозрительного типа, немного смахивающего на якудза. Тип курил в окошко, и болтал по телефону. С Реико он, впрочем, вежливо поздоровался, а потом сверху спустился Акира, махнул странному гостю и они оба куда-то умелись.        Реико считала своего сына умным мальчиком, честное слово. Он бы не стал связываться с какой-нибудь дрянью. К тому же, Сузуно Айя-тян вполне подходила под определение благонадежной компании. Реико заставила себя успокоиться и уехала снова… чтобы по возвращению через долгие четыре месяца найти сына в ужасном состоянии.        То есть, сначала, конечно, она ничего не поняла. Она приехала на зимние каникулы (предварительно уточнив, не собирается ли Никайдо Тэкуми почтить свой дом визитом в то же время), как всегда заявилась посреди недели, в середине рабочего дня.        Сын обнаружился дома, он спал на диване и выглядел измученным. Реико замерла тихонько в дверях гостиной, разглядывая его, вытянувшегося, возмужавшего и изможденного. Волосы Акира отпустил до плеч и зачем-то покрасил в черный. На фоне непривычных чернильных прядей, рассыпавшихся по оливковой диванной подушке, лицо его казалось сероватым и больным; под глазами лежали резкие сизые тени. Белая футболка смялась и задралась. Реико с удивлением обнаружила пару незнакомых шрамов у него на животе, старых, зашитых чьей-то умелой рукой. Он же несовершеннолетний, почему ей не сообщили, если он попадал в больницу?        И Тэкуми ничего такого не упоминал в их последнем коротком разговоре, а ведь сын — единственная тема, в которой они всегда были друг с другом честны и откровенны…        Она присела на край дивана и осторожно погладила сына по голове.        — Акира-а. Доброе утро, мое солнышко.        Так она всегда будила его в детстве, когда ей приходилось сидеть с ним дома и заниматься разве что самообразованием.        Разумеется, за окном царствовало никакое не утро, а очень даже холодный, бесснежный зимний день. Влажный воздух с моря нес стылую сырость, и Реико хотелось поскорее переодеться и сунуть ноги под котацу.        Акира заворочался, пробормотал что-то невнятное, открыл сонные глаза. Реико вздрогнула: ей почудилось, на мгновение взгляд сына плеснул рубиновой зарей.        — Мам? — но нет, на самом деле ничего такого. Просто взгляд у Акиры тоже был больной, растерянный. Реико готова была поклясться, что сын плакал меньше двух часов назад. И вот тут ей сделалось страшно. Никайдо Акира не плакал никогда.        — Привет, — она поджала ноги, забираясь поглубже на диван, сыну под бок.        — Ты надолго? — буркнул Акира, глядя на нее с мрачной обреченностью. Как будто не хотел ее видеть.        Обычно он бывал ей рад, пусть и в своей особенной ворчливой манере. Обычно он спокойно принимал ее такой, какая она есть, с ее работой и любовью к перемене мест.        У Реико сжалось сердце.        — Надолго, — решительно объявила она. Подумала, уточнила осторожно. — По крайней мере, до конца каникул. А там как получится. Но я постараюсь.        — Да не старайся, — Акира зарылся лицом в подушку. Непривычно-черный вихор знакомо топорщился на пушистом затылке. Реико пригладила его ладонью, поражаясь, какими жесткими и непослушными стали волосы ее сына.        — Акира…        — Все в порядке, мам, — пробормотал он. — В холодильнике еда есть.        Но ничего не было в порядке, Реико понимала.        — Сам-то ты когда в последний раз ел? — спросила она просто чтобы что-то спросить.        Акира неопределенно дернул плечом.        Реико поднялась, напоследок еще раз провела ладонью по сыновьим волосам (отчего же он перекрасился?) и отправилась на кухню.        В кухне на кафельном полу лежали квадраты блеклого зимнего света. В чайнике нашлось немного воды, а в холодильнике — остатки моти, плесневелый кусок сыра и пластиковый лоток риса из ближайшего кафе. Рис, судя по консистенции, давным-давно упокоился с миром, а кусочки овощей в нем выглядели настоящими древними артефактами.        Реико сжевала одну моти, поставила чайник, поднялась к себе в комнату (все там лежало на своих местах, куда-то запропастился только плюшевый халатик, но зато пижама нашлась тут же), потом вернулась, шлепая по холодному полу босыми ногами. Заварила чай, уселась за котацу, согреваясь. Задумалась.        Нужно было что-то делать, что-то решать. Никогда-никогда прежде Акира не вел себя с ней так.        Возможно, Никайдо Реико-сан — не лучшая мама на свете, и, возможно, шестнадцатый год — самый сложный в жизни человека, но все-таки…        Что-то случилось. Добиться от Акиры откровенности никому бы не удалось, даже Реико, потому она поступила как настоящий детектив.        — Я выйду за продуктами! — крикнула она, заглянув в гостиную спустя двадцать минут. Пришлось снова одеваться, поправлять макияж (макияж Реико-сан терпеть не могла, так и знайте!), влезать в теплые полусапожки без каблука... Она с тяжелым вздохом глянула на большую дорожную сумку, оставленную у двери.        Сегодня вечером еще и вещи разбирать…        Акира на ее слова никак не отреагировал. Обычно он хотя бы заказывал что-нибудь купить.        В кафе царила уютная праздничная атмосфера. Реико заказала три больших капучино и тарелку сладких пирожков. Асамура Кенго и Сузуно Айя сидели напротив нее, неуверенно переглядываясь. Они тоже хорошо выросли, особенно Айя-тян, из нескладной девчушки превратившаяся в симпатичную стройную девушку, поверх пальто закутанную в громадный теплый шарф кремового цвета. Кенго-кун все так же красил волосы в соломенно-желтый, а левое запястье у него было перебинтовано; край эластичной повязки выглядывал из-под манжеты широкой шерстяной куртки.        — Итак, — решительно начала Реико, рассматривая их обоих сразу. — Рассказывайте. Что случилось с моим сыном?        Ребята снова переглянулись.        — А, э-э… что с ним? — замявшись, неестественно удивилась Айя-тян с дрожащей улыбкой. — Ну, кроме его прогулов?        — Это я у вас хочу спросить, — строго нахмурилась Реико. — Он ведет себя странно. Я бы решила, что он на меня зол, но ведь обычно…        — Да нет! — перебил ее вдруг Кенго-кун. — Он не на вас!..        — Тш! — шикнула Айя-тян, пихая друга локотком под ребра. — Не волнуйтесь, Никайдо-сан, с Акирой все будет в п-порядке!        Они определенно что-то знали.        Реико печально вздохнула.        — Вот оно что… Поймите меня правильно, ребята, я действительно виновата. Я редко бываю дома, но… Мне бы очень хотелось знать!        К чести друзей Акиры, они сдались не сразу. Реико пришлось знатно их помурыжить, хорошенько надавить на совесть и жалость, но в конце концов Айя-тян не выдержала.        — Понимаете, Никайдо-сан, — проговорила она, опустив глаза и теребя пушистую кисточку на своем грандиозном шарфе. — Понимаете, Акира, он, ну… Это долгая история.        История и впрямь оказалась долгая и довольно грустная притом.        Оказывается (Реико так и подозревала!), сын ее влюбился. Точнее, не совсем так. Айя многое недоговаривала, но Реико не была дурой и сопоставила разрозненные кусочки в цельную картину.        Если бы Реико была чуть более приземленным человеком, она бы посчитала странные недомолвки Сузуно-тян бредовыми, однако Реико за свою археологическую карьеру видела достаточно всяких необъяснимых штук.        Итак, ее сын влюбился в некоего юношу. Имени его Реико так и не добилась: говоря о нем, сыновьи друзья и так делались очень печальными.        Этот юноша, вместе с Акирой, Айей, Кенго и тем похожим на якудза пареньком (его, оказывается, звали Ко) помогали мальчику по имени Харука в каких-то мистических исследованиях.        Юноша, влюбленный в Акиру, видимо, как Реико поняла, был в самой разной магии большим специалистом.        — Мы и не думали, что все окажется взаправду, — тихонько рассказывала Айя, комкая в кулаке шарфовые кисти. — Но оказалось. Вы нам, наверное, не поверите, но…        — Я вам верю, — улыбнулась Реико. — Так что все-таки случилось?        А случилась трагедия. В одном эксперименте влюбленный в Акиру юноша очень сильно пострадал и вынужден был уехать куда-то далеко на континент. И с тех пор Акиру как подменили.        — Он винит себя, — говорила Айя-тян. Про остывающий кофе она давно позабыла. — Он ведь не… В общем, вместе они так и не были, хотя Ши… тот парень, он много раз пытался… А Акире, я думаю, он правда нравился, только… не знаю я, что там происходило! Но Акира винит себя в том, что произошло! Хотя он совсем не виноват! Просто… так случилось.        Реико не очень интересовало, что же там произошло конкретно. Она услышала вполне достаточно.        Когда она вернулась, диван в гостиной пустовал, а из комнаты Акиры доносилась тяжелая немецкая музыка и глухие удары.        Тем же вечером она приготовила европейское овощное рагу, рецепт которого откопала в интернете, заварила дорогой успокаивающий чай и постучалась к сыну.        Акира открыл не сразу. Выглядел он так же плохо, все в той же мятой майке и с кругами под глазами. Черные волосы (ками, ну зачем?) стягивала в неаккуратный хвостик аптечная резинка.        В комнате царил удивительный армейский порядок, под потолком покачивалась истрепанная боксерская груша. Со стен исчезли постеры, зато над кроватью появилась странная схема, похожая на незаконченный набросок причудливой фэнтезийной карты. И большой лист, разделенный на две колонки: «Помню» и «Не помню».        Реико сощурилась, но ничего не сказала.        За ужином сын молча ковырялся в тарелке. Подцеплял палочками квадратики болгарского перца, неохотно жевал. Чашка с ароматным чаем исходила паром у его локтя.        — Как рагу? — нарушила Реико вязкую тишину. Самой ей собственный кулинарный шедевр не слишком понравился, многовато масла и маловато специй.        — Нормально, — отозвался Акира, отправляя в рот кусочек тушеного картофеля. — Спасибо.        Рейко набрала в грудь побольше воздуха.        — Акира, сегодня я виделась с твоими друзьями.        — О, — вяло удивился Акира. — Ладно. И?        — Они мне кое-что рассказали…        Сын болезненно скривился, но промолчал. Ободренная Реико продолжила.        — Они мне рассказали про ваш мистический клуб и про того человека… Мне жаль.        — Мам, — Акира отложил палочки, посмотрел на нее исподлобья. — Не лезь, а? Ничего тебе они не рассказали.        Он поднялся и вышел, оставляя ее наедине с рагу и чаем. Реико некоторое время сидела, глядя на место, где он только что сидел, а потом с тихим стоном уронила голову на скрещенные руки. Котацу был теплым.        С Акирой что-то происходило, и с каждым днем становилось все хуже. Это были самые долгие новогодние каникулы на памяти Реико. Она каждый день пыталась поговорить с сыном, и раз за разом натыкалась на равнодушную незаинтересованность.        Акира как-то разом превратился в абсолютно чужого человека. В чужого и пугающего. Он часто уходил из дома, возвращался затемно, и Реико с замиранием сердца чувствовала на его куртке запах сигаретного дыма.        У Айи-тян и Кенго-куна, которые заходили иногда к ним домой, Реико попыталась выяснить что-нибудь новое, но ребята переглядывались и отмалчивались, а Акира на любые попытки «очной ставки с друзьями» вставал и уходил.        У сына была какая-то своя жизнь, в которой Никайдо Реико не находилось места.        Реико хотела выяснить хоть что-нибудь о других друзьях Акиры, но ее ждало разочарование. Мальчик по имени Харука (оказавшийся, внезапно, единственным наследником влиятельной полукриминальной семьи Кудзе, да еще и вундеркиндом) как раз недавно покинул Японию ради поступления в Гарвард, а парень по имени Ко слыл в городе человеком неуловимым и неблагонадежным.        Реико вывернулась наизнанку, но перенесла дату следующей экспедиции на десять дней вперед. Впервые ей никуда не хотелось, дома она сейчас была нужнее.        У нее опускались руки. Незнакомый, отгородившийся от мира Акира со своей незнакомой жизнью, со своими странно глядящими друзьями и новой прической, с боксерской грушей в комнате, пугал ее и подавлял.        Как разговаривать с сыном, она не знала и малодушно уповала только на чудо.        Однажды ночью она проснулась от сдавленного крика из гостиной. Реико вскочила, как была, в пижаме, бросилась вниз.        Акира опять заснул на диване, допоздна засидевшись с какой-то книгой. На ночь она укрыла его, свернувшегося беззащитным комком, теплым пледом, расшитым дурацкими розовыми настурциями. Теперь сын разметался во сне, плед сбился ему в ноги, на висках выступила липкая испарина, к влажным щекам прилипли спутанные темные волосы.        Реико показалось, вся длинная жилистая фигура Акиры будто окутана едва заметным золотистым сиянием.        Акира снова коротко вскрикнул сквозь стиснутые зубы, и Реико стало не до всяких там свечений. Она ринулась к сыну, прижала ладонь к его пылающему лбу.        — Акира! Солнышко, проснись!        — Так нужно, баланс… — прошептал Акира невнятно, дернувшись, как от боли. — Прости! Так надо, стой! Широгане!        Его почти подбросило на диване, и он распахнул глаза.        Реико не могла ошибиться. Глаза у сына горели рубиновым, а в глубине широких зрачков билось живое золотое пламя. Впрочем, всего секунду.        — Тише, солнышко! — Реико поспешила обнять своего бедного, ввязавшегося в мистические странные дела ребенка. Прижала его, дрожащего, к себе. — Тише, сынок, я с тобой, теперь я с тобой.        — Мам… — почти всхлипнул Акира, утыкаясь ей в плечо носом. — Мама, столько всего… помнить так страшно…        — Что помнить, милый?        — Ты решишь, — Акира сухо усмехнулся куда-то ей в пижаму. — Решишь, что я сошел с ума.        — Солнышко, — Реико погладила его по волосам, запустила в черные вихры пальцы. Теперь ей почему-то казалось, сын вовсе не красился. — Ты во сне светился. И глаза у тебя то и дело краснеют.        — Это все равно слишком, — едва слышно пробормотал Акира. — Ты веришь в переселение душ?        Реико верила.        То, что рассказал ей сын, испугало ее до дрожи, но и зачаровало. В голове, конечно, все это укладывалось с трудом, но в Никайдо Реико-сан что-то, видимо, изменилось.        Акира говорил про миры, простирающиеся за миром людей, про царство Теней и королевство Света, про квартет властителей, правящих ими. Медленно, с трудом выталкивая слова, рассказывал про свою прошлую жизнь, которую теперь, перерожденный человеком со спящим Истинным Светом внутри, мучительно вспоминал.        Акира рассказывал про прошедший год, когда он вместе с Айей-тян и Кенго-куном, тоже обретшими какие-то способности, сражался с порождениями тьмы, пытаясь сохранить расшатанный баланс.        Акира говорил, тогда вспоминать он еще не начал. Но тогда в его жизни появилось его отражение, его истинная противоположность, втравившая его во все это мистическое гадство. Король Теней в изгнании, некто Широгане.        Когда Акира произносил его имя, он звучал так зло и больно, что у Реико не осталось ни малейших сомнений: Широгане и есть тот «пропавший юноша, разбирающийся в оккультизме», ухаживавший за ее сыном.        Она понятия не имела, почему верит во всю откровенную чепуху, которую нес Акира той ночью. Говорил он иносказательно или нет, он действительно светился, вряд ли ей показалось.        Никайдо Реико-сан вполне доверяла своему ребенку и своему чутью, так-то. И ей хотелось быть хорошей понимающей матерью.        После того полуночного разговора Акира начал понемногу оттаивать. Он поддержал идею Реико о совместных завтраках и ужинах, начал рассказывать ей понемногу о своих древних воспоминаниях.        Реико хорошо рисовала, археологу такое никогда нелишне. Со слов сына она поправила причудливую карту на его стене, со слов сына набрасывала в блокноте красивые строгие интерьеры.        Акира невесело улыбался: «Чуть-чуть похоже».        Если он и сходил с ума, он сходил с ума с фантазией.        Впрочем, мысль о сыновьем помешательстве прожила недолго. За день до отъезда в новую экспедицию Реико получила от Акиры странное предложение. После завтрака они направились на окраину города и пробрались на какую-то заброшенную стройку. Пахло здесь кошачьей мочой и цементной пылью, а на расчищенной площадке, возле горы побитых бетонных балок, их ждал, потягивая мятую сигарету, тот парень, похожий на якудза, Ко?        — Доброе утро, Реико-сан, — весело поприветствовал он Реико, словно старую знакомую. — Привет, Аки.        С Акирой они приветственно стукнулись кулаками. После чего Ко сощурился, разглядывая Реико поверх стекол пижонских прямоугольных очков.        — Ты уверен? — спросил. Акира ухмыльнулся.        — Мама мне верит. Да?        — Конечно, солнышко, — улыбнулась в ответ Реико. — Я тебе и без доказательств почему-то верю.        — Ну ладно, — пожал плечами Ко, и чиркнул зажигалкой.        Мир кругом налился красным светом. Небо заалело, как не алеет от самого яркого заката.        Реико смотрела на Акиру. Точнее, она уже была ни в чем не уверена; не уверена в том, что перед ней стоит ее сын.        Акира преобразился. Глаза его вспыхнули тем самым гранатово-красным, волосы отросли разом длиннее и еще больше встопорщились, черные, будто уголь. Толстовку и джинсы на нем сменил белоснежный камзол с двойной черной строчкой по пройме и такие же белые узкие штаны, заправленные в высокие кавалерийские сапоги, черные, с острыми серебряными шпорами. Камзол на рукавах и поясе перетягивали плотные черные ремни, плечи укрывал короткий плащ, белый с черным краем, и под горлом плащ скрепляла фибула с тревожным черным агатом.        В руках Акира сжимал длинные, широкие, обратноизогнутые ножи.        Ко тоже переменился, избавился от пижонских очков и облачился в белое, но Реико почти не обратила на него внимания.        Акира щелкнул каблуками.        — Мам? Видишь меня?        — Конечно, вижу, — улыбнулась Реико. Губы у нее дрожали, и улыбка получилась так себе. — Ты ужасно взрослый, солнышко.        Тот парень, Ко, сказал, способности Реико дремали, а теперь пробуждение «Короля Света» пробудило их. Реико покивала, но в глубине души она знала: способность видеть другую форму сына проснулась оттого, что Реико за сына волновалась.        Мир расщепился, стал очень сложным, в нем ее солнышко-Акира оказался реинкарнацей короля загадочного Мира Света… Что ж, он ведь всегда был солнышком, правильно?        На следующий день ей пришлось уехать, раскопки не ждали, но впервые в жизни работа не увлекала. Реико старалась почаще созваниваться с сыном. Они болтали в основном о пустяках, и ей нравилось слышать, что голос Акиры теплеет, когда он произонсит: «Привет, мам» в телефонный динамик.        Весной Акира переходил в выпускной класс старшей школы. Реико нагрянула домой спустя три дня после начала триместра, надеясь успеть еще и на ханами. Тем более, что Тэкуми очень удачно застрял в Токио на каких-то многоступенчатых деловых переговорах.        Она приехала, как обычно, в середине дня, взяла от вокзала такси. После долгого перелета и синкасэна клонило в сон. С другой стороны, ей не терпелось снова увидеться с сыном, но Акира должен был быть еще в школе, и Реико надеялась немного подремать.        Однако только отперев дверь и затащив в прихожую тяжелую сумку, она почуяла крепкий горький запах — с кухни тянуло свежесваренным кофе.        Вторым открытием стали незнакомые мужские ботинки, пристроенные под вешалкой, и незнакомый же черный плащ, на вешалке висящий.        Реико повесила рядом с плащом свою любимую спортивную куртку, разулась и с улыбкой прошла на кухню, собираясь сделать сюрприз и сыну-прогульщику, и навестившему его приятелю. Может, Ко?        Дверь в кухню была прикрыта, из-под нее косо падала полоска солнечного света, слышались голоса и звон фарфора.        — Ага! Опять пропускаешь школу, солнышко мое? — выпалила Реико весело, решительно врываясь. Ворвалась и замерла.        Денек выдался погожий и славный, и кухонный кафель заливало солнце. В столбах света искорками танцевали пылинки.        Сын в домашней майке и шортах терзал джезву у плиты. Он вздрогнул и обернулся к Реико, отчего еще сильнее отросшие черные волосы его мотнулись по широкой жилистой спине.        Глаза у него были совсем гранатовые.        — Мама!        — Привет? — неловко улыбнулась Реико.        У окна, за кухонным столом сидел человек. Он не отбрасывал тени, совсем как преображенные Акира и Ко.        Человек улыбался, тоже несколько неловко.        Он был красивый. Такой красивый, словно сказочный дух или европейский эльф; гибкий, невероятно белокожий, с длинными-длинными серебристо-белыми волосами, сплетенными в свободную косу (коса кольцом свилась на полу за стулом; если бы человек встал, коса была бы ему до пят), с тонкими возвышенными чертами, с хрупкими запястьями и ясным взглядом.        — Здравствуйте, Реико-сан, — проговорил человек, садясь ровнее и сцепляя пальцы на коленях поверх уютного кремового халата.        Реико совершенно не удивилась тому, что человек знал ее имя.        — Мама, — Акира составил джезву с конфорки на деревянную подставочку, стремительно шагнул к Реико и крепко обнял. — Привет. Мам, это… В общем, мама, это — Широгане.        Вот оно что… Тот самый, бесследно пропавший, предмет Акириных горестей и печалей! Да уж, ради такой Тени не только преображаться научишься!        Реико готова была поклясться, щеки у сына очень миленько заалели.        Широгане тоже покраснел, бледный нежный румянец вспыхнул рассветной дымкой на высоких скулах.        О Широгане думать получалось только почему-то в восторженных высокопарных выражениях родом из бульварных романчиков.        — Мне очень приятно, Реико-сан, — он склонил белокурую прелестную голову, определенно выражая почтение.        Реико погладила сына по голове, отстранила от себя и уперла руки в боки.        — Мне тоже очень приятно, Широгане-сан, наконец-то с вами познакомится! Особенно учитывая, сколько неприятностей вы доставили моему сыну! И, кстати, вы в моем халате!        …у бедняги-Тени покраснели даже кончики ушей. Впрочем, Реико не поручилась бы за искренность его смущения.        Широгане показался ей слишком идеальным, чтобы на деле в нем не оказалось подвоха.        Впрочем, на Акиру он любовался, кажется, совершенно искренне.        Акира, оказывается, научился варить замечательный кофе и поджаривать прекрасные тосты. Реико никогда не сомневалась, что он сможет позаботится о себе во взрослой жизни, и он полностью оправдывал ее ожидания. Ничто не может быть важнее кофе.        Среброкосый Широгане наверняка бы с ней поспорил. Кофе он, конечно, пил с удовольствием (Акира совершенно естественным жестом, не спрашивая, добавил ему сливок и ложку слюдянистого тросникового сахара), но, судя по всему, гораздо больше удовольствия ему доставляло наблюдать.        Реико и сама косилась на сына с невольным восхищением. Он еще вытянулся и явственно возмужал, во всех движениях его подростковая резкость сменилась взвешенным достоинством. Пожалуй, ей хотелось бы знать, что послужило причинами таких перемен: волшебная память Акиры из прошлой жизни или то, что ее маленький солнечный лучик вырос в большое солнце.        Акира поставил на стол тарелку золотистых тостов. Сразу после перед Реико оказалась большая кружка с кофе, черным и густым, в точности как она любила.        Хотя на часах перевалило за полдень, импровизированный поздний завтрак оказался очень кстати. В самолете кормили отвратительно, а в поезде Реико предпочла подремать.        — Ну так рассказывайте, — велела она, с наслаждением откусывая сразу треть замечательного промасленного тоста. — У вас все хорошо?        Акира переглянулся со своей беленькой Тенью.        — Да, — произнес, помедлив. — Пожалуй, что так. Ничего еще не кончилось, но теперь…        — Теперь я могу обещать, что все закончится благополучно, — подхватил Широгане. Он сидел, грея о бортики чашки тонкие пальчики, и казался Реико немного ускользающим.        Реико улыбнулась. Сердце защемило странной печалью.        — Акира… ты теперь уйдешь туда? В мир из твоей прошлой жизни? — прозвучало достаточно ровно, чтобы сын ничего не заподозрил. Но он все равно заподозрил, маленький умник. То есть, уже совсем не маленький.        Акира опять переглянулся со своим Широгане, потянулся через стол и накрыл ладонь Реико своей.        — Когда-нибудь мне придется снова надеть корону. Но пока ситуация нестабильная, и потом… ничто не помешает мне прожить мою человеческую жизнь.        У Реико словно многотонный камень с сердца свалился. Она широко ухмыльнулась. Решение пришло к ней мгновенно.        — Тогда тебе придется все-таки ходить в школу! А вам, Широгане-сан, придется терпеть самую чудовищную в мире тещу!        — Реико-сан, я буду только рад, — мягко отозвался беленький Широгане. Акира смотрел на Реико недоверчиво.        — Ну да, — с удовольствием подтвердила она его подозрения. — Я тут подумываю завязать с экспедициями. Материала у меня на целое исследование, получу ученую степень, как ты думаешь?        Конечно, без экспедиций ей будет тяжеловато, но это первое время. В глубине души Реико ликовала. Впереди ее ждало приключение, по сравнению с которым меркли любые раскопки и путешествия.        В путешествие каждый может, а поди-ка, сблизься с сыном-Королем Света и его странным белобрысым избранником!        Но Никайдо Реико никогда не отступала.