"События прошедшей ночи"

      После войны крестьянская кухня не могла порадовать богатством блюд. Когда суровая мать Яо поставила на стол бобовую похлёбку и услышала возмущённое требование сына подать гостям хотя бы остатки курятины, то она едва не отмутузила его лысой метлой, приговаривая: «Курятину захотел? За мясом сами идите, лодыри, вы же мужчины, герои войны!», пока вмешавшийся Линг не уладил ситуацию, расточая старой морщинистой карге сладкие комплименты с поэтическими преувеличениями, и не убедил смягчившуюся женщину, что они непременно удовлетворятся бобовой похлёбкой. Чьен По так не считал, но помалкивал и лишь с невыразимой тоской в глазах смотрел в тарелку, вероятно, воображая себе жирный плов из свинины и черепаховый суп в изящной костной посуде. Но черепахи давно ушли на залив, костной посуды в доме Яо не было отродясь, а для того, чтобы приготовить плов, нужны силы и время, которых у старой женщины на сегодня уже не хватало.       − Пусть жена тебе готовит, лентяй безголовый! — это были те слова, после которых и без того невесёлые друзья приуныли окончательно.       Конечно, теперь у них были деньги, статус и положение: как-никак, герои войны, спасители Императора, парни, отстоявшие Китай от набега гуннов. Но первая выплата подошла к концу прежде, чем ребята вообще задумались о качественном улучшении своей жизни (оно и понятно, сначала надо было отпраздновать победу, вся страна гуляла, а чем они-то хуже?), статус обязывал присутствовать на утомительных и бессмысленных (с точки зрения простых вояк) собраниях, а положение… Положение не спасает, когда даже в Пекине из незамужних девушек остались только самые бедные и страшненькие, что уж говорить про периферию. Возможно, надо было просто собрать капитал, отстроить наконец себе приличные дома, приодеться как следует, а уж потом начинать свататься. Это походило на хороший план, но пока парни были слишком растеряны, чтобы думать о будущем. По крайней мере, о том будущем, которое наступит после свадьбы Шанга и Мулан.       Они, конечно, были в числе приглашённых. Им полагались самые почётные места — как для героев войны и как для друзей жениха и невесты. Чьен По мысленно облизывался от мысли о свадебной кухне, лицо Яо начинало светиться самодовольной гордостью, когда он представлял себе, с каким почётом и уважением их будут встречать, а Линг едва ли не свистел вслух, как только речь заходила о наряженных красавицах, встречающих гостей. Поначалу он надеялся на симпатичных подружек Мулан, но после того, как она, заметно растерявшись, ответила, что у неё нет подруг, планам амбициозного ловеласа суждено было измениться.       − Ну, дружище, прекрати переживать, − как мог, утешал друга Яо, тоже остававшийся (не очень) счастливым холостяком. — Будут на наш век ещё девчонки! Помни: это бабы должны за тобой носиться, а не наоборот!       − А Мулан красивая, да? — невпопад заговорил Чьен По. Яо с Лингом неловко переглянулись, Чьен По смутился, но уже было поздно: своим вопросом он разрушил так усердно создаваемую ребятами атмосферу мужского разговора и лживой уверенности в себе.       Да, Мулан была красивой, хотя никто из них в этом честно не признавался — кроме Чьен По, до последнего момента. Вероятно, сказывалось то, что любой человек будет смотреться хорошо, если снять с него провонявшую военную форму и напялить на него красивое платье (ну, по крайней мере, Лингу на той военной операции вполне пошло…). Но дело было не только в этом — и даже не в том, что лицо и фигура девушки перестали отдавать нездоровой истощённостью, а глаза приобрели радостный блеск.       После того, как раскрылась тайна Пинга-Мулан, её образ надолго поселился в головах сослуживцев. Друзья не обсуждали это друг с другом, но каждый из них возвращался к хрупкому девическому силуэту, сгорбленному над мечом посреди горных снегов. Поначалу казалось, что это лишь последствия шока, сопровождаемые возмущением несправедливостью — и так оно и было, пока Китай с их помощью (и, конечно, с помощью самой Мулан) не одержал победы над проклятыми гуннами, и затем пока их не позвали на свадьбу. Сейчас верить, будто бы прочно поселившийся в голове образ Мулан связан только лишь с удивлением и праведным гневом было бы глупо.       Яо голыми руками снял с углей пиньинь с разогревшимся до нужной температуры байцзю и начал разливать, зорко следя за тем, чтобы хитрый Линг не взял себе слишком много, а воздержанный и стеснительный Чьен По не ограничился слишком малым. Мужчине недостойно перепивать и оставаться трезвым в момент, когда его друзья веселятся: серьёзные разговоры требуют своей дозировки.       − И всё-таки, как мы тогда не поняли, что она девушка! — настаивал раскрасневшийся Линг, наполовину опрокидывая содержимое чашечки чжунцзы. — Мы же тогда купались все вместе! Ты почему не уследил? А ты чего не заметил, толстячок?       − Да я вообще на парней не смотрю! — огрызнулся Яо, подливая себе новую порцию. — Ты к нему… ней… ближе всех стоял, мог бы и сам подсмотреть!       − Стыдно-то как, − промямлил пунцовый Чьен По: несмотря на то, что его друзья следили за тем, как много он должен пить, Чьен По оставался самым трезвым из всех троих. — В одной речке… с девушкой…       − Да-а, с девушкой, − мечтательно закатил глаза Линг. Рука Яо дрогнула, и почти вскипячённая жидкость оказалась у него на пальцах и одежде, однако он этого словно и не почувствовал.       − А ну прекратили немедленно! — рявкнул Яо, грозно стукая кулаком. — Вы говорите сейчас о герое войны, имейте совесть!       − Эй, Яо, мы тоже герои войны! — хихикая, возразил Линг. Он откинулся на стену и вытянул длинные худые ноги вдоль длинного, низкого, покрывшегося трещинками от удара Яо стола. — Между прочим, я догадался, что она девчонка, ещё во время наших тренировок!       − Да хватит врать тебе!       − Да ну! Я же тогда сказал: «Эй, смотрите, парни, Пинг совсем как девчонка»!       − Это я тогда сказал!       − Это Яо сказал, − мирно подтвердил Чьен По, растягивая тонкие губы в мягкую улыбку. — И вообще, мне кажется, это было образное выражение.       − Чьен По, а вот как тебе было общаться с Мулан? — фамильярно обратился к другу Линг. — Ты ведь с ней пару дней палатку делил.       − Да он у нас слишком стеснительный, − ехидно заметил Яо, подмигивая Лингу подбитым глазом. — Небось как уткнулся носом в подушку, так и не видел ничего.       − Неправда! — вспыхнул Чьен По. Правда, затем тут же смутился: − Она тогда переодеваться уходила; дёрганая была, сказала, что у неё сильно воняют ноги, и ей — ну, ему — срочно нужно в туалет… Я тогда ещё удивился: «Чего это Пинг стесняется? Я что тут, вонючих ног, что ли, не видел?».       − Ну понятное дело, того, что у неё там под рубахой спрятано, ты точно не видел! — пьяно захихикал Линг, вгоняя Чьен По в ещё большую краску.       − И всё-таки, какая она порядочная девушка, − неожиданно лирично заговорил Яо, уставившись на луну за окном.       − Ха, да её просто бы казнили на месте, если б она хоть на мгновение свои прелести показала! — фыркнул Линг, поджимая ноги.       На мгновение все замолчали. Линг сразу понял свою ошибку и начал оправдываться, с заискивающим страхом глядя на наливающееся лицо Яо:       − Ну же, братец, я же несерьезно! Неужели ты думал, что я без задней мысли буду оскорблять нашего друга? Поверь, я вовсе не имел в виду…       Линг не успел договорить: точнее, конец его тирады пришёлся на громогласный рёв Яо, с кулаками налетевшего на боевого товарища. От потасовки их спас Чьен По: он будто вырос из-под земли, неловко раскинув в сторону пухлые руки, и удержав одного от бессмысленного избиения, а другого — от побега.       − Я тебе покажу, гад! — рычал Яо, махая натруженными за дни войны кулаками. — Я из тебя всю дурь-то выбью!       − …я не хотел сказать ничего плохого, вовсе нет: Мулан мне как сестра, как брат, как хороший друг, братец Яо, и она вовсе не…       − Она ни разу, слышишь меня? Ни разу не сделала ничего порочного и безнравственного! И я любого скручу в бараний рог, кто только попытается…       − …я дал ей свою рубашку на горном перевале, и ещё бы сотне две отдал, я просто хотел сказать, что…       − Вы чего здесь расшумелись?!       Мужская драка — стихия яростная и неукротимая; но ещё сильнее, чем явление грозной матушки Яо, могло сработать разве что появление самой Мулан. Драчуны замерли в тех позах, в которых и были (Линг — уткнув тощую стопу в лицо Яо, Яо — с поднятыми вверх обоими кулаками, а Чьен По — удерживая одной рукой Линга за плечо, а другой — Яо в грудь), и сложно было сказать, кто из них чувствовал себя наиболее неловко.       − Ветераны войны… смотреть на вас противно! — продолжала ругаться женщина, закатывая свободные рукава домашнего одеяния и обнажая крепкие натруженные руки, кулаки которых лишь немногим уступали кулакам сына. — Пьяные свиньи, вот вы кто! А ну пошли прочь из приличного дома и не возвращайтесь, пока не приведёте себя в порядок! О, духи предков, за что мне такие муки? В чём моя вина, почему мой сын такой хулиган и бездельник? Был бы жив мой муж, твой несчастный отец, он бы тебе показал, как должен себя вести настоящий китайский солдат!       Женщина сопровождала свои стенания энергичным и деловым хватанием взрослых мужчин за шкирки и последующим их выкидыванием за порог дома. Избежал гнева женщины только шустрый и находчивый Линг, которому хватило гибкости и скорости выскользнуть из дома самому (правда, перед этим неаккуратно прокатившись по ступенькам лестницы). Яо собирался спорить с разъярённой матерью, но Чьен По предусмотрительно заткнул ему рот яблоком и быстро потащил за собой, моля всех богов и предков о том, чтобы эта дурацкая история не стала скандалом — и чтобы какой-нибудь сплетник не наболтал об этом позоре папе!..       Далеко они не ушли: устроились на ступеньках кабака, уже не работавшего в это время — и, значит, безлюдного. Яо, желавший пропустить ещё пару чаш, ворчал, что двери кабака должны быть открыты в любое время суток, будь то раннее утро или глубокая ночь, но, поскольку он ничего не мог с этим поделать, то довольно скоро прекращал жаловаться.       Приближалось утро. Ночь уже начинала понемногу проясняться: всё ещё пели цикады и один назойливый соловей, но те, кто не в первый раз оказывался ночью на улице, знали, что этому дивному хору осталось совсем немного времени перед рассветом. Должно быть, уже сейчас петухи просыпались и начинали чистить перья перед утренним выступлением…       − Весенней ночи краткий миг цветов струится аромат, − неожиданно заговорил Линг. Сложившись почти вдвое, подобрав острые колени к подбородку и глядя куда-то вперёд, за пределы оград, он производил неожиданно поэтическое впечатление: это было одно из немногих умений, вынесенных им из школы государственных чиновников (и то не сказать, чтобы специально: писать стихи Лингу нравилось куда больше, чем зубрить конфуцианские каноны, а без этого карьеры ему было не видать). Парни, впрочем, не оценили поэтический полёт души своего друга и даже не опознали поэта Су Ши: каждый из них думал о своём. То есть на самом деле — об одном и том же.       Мулан не поражала красотой, как иные возлюбленные ветреного Линга, но в тот момент, когда она отчаянно кричала Шангу, что она должна была идти на войну, Линга внезапно поразил её образ — одновременно хрупкий и несокрушимый, женственный и трагический… Похожа на подснежник, расцветший на ледяном склоне, внезапно осенило ассоциацией поражённого Линга, и дальше это красивое сходство стало основным в его восприятии Мулан. Честно говоря, после победы над несокрушимым шань-ю он собирался сделать ей предложение, но в итоге так долго праздновал освобождение Китая, что прозевал тот момент, когда их военачальник Шанг первым приехал к ней в дом — просить руки героини Китая у её пожилого отца. Он, конечно же, ответил согласием. Она — и Линг этого не ожидал — тоже. После этой новости Линг начал пить ещё больше, а ещё… а ещё, и он об этом никому пока не говорил, мучился над стихотворением, в котором пытался высказать свои исстрадавшиеся чувства — обиду на собственную неуклюжесть и недальновидность, зависть к счастливому сопернику и неловкую ревность к той, которую долгое время считал парнем. Ну вот так всегда в его жизни, а.       Яо в свою очередь удачно прикусил язык и не рассказал парням про то, как он отмечал удивительную миловидность раздражающего тупого нюни Пинга. Ну, в смысле, он же правда был очень симпатичный! Разве нет?.. Да, о таких вещах друзьям лучше не рассказывать. Зато потом, когда Яо узнал, что Фа Пинг на самом деле Фа Мулан, он понял, что его мимолётная зачарованность прелестным личиком новобранца была обоснованна, и эта мысль одновременно успокоила бывшего кузнеца и разбередила его душу — или что там внутри находится. История о престарелом отце, вместо которого отправилась на войну его молодая дочь, поразила Яо: раньше он представлял себе женскую верность иначе. Ну как, очи долу, плакать на кухне, вышивать, сидя у окна и глядя полными слёз глазами на луну… Хотя мать Яо совершенно не была женщиной, которая бы соответствовала этому описанию, его представления о женском поведении были традиционными, и до последнего момента он ну никак не мог себе представить юную девушку, добровольно отважившуюся взять на себя долг престарелого отца. А вот… взяла. И стала героиней Китая. И была самым очаровательным солдатом… да проклятье! Конечно, Яо не предполагал связывать себя с той, которой он и в подмётки не годился, да и вообще не похожей на его идеал жены, но всё-таки он испытывал к Мулан полусобачью привязанность и готов был избить любого, кто бросил бы в её сторону хотя бы один косой взгляд. Даже своего лучшего друга, не в обиду Лингу.       И всё-таки Яо немного тосковал от мысли о свадьбе такой хорошей и честной девушки. Почему? Ну, а кто знает. Тосковал, вот и всё.       Такую же тоску испытывал и Чьен По, уставившийся на постепенно бледнеющий лик красавицы-луны. Когда они ехали в Пекин, оставив Мулан полуголой посреди ледяных сугробов, он много думал: как спасти её, как незаметно выехать из строя и поспешить ей на выручку, как, должно быть, ей обидно из-за такого предательства… Да, предательство, иначе это и не назовёшь. Несмотря на то, что Шанг оставил ей жизнь, они всё равно её бросили и теперь присваивали себе всё то, чего достигла Мулан. Что за дурацкие законы! Какая вообще разница, служить ли мужчине или женщине? Чьен По никогда не высказывал своих мыслей вслух, это было небезопасно, но не переставал над этим думать.       И как же хорошо, что Мулан всё-таки добилась заслуженного уважения. Вот только почему из всех достойных её руки мужчин она выбрала именно Шанга?       Чьен По не предполагал (хотя надеялся), что Мулан может выбрать его — конечно, он знал, что этого никогда не случится, как бы грустно ему от этого ни становилось. Но ведь есть дворяне, есть сослуживцы — хотя бы его друзья, Яо и Линг… Да, они нехорошо себя вели, когда только познакомились, но ведь сколько времени прошло с тех пор! И они готовы были прийти ей на выручку, когда Чи Фу начал настаивать на казни… Почему Шанг? Он, конечно, хороший человек, но, будь Чьен По сам женщиной, он бы никогда не выбрал командира-предателя, к тому же не поверившего самой честной женщине на свете…       Ну, в любом случае Мулан сделала свой выбор, и Чьен По должен за неё радоваться. Из неё наверняка получится хорошая мать и верная жена; а Чьен По… ну, он будет приходить к ней на помощь, стоит только попросить. Конечно, он постарается стать для неё самым лучшим другом, ведь ничего больше ему и не остаётся…       Грустные мысли приводили к поэтическому созерцанию природы, а поэтическое созерцание природы, в свою очередь, к сонливости, и если бы чокнутый петух соседей не начал кукарекать преждевременно, друзья так бы и заснули — прямо на ступеньках, почти на голой земле. Яо начал ворчать на сумасшедшую птицу, однако Линг почти моментально вскочил на ноги и принялся тараторить:       − Парни, парни, а ведь подарка-то мы для Мулан так и не купили! Что же делать? Как так могло получиться? Какой стыд!       − Тихо! — рявкнул Яо, протирая сонные (хотя, после тирады Линга, уже не очень) глаза. — Спокойно, всё под контролем. Сколько денег у нас есть?       − У меня всего несколько цяней, я не могу!..       − Чьен По?       Чьен По неловко молчал. Яо и Линг уставились на друга с вниманием пристальным, как у охотящейся змеи.       − Чьен По? — нежно заговорил Линг, нагибаясь к оробевшему юноше с самой широкой и неестественной улыбкой из арсенала государственных чиновников. — Ты ведь не поделишься со своими друзьями парочкой-другой серебряных монет?       − Золотых, − ласково, насколько умел, поправил Яо, наклоняясь к Чьен По всем корпусом с другой стороны от Линга.       − Ну, − неуверенно промямлил Чьен По. — Вообще-то они мне самому были нужны…       − Да ладно тебе, Чьен По, − фамильярно обхватил друга за плечи Линг, наклоняясь к нему таким образом, чтобы выглядеть максимально угрожающим со стороны. — Всего-то пару серебряных монет!       − Золотых, − поправил Яо, улыбаясь самым жутчайшим образом и ненавязчиво показывая увесистый кулак. Чьен По сглотнул.       − Я… я отдал папе, − униженно и как будто оправдываясь сознался он.       Парни разочарованно выдохнули: отец Чьен По был известным ростовщиком, и вымогать деньги у такого — значило наживать себе серьёзного врага, к услугам которого ты всё равно рано или поздно прибегнешь (не можешь не прибегнуть, особенно ведя такую жизнь, как Яо или Линг).       Но уныние ребят скоро развеялось, как только Чьен По обратил внимание на грызущую кость собаку. После озадаченного: «Парни, посмотрите, что там?» друзья разом повернули голову и увидели толстого весёлого щенка с блестящим даже в темноте ошейником из золотых нитей.       Яо, Линг и Чьен По переглянулись. Они снова думали об одном и том же.       − Я захожу справа, Линг, идёшь налево, а ты, Чьен По, хватаешь его за задние ноги, − командным, но в то же время осторожным голосом приказал Яо. Парни медленно, чтобы не вспугнуть щенка, кивнули; впрочем, они, хотя и не догадывались об этом, уже привлекли его внимание, и щенок смотрел на них весёлыми и в то же время непонимающими глазами — что эти чудики тут делают? Может быть, они хотят играть?.. Да, так оно и было: как только мужчины медленно, на полусогнутых ногах направились к нему, бормоча под нос что-то вроде: «Цып-цып-цып, кто у нас тут хороший пёсик?», щенок радостно завилял хвостом, а затем с громким лаем бросился в обратную сторону — ура, он не ошибся! Хоть кто-то решился с ним наконец-то поиграть!       − Лови собаку! — заорал Яо, и друзья подорвались настолько быстро, насколько их выучил Шанг; и хотя они показывали отличные результаты, бойкая скорость щенка оказалась несравнимо выше, чем у трёх загоревшихся решительным энтузиазмом придурков. Разбудив не одну семью криками «левее, левее давай!», «ах ты паршивец, ну ты подожди у меня!», «пёсик, остановись!», они практически загнали собаку в угол, но та, сделав крутой поворот, легко проскочила между ног Яо и понеслась обратно, развевая по воздуху розовым языком и висячими ушами. Яо резко остановился, стараясь не упасть на землю; так же, едва не врезаясь в своего друга, застыли и замахали руками Линг и Чьен По.       − Ну погоди у меня, щенок, − прорычал Яо. — Когда мы тебя поймаем…       − Фух, мы не упали, − выдохнул Линг.       − Мне кажется, он побежал туда, − попытался показать направление друзьям Чьен По.       − Ребята?       Внезапный голос Мулан произвёл необыкновенное действие на ребят: Яо подпрыгнул на месте, Линг заорал, а Чьен По просто упал, сбивая друзей с ног подобно костяшке домино. Как только пыль осела, парни, кашляя, синхронно обернулись назад, предвкушая самую неловкую и кошмарную сцену в своей жизни (уж покруче того неловкого купания с Пингом!).       Мулан стояла у входа в сад, держа на руках того самого весёлого щенка с золотым ошейником. Она была одета в домашнее платье с простеньким халатом поверх — так сразу и не признаешь в этой невзрачной девушке героиню Китая. Щенок облизывался и вырывался: вероятно, он очень любил свою хозяйку, но всё ещё хотел носиться — он ведь так весело сейчас играл!       − Доброе утро, − неловко произнесла Мулан застывшим от удивления и робости друзьям. — М-м-м, а что вы здесь делаете?       Друзья смущенно отвернулись, каждый в свою сторону. Яо провёл рукой по крепкой натруженной шее, Линг начал поправлять выбившиеся из пучка волосы, а Чьен По — смущённо улыбаться. Они говорили, перебивая друг друга; неспециально, просто никто из них не мог закончить начатую ранее фразу.       − Ну… мы тут щенка ловили… просто гуляли… наслаждались природой… вот, и потом… а потом мать Яо… съели триста зелёных арбузов…       Мулан смотрела на бывших сослуживцев одновременно растерянно и вежливо. Она не очень понимала, что они говорили, да и щенок, вырывающийся с ворчанием из рук, делу не помогал. На улицу уже выглядывали раздражённые соседи, разбуженные лаем и криками незадачливой троицы. Что бы там ни происходило, Мулан просто не могла подставить ребят под гнев невыспавшейся толпы.       − Спасибо вам, что помогли поймать Младшего Братика, − торопливо произнесла она, неуклюже перехватывая щенка под толстые лохматые лапки. — Он такой неугомонный! Может быть, вы зайдёте и выпьете чаю в знак благодарности?       Друзья переглянулись. Чьен По открыл было рот, чтобы согласиться, но Линг и Яо торопливо перебили его и с неловким хихиканьем принялись отказываться от предложения Мулан: Яо говорил, что им пора спать, Линг извинялся и объяснял, что было бы нехорошо доставлять неудобство почтенной чете Фа… Правда, под взглядами сердитых соседей они были готовы поступиться своим поспешно принятым решением, но было уже поздно: Мулан вместе с собакой исчезла за воротами дома Фа.       − Пропал наш заработок, − упавшим голосом констатировал Линг.       − Ага, − согласился Яо.       − И всё-таки она красивая, − мечтательно протянул Чьен По, уже второй раз за ночь вскрывая то, о чём друзья думали, но боялись сказать. Яо и Линг переглянулись, но и в этот раз не стали сердито пихать друга под рёбра: на это уже не хватало сил, ни физических, ни моральных. Да и грозно поносившие расшумевшихся хулиганов соседи мешали сосредоточиться на своих мыслях.       − Пошли-ка домой, ребят, − уныло предложил Линг.       − Завтра придумаем, что подарить Мулан, − попытался обнадёжить себя и остальных Яо.       − Утро вечера мудренее, − глубокомысленно заявил Чьен По.       Они пошли по улице, провожаемые криками, мусором и проклятиями; три ветерана войны, чьи достижения были заметно омрачены разгульным образом жизни и чувством собственной неустроенности. Эта ночь казалась им очень горькой; но вскоре небо начало светлеть, а на горизонте постепенно поднимался солнечный диск, на который ребята невольно залюбовались, хотя и дошли до дома Яо. Вид пробуждающейся природы успокаивал, наполнял душу светом и особым состоянием, которое приводило Линга к написанию стихов, Яо — к самоотверженной работе, а Чьен По — к мирному успокоению души.       Утренние птицы запели голосом Мулан — которого у неё, впрочем, никогда не было. Солнце отражалось от скатов крыш блеском в её глазах, а мягкая, как перина, трава, касалась нежностью её кожи. Каждый из парней в эту минуту представлял себя вместе с ней, и в кои-то веки их сердца переполнялись не обидой и расстройством, а удивительным ощущением покоя и эстетического блаженства.       Возможно, им даже хватит сил пережить её свадьбу. Если, конечно, найдут подарок.