God and Astronaut

В круглом динамике наушника слышится пыль. Пыль, и тишина – долгая, шелестящая, наполненная тысячей отзвуков и их теней, - не поймёшь, живая ли эта тишина, или… - Ну… - Тихо говорит он, прижимая маленький микрофон переговорного устройства почти к самым губам. Гибкий провод, на котором он держится, отчего-то жёлтый, а не чёрный, как на всех остальных. На экране видна только тёмно-синяя пустота и мелкий белый шум, как на старом телевизоре. - Как ты? – Решается он, наконец, и голос его под стать тому, что он слышит и видит. – Как ты, Чим? В наушниках раздаётся тихое сухое шуршание, пока его отцифорванный голос мчится за десятки, десятки, десятки километров. Потом шуршание становится потрескиванием, словно тот, кто на другом конце, ломает тонкие веточки, чтобы развести костёр. - Скоро солнце зайдёт, - говорит голос Чимина, до неузнаваемости изменённый расстоянием, техникой и, наверное, всё более стремительно растущей разницей между ними. – Я окажусь в тени Земли. Будет очень холодно. - Вот как, - тихо говорит Техён, закрывает глаза и изо всех сил напрягает слух, запоминает каждый вдох, каждый протяжный выдох, который слышит в круглых динамиках наушников. – Это красиво? - Это лучшее, что я видел, - так же тихо говорит Чимин, и Техёну думается, что тот улыбается сейчас. - Вот как. Корабль в исправности? - Я стараюсь. - Тебе всего хва… - Слушай, я должен вернуться в корабль, тут правда начинает холодать. Техён кивает, и только жмурится до звона в ушах, до резкой головной боли жмурится и невнятно согласно мычит. - Придёшь завтра? – вдруг спрашивает Чимин своим обычным, если бы не помехи, голосом. – Придёшь повидать меня? Я тебе покажу кое-что. Приходи в пять-тридцать, я буду над Атлантикой, и… - Капитан Ким уверен, что я – давно привычный предмет обстановки. Техён шутит, хоть сам себе не верит, и перебивает сам, словно возвращая крохотный подзатыльник. Словно они снова в детстве, словно им по семь, или одиннадцать, они не разлей вода, и впереди их ждёт неизвестность. Словно они оба – лишь дети: Ким Техён, строивший планы обзавестись собственной конюшней с десятком породистых скакунов, и Пак Чимин, уже давным-давно твёрдо решивший стать астронавтом. Словно они оба – лишь дети, и излишне амбициозные мечты не сбудутся у обоих, чтобы честно. - Я приду, Чим, - наконец, говорит Техён, и нажимает кнопку отключения связи. Во внешнем мире, огромном, но простом и понятном, где есть гравитация, твёрдая земля под ногами, где предметы остаются на своих местах, а закат не означает резкий холод, слишком много звуков, едва заметных и чётких, сложных и простых, раздражающих, неуместных звуков. У Чимина там тишина. Техён не снимает гарнитуру переговорного устройства с головы, только коротко гладит жёлтый провод, а потом накрывает наушники ладонями, и сильнее прижимает их к ушам. От чего Генерал Ким позволяет ему то, что позволено лишь самым близким родственникам астронавтов, Техён не знает. Не знает, но благодарен ему до слёз. До слёз. Приходится очень долго сидеть так, зажимать уши и жмуриться до болезненного звона внутри головы, чтобы сдержаться. В мире бесконечное количество людей. Но без одного-единственного мир этот резко опустел, стал неживым, скучной картинкой с последней страницы дешёвой газеты, застывшим кадром глупой рекламы, ничего не значащими декорациями. - Я пришёл, - говорит Техён, с ногами забравшись в диспечерское кресло и надев гарнитуру с жёлтым проводом. - Здравствуй, Тэ. – Чимин говорит как-то странно вкрадчиво, и его голос ещё не потерял сочность и цвет. По всему выходит так, что Чимину теперь сложно подолгу разговаривать. Сложно испытывать что-то, наверное. Сложно отвлекаться от удушающей, огромной, необъятной красоты своей сбывшейся мечты. - Здравствуй, Чим. - У тебя голос грустный, - выговаривает Чимин через помехи и шелест многих километров вверх, и ещё большего количества километров в сторону. В сторону рассвета. У Техёна в груди сердце в один миг становится малюсеньким, как одна из тускло светящихся кнопок на диспетчерской панели. И приходится взять паузу в пару секунд, чтобы суметь вдохнуть. Впрочем, Чимину теперь такие паузы привычны. Там, вверху, время идёт совсем иначе. - Да нет, просто не выспался, наверное. Всё в порядке. - Хочешь посмотреть, как я выхожу в открытый космос? – вдруг спрашивает Чимин, и в его голосе Техёну мстятся озорные нотки ребячливого веселья. – Посмотреть на это чудо в м е с т е с о м н о й? Ревность вообще – не самое плодотворное чувство. А ревность к безграничному космосу – ещё и глупое, настолько, что у Техёна краснеют щёки. - Хочу, - отчаянно врёт он, переступая свою неуместную, жалкую ненависть ко в с е л е н н о й. Но Чимин, кажется, ничего не замечает, поглощённый своей любовью. – Хочу, Чимин. Покажи мне. - Ты в семнадцатом, как всегда? – Чимин глухо смеётся в динамики наушников, и Техён снова жмурится. – Тогда посмотри, на приборной панели, слева и вверху есть кнопка, синяя кнопка с белым треугольником. Нажми её, нечего ждать этих умников-болтунов. Техён нажимает кнопку, вдруг думая, что даже если сейчас вся эта станция взорвётся к чёртовой матери – он не расстроится. Чимин не расстроится тоже. На небольшом экране в полуметре от лица Техёна начинается мелькание, шум, несколько белых вспышек, а потом голос Чимина звучит чуть раньше, чем картинка двигается. Техён не может сдержать рвущейся, огромной улыбки, когда он видит всё такие же смешливые глаза, улыбчивый рот, чуть вьющиеся волосы, сейчас такие короткие, какими ещё не бывали никогда. Чимин, кажется, абсолютно такой же, каким был тогда, когда махал Техёну рукой, оборачиваясь на ходу, когда махал Техёну рукой, а потом исчез в теле огромного шаттла. Но, вместе с тем, теперь он абсолютно другой. Техён смотрит, смотрит жадно, искренне радуясь, что обратной видеосвязи сейчас нет. - Ты, что ли, похудел немного, - нарочито спокойно тянет Техён, а потом, уже не спокойно вовсе, тянет руку, и коротко касается кончиками пальцев улыбающегося лица. - А ты попробуй протяни на одних тюбиках, - Чимин прижмуривает глаза и тихо смеётся. «Я ничего не вижу, когда смеюсь». Однажды Чимин сказал это, когда они, с несколькими приятелями, поехали за город отдыхать. И Техён запомнил этот момент, от чего-то, так ярко, словно он был каким-то особенным центром его жизни. Чимин, безусловно, был солнцем его галактики. - Глаза открой, - говорит Техён, и, как ему кажется, вся актёрская игра не тянет даже на единичку из сотни, но Чимин всё ещё не замечает ничего, - думаю, тебе стоит видеть, что ты делаешь. - Вредный мальчишка. Чимин прилаживает камеру напротив себя, а потом отталкивается и плавно в л е т а е т в подготовленный скафандр, деловито закрывает застёжки, проверяет ремни и стяжки. Потом он опускает на голову прозрачный купол шлема, и связь пропадает на пару секунд. Потом Техён видит не Чимина, а только то, что перед ним. - Мне нравилось смотреть на тебя, - говорит он, не успев себя одёрнуть. - Сейчас ты увидишь то, что красивее меня в миллиарды раз. «Это невозможно», - думает Техён, и сердце его снова сжимается в точечку. Техён слышит звуки. Очень тихие и очень огромные, словно разносящиеся под необъятной толщей морской воды. Чимин, своими мультяшными маленькими ладошками, спрятанными под слоями защитного материала перчаток, медленно поворачивает ручки на тяжёлом круглом люке следующего отсека. Люк лениво, словно нехотя поддаётся, а потом, через несколько секунд, Техён видит е г о. Космос. Бесконечный открытый космос, синий-синий, как море в южных странах. Видит белые точки звёзд, далёких и близких. Видит руки Чимина, кажущиеся неповоротливыми и неловкими из-за толщины скафандра. Космос кажется ему слишком холодным. Пугающе холодным. - Сейчас, - чуть задыхаясь от восторга, от л ю б в и, говорит Чимин, и картинка на экране перед Техёном медленно плывёт, - сейчас я подлечу… зацеплюсь и покажу. Техён не смотрит. Он слушает мерное, медленное, шершавое дыхание, и, больше всего на свете, хочет зажмуриться. Или проснуться. Или напиться. Или умереть. - Слушай, - говорит Техён, когда Чимин показывает ему невыносимо красивую Землю под собой, золочёную солнцем с правого бока, огромную Землю, бесполезную и пустую. – А ты Бога видел? - Видел, - как-то очень легко, вместе с тем, очень серьёзно соглашается Чимин, и в его голос снова вплетаются помехи и шум. - И какой он? У Техёна, всю жизнь считавшего себя атеистом, вдруг так колет в груди, что все эти слова больше не кажутся праздной шуткой. - М, - говорит Чимин, - красивый. - И ты говорил с ним? – Спрашивает Техён у Чимина, любующегося безграничным, холодным, синим ничем, наполненным звёздами, кометами, астероидами и, как выходит, высшей силой. Чимин поднимает руку так, чтобы она попала в фокус камеры, вмонтированной в шлем его скафандра, и тишина снова трещит и шуршит. - Говорил, - наконец, отвечает Чимин, и зачем-то повторяет: - Я говорил с ним, Тэ, много раз говорил с ним. У Техёна сердце замирает в груди, так это всё волнительно. - И о чём? - Конечно же, это секрет, глупый мальчишка, - Техён разбирает три тихих смешка, и вздыхает, уступая. - Конечно же. - Ты видишь? – Чимин ведёт растопыренной ладонью в светло-серой перчатке, словно собирается погладить Землю перед собой, как пузатый домашний глобус. – Прямо под нами с тобой – южная Африка, Тэ. Посмотри, ты только посмотри… - Назови меня полным именем. Чимин словно легонько спотыкается об эту просьбу, молчит несколько тягучих моментов, а потом выговаривает, медленно и хорошо: - Тэ-хё-на. Только помехи именно в эти полторы секунды делаются сильнее, как назло. Техён слушает своё имя, неожиданно мягкое, словно круглое, словно тёплое, своё имя, звучащее в таком невероятном далеке, что и представить-то это сложно. - Тебе нравится Африка? - Нет, - честно говорит Техён, опять закрывает глаза и накрывает наушники ладонями, словно пытаясь в ж и в и т ь в себя голос Чимина. - Вот бы ты смог прийти в ЦУП ночью. Я имею в виду – вашей ночью. Я тогда буду пролетать над такими местами. Там северное сияние, Техёна, северное сияние! Оно и с Земли-то выглядит волшебно… - Плевать. Чимин словно видит вдруг, как Техён жмурится, как кусает губы перед каждым словом. Чимин смотрит на великолепное сияющее солнце, медленно поворачивается вокруг себя в безвоздушном пространстве, и смотрит в сверкающую, невыносимо прекрасную, манящую синь, переходящую в черноту, но видит, как Техён кусает губы и жмурится. - Ну, - тихо говорит Чимин. – Прости? - Ненавижу тебя. - Но любишь, - мягко улыбается Чимин и опять тянет руку в кадр, и Техён невольно гладит монитор перед собой. Техён хочет сдаться, согласиться сразу, без раздумий, да хоть вскрикнуть «ДА!ЛЮБЛЮ, ЛЮБЛЮ!», но Чимин вдруг прокашливается, и так молчит, что Техён не решается перебить. Он снова слышит звуки, необъяснимые, едва различимые звуки, которые иначе как «стеклянными» не назовёшь. И вот он слушает шум, помехи, стрёкот бесконечных километров между ними, и вынуждено смотрит на невыносимо холодную космическую даль. - Ты про Бога спрашивал, - говорит Чимин, когда Техён уже успокаивается, убаюканный мерным звучанием космоса. - Спрашивал. - И я сказал, что видел его. - Сказал. - И что говорил с ним. - Да. - Всё так и есть, - говорит Чимин, малюсенький Чимин в огромном космосе, малюсенький человек с огромной сбывшейся мечтой. – Только знаешь, что? - М. - Я не тут его видел. Не в космосе, Тэ. - В смысле? - Дома, Тэ. Там, внизу, на земле. У Чимина немножко дрожит голос, и, впервые за все те недели, что он плывёт в невесомости, он кажется Техёну действительно живым. - Чим? - Дома, у нас дома, Тэ. Я видел его каждый день, говорил с ним каждый день, обо всём на свете. И знаешь, - Чимин, кажется, улыбается слегка, - мой бог, когда был малыш, как я, говорил мне, что хотел бы разводить породистых лошадей. Техён невольно кусает губу, теребит жёлтый провод гарнитуры переговорного устройства, и только старается не всхлипывать. - Я помогу ему с этим, когда вернусь. - Но потом снова улетишь? - Конечно. И снова вернусь. Ты ревёшь, да? - Реву. - Тогда реви, не прячься. И Техён не прячется, больше не прячется – всхлипывает в микрофон, шмыгает носом, сглатывает слёзы, и опять всхлипывает. Как маленький. Чимин слушает, оттуда, из своей космической дали, слушает это, и его сердце, кажется, становится всё больше и больше, всё легче и легче. И никак не выходит перестать улыбаться. - Тэ, - тихо зовёт он через какое-то время, - Тэ, слышишь? Техёна. Я… я вернусь. Я вернусь, из космоса, слышишь, вернусь на землю. К тебе. Обещаю. - Скоро? - Скоро. - И… - Да, - говорит Чимин, - обязательно поцелую. Техён открывает заплаканные глаза, и, сквозь слипшиеся ресницы, долго смотрит в монитор, а потом тихо смеётся: - Покажи мне Африку ещё раз. - Балбес, я уже над Китаем. - Тогда Китай, - Техён пожимает плечами, и всё улыбается. – А ты пролетишь надо мной? - Я скажу тебе, когда смотреть вверх, если ты немного подождёшь. Техён терпеливо ждёт, ждёт, ждёт, а потом Чимин говорит «через восемьдесят шесть секунд», и приходится поторопиться, чтобы успеть распахнуть окно и задрать голову высоко к небу под едва слышно доносящееся из наушников переговорного устройства «три… две… одна… смотри!». Техён смотрит. И ему кажется, нет, он у в е р е н, что видит. Что видит солнце в своей галактике. OWARI