Smell of Death

Он носил запах смерти, точно парфюм: резкий, бьющий в ноздри запах разложения – внутри него что-то умерло, а он даже не заметил. Сам Локи замечал только терпкий запах пота, который за все эти годы стал знаком того, что, работая не покладая рук, до колющей боли в глазах, он движется в правильном направлении. Но иногда – как сейчас – осознание того, что это неправда, подкрадывалось слишком близко и он отмахивался от него, как отмахивается от летающих по офису мух. На месте преступления он казался таким же гротескно-мёртвым, как и труп, над которым он склонился, тщательно осматривая мелкие царапины на лице, замазанные толстым слоем тонального крема шрамы от подростковых прыщей и сиреневые круги под глазами; изучает потрескавшуюся кожаную куртку с потёртыми рукавами, прежде чем, надев перчатки, начать шариться в карманах. На лице – ни единой эмоции, Холмс с такими тщанием пытается их выловить, что на лбу проступили едва заметные капельки пота. Он даже не может понять, заметил ли детектив, что он всё ещё здесь: стоит, прислонившись к машине, не беспокоясь о том, как окрасившая её в коричневый грязь пачкает его новые брюки. Если детектив Локи вдруг обернётся, он не увидит того напускного безразличия, с каким Холмс его встретил. Дэвид достаёт из кармана куртки телефон и крутит его в руках: несколько небольших царапин на задней части и экран, разбитый так, что он сомневается, мигнёт ли он, когда его включат. Он кладёт его в пластиковый пакет для улик и продолжает рыться в карманах. Рядом с телефоном лежит помятая, пропитавшаяся кровью, записка, ему удаётся разглядеть на ней адрес – то самое место, где они сейчас находятся, – но всё остальное было отсечено кривой линией отрыва. Верхние завитки цифр и букв – время и инициалы, решил он – остались, но он не стал над ними долго думать и только сунул клочок бумаги в новый пакет. В других карманах он либо не нашёл ровным счётом ничего, либо не нашёл ничего стоящего – заалевшие чеки, огрызок карандаша, пустые обёртки от жвачки и скомканный флаер очередной пиццерии на краю города. Он сделал несколько пометок – ножевых зарубок – у себя в голове и поднялся. Он бы никогда не сказал этого вслух, не выпустил бы этой мысли из своего подсознания, но человек, представившийся Ричардом Мэйхэмом и стоявший возле его машины, нравился и не нравился ему одновременно. В его манере было что-то, выдававшее в нём самозванца, и это явно был не акцент, который тот даже не пытался скрыть, но то, с каким неприкрытым отвращением – не тем отвращением, с которым люди привыкли смотреть на мертвецов, чем-то более личным – он смотрел на труп. В первые же секунды Локи решил, что они знакомы и только потому позволил Мэйхэму втиснуться в расследование. – Вы не трогали труп до того, как прибыла полиция? – он посмотрел ему прямо в глаза, попутно стягивая перчатки. Вокруг копошились криминалисты, только прибывший судмедэксперт один короткий неприязненный взгляд, быстро зашагал к распластавшемуся на земле мертвецу. Место преступление становилось всё шумнее, по гравиевой дороге, скрипя шинами, подъезжала машина с точно выцарапанным названием телеканала на дверце. – Нет, – ответил Холмс, снова впившись в лицо детектива клещами. Локи кивнул. – Напомните, что Вы здесь делали? – он сделал вид, точно забыл каждое произнесённое Мэйхэмом слово, пока осматривал труп. – Проезжал мимо, – мужчина кивнул на машину, примостившуюся на обочине. – Могу я в неё заглянуть? – Без ордера? Нет. – Не хотите сотрудничать, – с усмешкой заметил Локи. За его скривившимся ртом и блестящими острыми зубами точно что-то показалось, но Холмсу не хватило времени, чтобы уцепиться за это что-то, и он на секунду недоумённо прищурился. – Не хочу, чтобы без видимых на то причин в моих вещах копошились люди. – Могу я увидеть Ваше водительское удостоверение, мистер Мэйхэм? Щелчок. Это была первая подсказка: детектив не верит, что личность Ричарда Мэйхэма настоящая и, наверняка, подозревает его – из-за хладнокровного отношения к мертвецам и полицейским, или из-за того, что всегда хочется подозревать чужака. Шерлок порылся в карманах своей флисовой куртки и достал водительское удостоверение – такое же поддельное, как и все остальные документы в его машине. Он протянул карточку мужчине. Детектив несколько долгих мгновений смотрел куда-то в её центр – ни на имя, ни на фотографию, а потом вернул, коротко кивнув. Холмс сверлил опущенные зрачки детектива всё то время, что он на него не смотрел. Детектив Дэвид Локи со стороны казался мёртвым. И пахло от него, как от мертвеца. И это только тянуло Холмса к нему сильнее, когда всё, что ему на самом деле нужно сделать, поскорее с ним разделаться и на всей скорости нести к ближайшему аэропорту. – Спасибо за сотрудничество, мистер Мэйхэм, – с той же усмешкой сказал Локи и, недолго глядя на Холмса, резко повернулся и пошёл в сторону мертвеца, распластавшегося на земле Джексона Николса. Холмс сделал всё, чтобы они никогда не узнали, кто такой этот Джон Доу и где его на самом деле убили. Когда наркотики обрушиваются на тебя волной, туманя взгляд, в дребезги разбивая пространство и время, твой разум обманывает тебя. Он смыл с рук кровь, как только кинул труп на землю, почти тут же сжёг карминово-красные салфетки на крышке багажника и позвонил в полицию. Но, часы спустя, ему казалось, что под ногтями до сих пор, точно черви, копошится подсохшая кровь. Под давящими на виски пульсациями Шерлок взял перочинный нож и принялся счищать невидимую ржавчину из-под ногтей; быстро увлёкшись, он порезался и теперь от среднего пальца вниз к запястью бежала алая струйка его собственной крови. Державшая нож рука едва затряслась – то ли от подступающего удовольствия от принятого морфия, то от удовлетворения, которое ему принесло собственное увечье. Прошёл ровно год с того момента, как он покинул Лондон. За это время он успел немногое: несмотря на множественные старания паук из него вышел никудышный – он бродил по паутине, путаясь в ней, точно муха, и боялся, что однажды зайдёт так далеко, что не сможет выбраться. Руки у него затряслись только сильнее, но он попытался убедить себя, что дело в палёном морфии, а не в треморе, медленно двигающимся от ладоней вверх. Поохотиться на людей Мориарти было идеей Майкрофта – в нём роилась ничтожная надежда на то, что его преступная паутина из тех лабиринтов, какие его младший брат бросает на полпути. Но Шерлока не пугали тупики и высившиеся над его головой на многие километры вверх стены – только то, что блуждание в темноте делало с его головой. В детстве он боялся закрытых дверей, теперь с подозрением поглядывает на распахнутые. В дверь постучали. Холмс вскинул голову так резко, что в глазах потемнело. Ему было нужно несколько мгновений, чтобы встать с пола, но он потратил каждое из них, рассуждая о том, насколько обдолбанным он сейчас выглядит. – Мистер Мэйхэм, – стук в дверь громче, – это полиция. У нас есть ордер на обыск. – Секунду, – голос похож на скрип прогнивших половиц. Шерлок поднимается на ноги, отчаянно цепляясь за всё, за что только может зацепиться. В глазах темнеет с каждым шагом; где-то на краю сознание мотыльком бьётся мысль, что он неверно рассчитал дозу и вот-вот упадёт без сознания. Где-то рядом с этой мыслью рассудок пытался разбить клетку, подсказывая, что ему нужно бежать от двери, а не к ней. Он схватился за ключ, как за поручень, надеясь, что он обломится прежде, чем ему удастся его повернуть. Но замок щёлкнул, как щёлкает спусковой щелчок за долю секунды до того, как твой череп превратится в кровавые ошмётки на мостовой. Детектив Локи вручает ордер на обыск, точно это свидетельство о смерти, бумага мнётся, сталкиваясь с грудью Холмса, когда тот делает несколько шагов назад, чтобы не упасть. Дэвид решает, что тот чертовски пьян, но ничего не говорит, когда следом за ним в небольшой номер придорожного отеля входят двое криминалистов. Холмс смотрит на них в недоумении, протирает глаза, и, без всякого успеха, вглядывается в бегущие строчки. – Переверните страницу, мистер Холмс, там ордер на арест, – бросает Локи, бегло оглядывая комнату. Он ищет пустые бутылки – на полу, в углу, выглядывающими из-под кровати, но не находит. Взгляд цепляется за шприц на прикроватной тумбе, и он несколько раз моргает, запечатляя их образ у себя в голове. – Арест? – он пропускает мимо ушей своё имя – пустой звук, который эхом разносится по комнате, но говорит ему только то, о чём он догадался только услышав стук в дверь. – Вы обвиняетесь в убийстве первой степени. – В убийстве кого, прошу прощения? Локи осекается, смотрит на Холмса долго, изучающе. Моргает, чтобы получше запомнить его лицо, растворяющееся в отблесках фонарей криминалистов. Но ничего не говорит, достаёт наручники, и, застёгивая их за спиной своего главного подозреваемого, зачитывает правило Миранды. – Вы чертовски ошиблись, детектив, – тихо произносит Шерлок, когда его толкают к выходу, к взрывающейся то красным, то синим полицейской машине. – Вы всегда можете мне это доказать. Руки прикованы к столу для допроса, как его мысли прикованы к поиску. Он не может понять, где просчитался, что оставил подсказкой, уликой, которая навела детектива на него. Он чувствовал себя так, как, должно быть, чувствует себя каждый пойманный преступник, доселе считавший своё преступление идеальным. Идеальных преступников не ловят, его поймали. Дверь открывается. В комнату с ещё более красными от недосыпа глазами заходит детектив Локи, и, замок щёлкает, закрываясь. Шерлок изучает лицо детектива, который, перевернув стул спинкой к допрашиваемому, садится напротив. За безразличной маской проглядывает очертание злости. Холмсу это нравится – это можно прочитать, этим можно манипулировать. – Тебе удалось меня обмануть, – едва открывая губы сказал Локи. Холмс улыбнулся одной из тех улыбок, которые пугают людей. – А теперь помоги доказать, что Джона Доу убил ты. Или, – чуть помедлив добавил он, – помоги доказать обратное. – Если Вы хотите поймать меня, Вам нужно стараться усерднее, детектив. – И, блять, постараюсь. – У Вас на это есть, – Холмс бросает взгляд на тихо тикающие часы над дверью, – сорок часов. Я подожду, – он откидывается на стуле, расслабляясь, но не улыбается. Локи смотрит на него долго, испытующе, ни разу не моргнув, и встаёт со стула, отодвигая его ногой в сторону, чтобы было удобнее наклониться поближе к допрашиваемому. Он нависает на ним, как скала, и тихо, так, что висящая под потолком в правом углу комнаты камера их не услышит, говорит: – Я могу посадить тебя за поддельные документы и за хранение тяжёлых наркотиков одновременно, но мне вообще-то на это абсолютно плевать. – Холмс чувствует едкий запах смерти, идущий от Дэвида, но он его ничуть не отталкивает. Ему всегда нравилась смерть. – Абсолютно поебать на всё это. Найдёшь убийцу Доу – и вали куда, блять, пожелаешь. – Проблемы с раскрываемостью, детектив? Не можете доказать, что я убил его и, проявляя крайне странную форму милосердия предлагаете мне сделать всю работу за Вас? – он старается скрыть нервозность, подступающий от волнения тремор за уверенным холодным голосом, но голова раскалывается надвое и он не понимает, насколько убедительно у него это выходит. Тишина. Треск люминесцентной, обжигающей им обоим глаза, лампы. – Просто признайтесь, – заискивающе говорит Холмс, – что просто хотите поработать со мной. Вы же не могли просто угадать, кто я такой, – он снова улыбается; и ловит себя на том, что улыбается слишком часто, почти так же часто, как улыбался Джону (который наверняка выбьет ему несколько зубов, если он когда-нибудь ещё вернётся в Лондон). Локи молчит, и он добавляет, не торопясь, расставляя каждое слово в нужном порядке, чтобы вся фраза целиком звучала так, как ему того хочется: – У меня есть предложение, – короткая пауза. – Вы помогаете мне выследить некоторых личностей и упрятать их за решётку, и получаете всю славу об устранении паутины Мориарти себе. Мне нужен помощник, а Вам, кажется, новые эмоции. – Я работаю один, – рявкает Локи, но в его глазах, в мышцах его каменного лица что-то движется. Он знает, что согласится и знает, почему, но, как и Холмс, загоняет эти мысли как можно дальше – в ту темную часть лабиринта, где обитает минотавр, и куда ни один из них никогда не ступает. – Я тоже. Смерть Джексона Николса сама привела их к Фердинанду Галло, ещё одному пауку на серебрящейся паутине Мориарти. Короткая – но болезненная – беседа с Галло. Холмс представил, как проверку на выносливость для детектива Локи: он смотрел, как тот один за другим вынимает из Галло факты – они струятся по тронутому плесенью полу, и когда Шерлок думает, что они только сильнее его путают, как его напарник находит ключ, который ведёт их дальше. Проблема, вскоре понял он, была в том, что ему не нравится марать руки и, что это всё это дело, затесавшееся под рёбрами, так важно для него, что он готов использовать другого как инструмент – клещи, которыми он выкорчёвывает каждый сорняк, добираясь до закопанного в глубине сокровища. Проблема, чуть позже понял он, когда за окном мелькали двоящиеся от проливного дождя огни Чикаго, в том, что, если инструмент – человек, ты рано или поздно начнёшь к нему что-то чувствовать. Ему нравилось с каким упорством и бесстрашием Локи берётся за дело, с какой лёгкостью он находит подсказки, которые ведут Шерлока по лабиринту. Он думал, почему бы ему не оставить холодного, точно камень детектива Локи за бортом, когда мозаика вдруг начала приобретать настоящий узор, но наткнулся на тянущиеся к нему из дальнего угла чертог мысли. В Локи было то, что вызывало в Шерлоке трепет – не считая Майкрофта, он был первым, кто мог посоперничать с Холмсом в догадливости и безразличии, вот только он не был уверен, такое ли оно ненастоящее, каким кажется на первый взгляд, разрушится ли оно, когда он его коснётся. Им приходилось проводить много времени наедине. Поначалу Дэвид резко поворачивался на каждый издаваемое Холмсом слово, точно каждое – выстрел, но со временем, тишина, который обрастало пространство вокруг них стало его успокаивать. Он находил в нём успокоение. Когда Холмс молча смотрел на то, что Дэвид делает в приступах сдерживаемого долгое время гнева, Локи почувствовал, как воздух, метающийся между ними становился теплее. У них не было особых причин доверять друг другу, как не было особых причин не доверять, и Локи долгое время держал нейтралитет, глядя как Шерлок склоняется над записями в очередном придорожном мотеле, но в какой-то момент – когда за его спиной глухо прозвучал выстрел, но стреляли не в него – он решил шагнуть Холмсу навстречу. Под едва слышные звуки кондиционера и скрип шин иногда раздавались слова, и Локи почувствовал, как сковывающее его изнутри оцепенение начало расшатываться. Он впервые за несколько лет по-настоящему улыбнулся; впервые по-настоящему заволновался, когда чужие пальцы коснулись его и тихий вздох отозвался в его груди громким стуком.