***
Парижские ночи остаются в памяти смазанными цветными фотографиями, безвкусно яркими и как будто зловещими из-за этой проклятой размытости. Пьяный завсегдатай ночных клубов никогда не узнает, что провел ночь со студенткой-архитектором по фамилии Грантер, юным философом, без пяти минут революционеркой, которую не оставили бы без присмотра «Друзья Азбуки», если бы знали, где пропадает ночами их подруга. Юноша, которому посчастливилось оказаться рядом в ту ночь, будет знать лишь прописную буковку, ставшую неофициальным псевдонимом. Да и вряд ли ему захочется узнать что-то большее. Полуобнаженная, она ранним утром выходит на чужой балкон с пачкой сигарет в руках. Равнодушно курит — ее мало заботит, что соседи любовника на одну ночь будут глазеть, если взбредет им в голову выглянуть на балкон. Эр уходит не прощаясь, зная, что никому не разобьет этим сердце.***
За окном сходит с ума погода. Суровые черные тучи все никак не могут нареветься всласть. Капли по крышам стучат яростно, пулеметной очередью набрасываются на оконное стекло. Часто-часто. Громко-громко. А Эр не слышит — ведь бешено колотится собственное сердце, которое, сволочь такая, все эти годы уверяло, что не умеет любить. И вот, пожалуйста. Ей ничуть не стыдно за свои слова, хоть и звучали они словно украденные у какой-нибудь неисправимой идеалистки. «Ради тебя — все, что угодно». «Я пойду за тобой». «Я верю в тебя». На простое и избитое, но такое чудовищно страшное, невозможное, невероятное «я люблю тебя» она бы все равно не решилась. Ее Аполлон заполучить может любую девушку — достаточно одного только взгляда, и девичье сердце мгновенно сдастся в плен. Но, как ни странно, юный бог тоже, оказывается, никогда не умел влюбляться. Грантер ему не нужна ни капельки. Пусть и в лепешку готова расшибиться. Только вот не ради этих голубых глаз, хоть и надо признать, что глаза у него действительно самые красивые на свете. Ради самого этого идиота, который, несомненно, и в цивилизованном двадцать первом веке умудрится найти себе героическую смерть во имя свободы. Анжольрас другой совершенно, наверное, этим и притягивает окончательно испорченную девчонку — правильный. Чертовски правильный, а ведь при этом бунтарь, боец и тот еще самоубийца. Эр раньше жалела немного этих так и не повзрослевших, верящих в давно мертвые идеалы мальчишек. А за Анжольраса теперь готова расцарапать в кровь. Дура все-таки. Она теперь надежно к нему прикована. Не заметила и сама, как привязалась и полюбила. Эр ни о чем не спрашивает, молча помогает Ферру перевязывать раны своего Аполлона, когда тот возвращается из очередного сражения побитым, но не побежденным. Эр иногда и сама хочет хорошенько ему врезать — не зря же в свое время занималась боксом — да только их отношения и так на грани, а портить еще больше как-то не хочется. Они ссорятся часто. Эр прекрасно понимает, что раздражает Анжольраса (иногда и намеренно); они сходятся болезненно, ведь Эр прощения никогда не просит, а Аполлон прощать не умеет вообще. Она мосты сжигает постоянно, потому что иначе не может. За Анжольраса цепляется как утопающий. Это по сути правда: Эр тонет уже давно. Эр слабая. Даже бесполезно отрицать. А он сильный. Возможно, еще успеет спасти ее… если заметит, конечно. … за окном гроза, гроза жестокая, что никак не хочет кончаться. Девушке с израненным сердцем страшно, как никогда еще не было. Вспыхнувшая ломанная молнии на секунду освещает лицо героя. Мокрые волосы, длинные золотистые ресницы, каким бы позавидовала любая девчонка, внимательные глаза, которые никогда не посмотрят ласково. Грантер вздрагивает. К такой опасной близости этих глаз она не готова. Он благородно тащил ее, пьяную, под только-только начинающимся дождем. Не мог оставить. Довел домой в целости и сохранности. Если не считать, что оба вымокли насквозь. Лифт не работал. — Какой этаж? — тихо спросил Анжольрас. Эр себя проклинала за свою беспомощность. Он поднял ее на руки и нес до самой квартиры. — Только не урони, — жалобно прошептала она и удивилась, насколько нетвердо это прозвучало. — Замолчи, — ответил он. Беззлобно.***
Сердце стучит слишком громко. Да, она все еще пьяная — опьяненная близостью Анжольраса. За ним она пойдет куда угодно, его она никогда не отпустит. Грантер не шевелится, смирно лежит на кровати, куда он ее уложил. Лежит и наблюдает. А он, спокойный, прекрасный, сидит рядом с чувством выполненного долга. Анжольраса все вполне устраивает. Даже за руку не возьмет. Рано или поздно он уйдет. Новая вспышка молнии дарит затуманенному сознанию неясную неожиданную надежду. Подождав, пока отгремят раскаты грома, Эр осторожно садится. Анжольрас поворачивает голову. Эр не знает еще, как будет оправдываться. Она была пьяной, черт возьми, это тоже что-нибудь да значит. Когда еще одна молния озаряет их лица светом, Эр дерзко целует Анжольраса в губы. Она не пытается быть нежной. Она просто хочет принадлежать ему, а уж это его дело, как он ей распорядится. Анжольрас целуется плохо. Он первым разрывает поцелуй. По-прежнему находится так близко, что Эр, несмотря на темноту, отчетливо видит каждую ресницу и с трудом борется с желанием поцеловать его снова. Она чувствует его дыхание, безуспешно старается определить, не сердится ли он. А затем посылает все к дьяволу и вновь целует Аполлона, наконец-то ставшего человеком. На этот раз Анжольрас не отвечает. Мягко отстраняется. А потом безжалостно произносит то, от чего на глазах у девушки невольно выступают слезы: — Нет. Мы не должны. Слышишь, Эр? Не должны. Эр не привыкла плакать. И когда за ним со щелчком закрывается дверь, Эр тоже не плачет. «Пожалел меня, глупый. Позволил поцеловать». Он, без всяких сомнений, сохранит все в тайне. Анжольрас ее не может полюбить, потому что… да потому что не верит в любовь, черт бы его побрал! Эр давно ни на что не надеется. И за то, что всего лишь позволил, она тысячу раз погибнет — не важно, за него или вместе с ним.