Смертельная рана

По комнате разносится тихая игра на пианино. Лихт осторожно и медленно перебирает клавиши пальцами, пытаясь создать что-то мягкое, убаюкивающее и… нежное? Однако в понимании Хайда, выходит грустная мелодия. — Лихт, мне не нравится эта мелодия… Сыграй другую, — просит Хайд, откидывая руку. Ангел скрипит зубами, но всё же выполняет просьбу. В этот импровизированый набросок произведения он старается вложить ещё и часть своей души, что даётся ему с неземным усилием, а потом вопросительно смотрит на Хайда, пытаясь понять, выходит ли у него хорошо играть такую необычную мелодию. Лицо Беззакония не выражает никаких эмоций, кроме благодарности и бесконечной грусти. Он, с трудом разлепив спёкшиеся от крови губы, говорит одно-единственноё слово: — Спасибо… — и медленно закрывает глаза. — Тебе рано ещё умирать, дрянной ёж, — говорит Лихт надмеренно, скрывая свои истинные чувства. — Мой долг, как ангела, самолично уничтожить тебя! — однако за этими словами скрывается другой смысл. — Можешь считать, что к тебе снизошла помощь с небес. — пытается съязвить Хайд, хотя, честно говоря, получается плохо. — Ангел не нуждается в помощи, — всё так же отвечает Лихт. Лоулесс хмыкает, отворачиваясь от него. Сегодня утром одно из порождений Цубаки ранило его, да так, что сам Хайд приготовился к собственной гибели. Он задался вопросом: а почему порождение ранило его, а не кого-то из дуета лени? Ведь, если поразмыслить, его не было тогда, когда Цубаки умирал или был в опасноти. «Смешно, хоть в этом и нет ничего весёлого» — злился Хайд. — Как же ты меня раздражаешь, ничтожный ёж. Я убью тебя. «Я же просто лежу» — тон Лихта начинал раздражать всё больше. — Ну так убей! Я, сейчас неспособный ни на что, лежу перед тобой! Убивай! — Хайд повернулся на диване так, что бы Тодороки мог ударить его в грудь, сломав при этом цепочку с именем вампира. — Ну, бей, что же ты? — в голосе Лоулесса послышались нотки сожаления; он знал, что Лихт не убьёт его сейчас, в таком беспомощном состоянии: Тодороки, как ангел, должен был убить его в бою один на один, на равных и без каких-либо поблажек. Хайд напрягает своё тело, сворачиваясь в комочек и приобретая вид милого ёжика, — милого, но опасного. Лихт, ни говоря ни слова, просто выходит из комнаты, оставляя своего слугу наедине. Вампир рассматривает цепочку со своим именем, которую впопыхах сделал Тодороки, и пытается найти в ней изъян, но всё что Хайд находит — это линия, пересекающая его вещь, которую оставил Цубаки, разрубив цепочку пополам. Он медленно выдыхает и, собирая свою волю в кулак, пытаеться не разозлиться. «И здесь он тоже идеальный!» — проносится в голове Беззакония, но он лишь стискивает зубы крепче. — Ты не ангел, и ты не идеальный! — всё-таки выкрикивает Хайд. Ответ Лихта последовал незамедлительно: — Ошибаешься! — безапелляционным тоном произносится из-за стены. Лоулесс что-то недовольно бурчит и замолкает — усталость берёт своё, и он засынает, погружаясь в вязкий, липкий и тягучий сон. Во сне он кричит. Ему снятся кошмары, что в последнее время не покидают его. Ему страшно, и он просит о помощи. Хайд просыпается из-за громкого стука — Лихт бьёт в стену, чтобы разбудить вампира и сказать о том, что он мешает спать. Хайд тяжело дышит, пытаясь до конца избавиться ото сна, понять, что ему это всё приснилось. — Вампиры ведь могут не спать, да? — тихо вопрошает он у самого себя. Он приподнимается и вглядывается в своё отражение в зеркале: все раны, за исключением одной — основной и самой опасной, зажили. «Если рана не затянется через сутки… нет, уже меньше… то я умру.** Интересно, а я встечусь с Офелией на том свете?» — думается ему, но Лоулесс одёргивает себя: неужели он и правда хочет умереть? «Я хочу встретиться с Офелией, однако я также хочу доказать Лихту, что он не идеальный» — выдаёт мозг здравую мысль, и здесь Хайд теряется: а чего он хочет больше: вновь обрести давно потерянную любовь или же отомстить за утраченое самолюбие? «Я всегда буду рядом» — голос Офелии неожиданно всплывает в его сознании, но Хайд не противится ему: он ждёт подсказки. Что ему делать сейчас? Кого выбрать, а кого оставить? «Живи» — повторяет такой родной голос, и Лоулесс не может ему противиться. Хайд выдыхает и закрывает глаза, теперь он знает, что кошмары ему не приснятся: Офелия не допустит этого, а на утро он попросит крови Лихта. В этот раз попросит, а не струсит, хотя навряд ли Тодороки согласится. Хайд теперь обязан жить, и он это сделает. Он станет сильнее, чтобы защитить дорогих ему людей и не допустить их смерти. Он изменится, он станет лучше. Он будет бороться и обязательно победит. Он сможет, вопреки всем.* Хайд посмотрел в зеркало: теперь там отражался не слабый и разбитый человек вампир, а парень с горящими глазами и желающий жить. «Не сдамся» — звучало в его голове, словно магическое заклинание.