Милость

Ещё один удар и, кажется, Парк слышит, как трещат его рёбра. Тише, тише, парень, орать так все равно не стоит, в этом месте никто не услышит твой крик. Ты никому не нужен, только твоя душа, да и та принадлежит Сущности. Вечные муки, вечный страх, боль, отчаяние. А что ты представлял, когда думал об аде в своей прошлой жизни? Жизнь штука подлая, как бы хорошо ты о ней не думал. Возможно, рано или поздно ты сам его уже не услышишь. Кровь тонкими, ленивыми струйками сползают по коже, пропитывая белую футболку. Алые пятна, бутоны его плоти, расползаются на ней. Но об этом ли ему думать, пока острое лезвие ножа утыкается в грудную кость под кожей. Давай же, надави сильнее, пробей ее насквозь. Тебе хватит сил. Тебе совсем ничего не стоит снова убить меня. Парк хрипло смеется, истерика подступает к его горлу, как и сгустки крови из пробитых легких. Сипение. Вдох-выдох. Шок отрезвляет, пугает, выжигает еще сильнее изнутри. Боль отголосками, нытьем долбит по конечностям, по всем ранам и царапинам, что уже успел нанести этот ублюдок. Тебе ведь так нравится меня пытать, да, большой парень? Крепкая хватка стягивает черную смоль волос в один большой комок. Уже не больно, хотя и тянет сильно. Удар – и лоб встречается с подоконником, тянет обратно. Кровь застилает глаза тонкой пленкой. Ха-ха, удивительно, как быстро острая боль перестает быть твоим спутником, как она сбегает от тебя, стоит только услышать треск собственных костей. Одно простое хрррусть и все. Ни целых костей, ни боли. Ха. Разбей мне череп, парень, раздроби, закончи муки, ну же. Или же? Острое лезвие кухонного тесака врезается в плоть, как в кусок мяса. Но разве он не есть кусок мяса? Жалкий, окровавленный, пропитанный собственным страхом и ужасом. Если он уже и успел опозорить свою честь под таким небольшим напором пыток, то уже плевать. Джейк то и дело сплевывает на пол сгустки крови, где-то там, может, даже остались кусочки его легкого. Впрочем, не сердца, и то хорошо. Тяжелая нога в рабочем ботинке с характерным звуком давит на колено, выворачивает его, чашечка хрустит, ах, как же она хрустит. Новый крик пропитывает стены еще большим отчаянием, будто им мало зла этого ублюдка, будто этой течной суке недостаточно всех тех жертв, что ей приносят каждую ночь. Может, даже не один раз. Давай, в самое сердце, обмудок, твое любимое, давай. Не медли. Если бы только Парк мог, он бы вставил ему этот нож по самую глотку. Чтобы не он захлебывался кровью, не он был переломан и обессилен, но он был жертвой. Но он все еще уступает по силе, по габаритам, да по всему, черт возьми, уступает. Будет смешно, если даже член у этого хера больше. Твоя мамочка явно тебя не любила, раз ты стал таким уебком. Смех, это эмоция противоположная слезам. Он может быть так же как радостным, так и истеричным. Сумасшедшим. Смех – один из вариантов самозащиты. Если тело сохранить уже невозможно, значит, стоит попытаться хотя бы сохранить рассудок. Хотя куда им, мать вашу, тут же все поехавшие к хуям. Потерянные, забытые, выдранные из своих теплых норок, и все лишь для забавы какой-то твари. Иного описание Сущности тут и не придумаешь, она же как жадная сука, берет много, долго, и дорого. И потеть приходится адски, чтобы отработать все отданные ей кровные. Сифилис бы не подхватить, да и то, попробуй, догадайся, что ты тут уже подхватил. Эй, большой парень, надоело играться? Давай, вставь эту штуку поглубже мне в сердце, я хочу покоя. Обессиленный хрип уже не голос, лишь так, набор отрывков фраз. Но ту даже говорить не нужно, Тень и без того его великолепно понимает. И слушается, хорошая псина, только вот нож не дает покоя, а лишь новую боль, в затылке, в животе… О. Парк безумно склабится, наблюдая за тем, как тесак ловко вскрывает его живот. Почти как рыбу, только вот из него отнюдь не икра вывалится. Он даже не может придержать что-то рукой, у него просто нет сил, нет возможности. Распластанный по полу, забытый всеми, забитый. Какие же все эти уроды у костра друзья, если они оставляют тебя умирать позорно на грязном, замызганным твоими же жидкостями полу? Каждую ночь ты будешь придумывать что-то новое, большой мальчик? А то ведь так и привыкнуть можно. Его бы снова раздирала истерика, если бы он мог нормально дышать. Нормально говорить, а не задыхаться, лишь сплевывая то и дело кровь, которая и без того уже залила все его губы. Свистящее дыхание, болезненное, он ведь на самой грани. Но не надави, мучиться он будет долго. Страдать. Мало ему что ли страданий со всеми этими уебками? С этим - особенно. Его в один день как будто выделили, повесили фотку на почетную доску, и теперь кто-то его любит, а кто-то бьет по почкам из зависти. В этом случае его просто бьют. И не только по почкам. А фото все висит и не качается, и улыбается с нее такой удивительной очаровательный парень, ну душка же. От собственных мыслей сдохнуть хочется еще сильнее, хотя казалось бы, куда еще. И ведь все это не от зависти, от большой любви, да только блевать бы от такой любви черной желчью. А потом что будет? Изнасилование? Не удивлюсь, парень, что ты и на такое способен. Стоит, наверное, на побитых пацанов, да? И чтобы все кишки наружу. Кто же знал, что это будут последние слова. Нож, удивительно, входит меж ребер с легкой дрожью. Задели тебя мои слова, ублюдок? Пусть задевают, не одному ему тут подыхать в муках, хотя и такой жест кажется ему… милостливым. Уже потом, у костра, с ноющей фантомной болью во всех не_пробитых местах, Парку это кажется до тошнотворного правильным. Он страдает сильнее, он отдыхает больше, он заслужил. Будто все эти пытки – один большой подарок от Майерса. Подобные мысли вгоняют не то в панику, не то в слезы, не то в дрожь. Но тот лишь прячет лицо в ладонях, судорожно выдыхая. Блядство, неужто он и правда так зашел этой суке, что оттягиваются именно на нем? Но может это..? Нет, этого не может быть. Не с ним. Он бесчувственная машина, порождение чистого зла, исчадие ада и еще тысяча нелепых сравнений и ругательств, право слово, в нем него ничего человечного. И быть не может! Он ломает тела, калечит души, выслеживает своих жертв и убивает с особой жестокостью. Все это бред, боже мой, тебе бы только придумать что-то, лишь бы не признаваться, что это место – кромешный ад и страдать тебе в нем вечно. Но… Может, умирать в муках от его рук не такая уж и большая беда во всем этом аду?