Я изменил тебе

      Руки тряслись, набирая знакомый номер. Тряслись так, словно их постигло самое яростное землетрясение, а не простое слово — измена.       Он и сам весь трясся. С кончиков пальцев ног до самой макушки. Понимая, что ничего не будет как прежде. Только не у него. Только не после того, как он веселился со своей коллегой, зная, что его жена дома в это время наверняка готовит его любимый пирог с патокой. Пачкает руки и личико в муке, слегка устало дуя на упрямую прядку, вылезшую прямо на глаза, пытаясь её убрать без помощи рук. Забавно морщится, раскатывая тесто на слегка скрипучем столе. И легко выдыхает, ставя блюдо в духовку, чтобы немного привести себя в порядок.       Она снимает фартук, аккуратно складывая его и убирая в шкаф. Распускает каштановые волосы из небрежного пучка, слегка пригладив их расчёской, впрочем, бесполезной — у неё слишком непослушные кучерявые волосы, которые он так любит гладить перед сном.       Затем она учит с дочкой уроки, заботливо и ласково объясняя ей непонятное.       Его жена — умница, разбирающаяся во многих вещах. Именно её Наденька просит каждый раз помочь с математикой. И его жена помогает, никогда не сердясь на ребёнка и не ворча на порой донельзя глупые ошибки её. Она умница. Она идеальный родитель. Не то, что он… — Алло? — раздался в трубке весёлый голос друга, резко вынимая мужчину из тягостных дум. — Я ей изменил.       И эта фраза разбила его, затягивая в самую бездну. Он знал, он уже на дне. Давно на дне. Ещё два часа назад, когда поехал с Еленой в её квартиру, позабыв и о жене, и о дочери. Позабыв о всём том, что одно было важно в его жизни. — Ты пьян? — неверяще спросил друг. Его удивление, неприятное и холодное, чувствовалось по голосу и по тому тону, каким он задал вопрос.       Не мог же тот, кто любил женщину больше своей жизни, изменить ей. Не мог ведь?.. — Я. Ей. Изменил. — Хладнокровно повторил он, пытаясь унять чёртову дрожь во всём теле. — Я ей изменил… — нервно хохоча.       Вся улица погрузилась в молчание, слушая отчаянный смех предателя, понимающего, что это конец.       И друг молчал, тяжело дыша в трубку, пытаясь понять его… и не понимая. — Я стою сейчас около своего, чёрт возьми, подъезда, в пятисотый раз брызгая одеколоном одежду и протирая салфетками шею, лицо, руки… всё — что могло напомнить о другой. Мне брезгливо думать о том, что её следы остались на мне, мне противно знать, что был с ней… И я боюсь зайти в свой же дом. Я! — крикнул он горько, взирая беспомощными растерянными глазами по сторонам, будто бы пытаясь найти выход из положения. — Ты ведь знаешь меня со студенчества… Я никогда не был настолько жалким и ненавистным сам себе. — Друг ты хороший, Саш, — произнёс наконец собеседник, внимательно слушая его речь и не узнавая того, кого знал до этого, — но вот семьянин из тебя хреновый.       Обречённый смешок, и разговор быстро окончен. Им больше не о чем было говорить. Один — в советах не нуждался, другой — лезть в душу не хотел, понимая, что его друг этого не стерпел бы.       Александр медленно, словно больной, ступал по лестнице. И вскоре дошёл до самой двери, не помня путь. Дрожащая рука коснулась звонка, сразу же опускаясь.       Раздались шаги за той стороной двери, и она распахнулась, являя стройную фигурку женщины, обтянутую в лёгкий домашний сарафан.       Покачиваясь и пытаясь взять себя в руки, мужчина проходит вперёд. Молча разувается под непонимающим взглядом женщины и шагает дальше.       Он не смотрит больше на жену. Он бежит, скачет до ванной, громко включая воду и пытаясь вымыть себя. Всего себя, каждую частичку. Словно это поможет вычистить испорченную душу после его грязного поступка.       И, наконец решаясь и найдя выход из ситуации, выходит из ванной, встречаясь взором с обеспокоенными изумрудными глазами жены. Он сглатывает, но пытается не скрывать свой взгляд от неё, выдавливая слабую улыбку. — Где Надя?       Жена, до этого внимательно наблюдающая за ним, непроизвольно поворачивается в сторону детской комнаты. — Она уснула, — красивая тёплая улыбка появляется на её губах, показывая всю степень нежности к своему ребёнку. — Сделала уроки? — почему-то интересуется он холодно.       Жена подозрительнее косится на него, но, тяжело вздыхая, спокойно отвечает ему: — Мы позанимались русским и математикой. Она большая умничка: ни одной ошибки! Старается, — гордость появляется в её голосе.       И снова жалкая улыбка застывает на его лице. Он не достоин их. Не достоин и никогда не был достоин двух своих самых любимых малышек. — А как у тебя прошёл день, милый? — проницательно спрашивает, понимая, что с её мужем что-то не так.       «Моя внимательная, догадливая девочка… — нежно, но горько думает Александр, смотря с отчаянной любовью на жену. — Она не должна узнать о моём падении. Только не она, не с её слабым сердцем…»       Он дожидается момента, когда она отвернётся, чтобы начать тяжёлый душевный разговор. И Катя отворачивается, накладывая на тарелку его любимый идеально приготовленный пирог. — Tu me demandes comment s'est passée ma journée, ma chère. Comme toujours, vous êtes extrêmement attentionné et gentil. Et je… je suis brisé/Ты спрашиваешь, как у меня прошёл день, дорогая. Ты как всегда донельзя заботлива и добра. А я… Я разбит.       Он поднял на неё свой сломленный вид, взирая на то, как она медленно поворачивается к нему с немым удивлением в прекрасных глазах. — Je me déteste, tu sais? Et je sais que je suis le seul à blâmer. /Я ненавижу самого себя, понимаешь? И я знаю, что виноват лишь я один. — Что?.. — шёпотом спросила Катя, ласково и слегка пугливо касаясь его лица. — О чём ты, Саша? — Je t'ai trompé/Я изменил тебе, — не замечая, как дрогнула рука жены… — Nous avons organisé une fête d'entreprise, vous savez. Et je suis parti avec elle. Avec elle et chez elle. Pour une raison quelconque, je voulais ça. Maudite adrénaline et une voix dans ma tête: « Allez, allez! Tous les hommes font ça.» Oui, je me fiche de ce qu'ils font maintenant!/ У нас был корпоратив, ты ведь знаешь. И я уехал с ней. С ней и к ней домой. Почему-то хотелось этого. Чёртов адреналин и голос в голове: «Давай же, давай! Все мужики так делают». Да плевал я сейчас, что они делают! — он яростно грохнул кулаком об стол, больше не смотря на отошедшую и притихшую Катерину. — Je… je suis un salaud, j'ai peur de te dire ça même ouvertement, en te regardant dans les yeux. Et je ne sais plus comment regarder en eux./ Я… Я ублюдок, боящийся даже просто в открытую тебе это сказать, смотря в твои глаза. И я больше не знаю, как мне смотреть в них.       Тишина, тяжёлая и неприятная, окутала прежде уютную кухню, заставляя мужчину всё же поднять глаза на сгорбленную спину жены.       Он тихо подошёл к ней, крепко обнимая и прижимая к себе. Так сильно, словно они больше никогда не встретятся. Так сильно, словно больше никогда он не увидит её милые родинки-созвездия на нежнейшей коже и не прикоснётся к ним бережно подушечками пальцев.       И он поддаётся этому моменту, целуя каждый участок её прекрасного тела. Не отпуская от себя. — Прости за мой французский, дорогая, — наконец хрипло говорит он, зная, что она учила только английский язык в школе и университете, никак не затрагивая французский. — На работе был тяжёлый день.       Он встаёт, с дрожью берёт в руки тарелку с любимым пирогом и смотрит-смотрит-смотрит на неподвижную жену. Прикрывая глаза, он с болью в сердце целует её в макушку… А затем уходит, перед самым выходом прошептав: «Je t'aime»*.       И не слышит тихий, отчаянный всхлип. Не слышит, как бьётся жестоко преданное сердце, разрывая всю душу на мелкие куски. — Je t'aime aussi, mon amour… / Я тебя тоже, любимый…       Так и не узнав, что этот невероятно красивый язык Катерина учила несколько лет, чтобы впечатлить его…