Ацуши уже не ребенок. Робкий альфа, недавно понявший свою судьбу и переросший в тот возраст, когда тело уже требует кого-то. Чьих-то тонких рук, сладкого запаха и умилительно сопящего носа под боком.
В Агентстве все были либо заняты уже кем-то, либо тоже альфами, что искали своих жертв, хотя это слово явно подходило не для всех уст, где-то в городе. Последние два месяца для Накаджимы были тяжелыми. Все чувства слишком обострились, улучшенные вдобавок обонянием тигра, кружили голову, сводя мышцы и заполняя всё вокруг сплошным туманом. Первый раз даже пришлось просить отгул, чтобы закрыться у себя в квартирке, где было намного спокойней, где пахло только им одним. Но после Куникида не думал отпускать его просто из-за невозможности сдерживать свои эмоции. Ему необходимо отвлекаться и не думать о таких новых потребностях, заглушая те работой.
— Отнеси-ка эти документы Чуе, Ацуши-кун, — Дазай бодро подозвал к себе парнишку, буквально впихивая ему в руки стопку бумаг. — Можешь потом быть свободен.
Ох, как же ему нравилось то, что он владел такой личной информацией о Накахаре. Дерзкий и сложный омега, который заглушает каждый раз свой запах литрами одеколона и таблетками. Ни разу не поддавшийся природе, старающийся не лечь под первого встречного во время течки.
— Ладно, Дазай-сан.
Отлично. Осаму внутри готов был хлопать в ладоши, словно ребенок. Его план начинает свою работу с ничего не подозревающего Ацуши.
Кажется, он знает даже больше о них двоих, чем они сами о себе. Неоднозначные их взгляды, которыми Чуя и Ацуши смотрят друг на друга; похожие ответы в действиях и словах, встречи после работы. Наверняка и совместный сон. Если же нет, то после этого точно.
Руки забирают бумаги, и парень выходит из Агентства. И совсем не может выкинуть из головы слова наставника.
«Свободен», — но ведь только три часа дня. А дорога до штаба мафии, с которой сейчас сотрудничает организация, займет от силы двадцать минут.
Но как ни странно, Накахары сегодня на работе не было.
Ацуши и Чуя довольно часто пересекались, проводили совместные тренировки, и просто хорошо ладили. Как люди ближнего боя, понимающие друг друга по движениям, так и как люди, которых называют друзьями. И такими их отношения видели все. Кроме Дазая, конечно. За все это время Накаджима и не думал о мафиози, как об интимном партнере. Не думал, что тот довольно хорош во всем. Или же… Скорее, не позволял себе думать, пряча такие мысли глубоко за дверцами разума, чтобы ни за что не вернуться за ними.
Звонок. За дверью слышатся тихие шаги, что приближаются. Открывается дверь, и Ацуши видит рыжеволосого мужчину, одетого очень просто, по-домашнему. Свободная темная футболка и такие же темные штаны. Почему-то это вызывает добрую улыбку на лице парня. Но вот Чуе сегодня эта встреча кажется не сильно доброй. От Тигра веет опьяняющей сладостью, что заставляет стиснуть зубы.
— Вот документы. Дазай-сан просил занести.
— Ага, — стараясь выглядеть как обычно, ответил мужчина. И пригласил войти.
Его запах проходит через легкие, спускаясь вниз, в живот, и сворачиваясь там теплой пружиной. Ацуши шумно сглотнул и зашел за Накахарой на кухню, замечая легкое напряжение между ними.
— Вы сегодня не на работе. Что-то случилось?
— Ничего серьезного, — мафиози повернулся к парню с улыбкой, от которой стало спокойно, а жар внизу живота продолжил сжиматься колючим клубком.
Перед носом появляется чашка чая, напротив садится Чуя и кладет на стол вазочку с печеньем. Кажется, именно из-за Тигра в квартире рыжего появились такие сладости: конфеты, печенье, даже несколько видов чая. И за все это время рядом паренек даже и не думал, что Чуя совсем другой по природе своей, и не знал, как трудно было держаться тому в здравом сознании из-за пленящего детектива.
Но сейчас все происходит так, как на самом деле давно должно произойти. Ацуши чувствует, кто сидит перед ним, и ему нравится. Нравится до странной улыбки, что невозможно убрать с лица.
При очередном вдохе в голову бьет чужой запах, хотя уже совсем родной, перебивая аромат молочного печенья и горячего чая. Чуя поднимается, оставляя в руке чашку с напитком, и скрывается в своей комнате, напоследок тихо бросив «сейчас вернусь». Пальцы раскрывают коробочку и не находят там нужного препарата — кончился еще в прошлом месяце. Напоминание в телефоне не сработало из-за вынутой батареи. Накахара последнее время недолюбливал эту электронику с непонятными звонками с более непонятных номеров. Идти сейчас в аптеку — означает действовать на свой страх и риск, просить купить Накаджиму — просто-напросто глупо, но…
Но ведь Накаджима…
В глазах на мгновенье потемнело, а в горле скомкался воздух. Все подсознание точно кричало о шансе сблизиться.
Над которым так тщательно копошился Осаму. Это он подбирал различных людей с телефонами, заставляя их всех звонить на один и тот же номер, умолять о встрече, но в той манере, которую терпеть не может Накахара. Это он заставил его быть наставником Ацуши в своей сфере рукопашного боя. И видел, как тот не жалел. Не жалел никто из них троих.
С каждой минутой, просиженной на кровати, все тело лишь больше ломало, точно у зависимых, не получивших дозу. А как прозвучал из коридора голос Тигра, так вообще выкрутило наизнанку и поставило обратно, забыв только вернуть разум в нормальную работу.
— С вами все хорошо, Чуя-сан? — Ацуши подошел к дверному проему, не решившись сделать шаг далее.
— Нет, — хрипло выдавил Накахара, — подойди.
На угол мягкого матраца присел парень, смущенно сложив ладони на коленях.
— У вас… — язык не поворачивался окончить предложение, а привкус воздуха еще крепче опьянял.
— Ацуши, можешь считать это бредом или глупым решением на эмоциях, но я правда хочу, чтобы ты сделал это. И я не буду потом жалеть, — васильковые глаза глядят на белую голову и, встречаясь с желто-фиолетовым взглядом, не убегают в сторону, а смотрят уверенно, лишь с долей мольбы. — Обещаю.
— Чуя-сан, — так же еле слышно зовет его Накаджима. Руки крепко-крепко обнимают подрагивающие плечи мафиози от неровного дыхания.
Рыжие, слегка растрепанные волосы вкусно пахнут, другие руки оплетают сзади, приближаясь еще сильнее, а под самым ухом шепотом пару слов.
— Я ведь давно тебя люблю.
Вот он — переключатель, что показал природную сущность Ацуши, оттолкнув его смущенность и скованность на потом. Пальцы поползли вверх, сплелись с мягкими кудряшками; гладкие губы коснулись линии челюсти, оставив сладкий от чая след.
Руки же Чуи, не прикрытые перчатками, с еле заметными мозолями от использования оружия, стягивают черный галстук с шеи и скидывают на простыни. Движения получаются резкими от скручивающего живот жара, от бьющего в голову возбуждения.
Никто из них не хочет спешить, растягивая все почти невозможно долго. Даже оставляя соприкосновение губ в первый раз на следующий миг. Щеки заливаются румянцем от каждой встречи глазами.
От ещё одного поцелуя в шею Накахара скулит, цепляясь пальцами за пепельно-белые волосы.
Ацуши все понимает. Он тянется к домашним штанам, берясь за резинку, начинает спускать вниз, и чтобы помочь, Чуя поднимается на коленях, все также держась за голову Тигра. Стоять самому ему дается с трудом.
— Потерпите, Чуя-сан, прошу. Я не хочу, чтобы вам было больно.
— Просто Чуя, — со смешком выдыхает мафиози, беря лицо Накаджимы в свои ладони и поднимая к себе. Тот улыбается и смотрит ярко-солнечными глазами на лицо, обрамленное рыжими прядями. — Я могу и пережить боль.
Матрац незаметно спружинил, неловко уткнулся нос в щеку. Ацуши задел губами уголок чужих, роняя хрупкую спину на подушки.
Он снова замер. Словно в оцепенении, которое охватило все существо. Но такое сладкое, как тягучий мед, расплывается по мышцам, и совсем не хочется выходить из этого некого транса. Зрачки снова двухцветные и всматриваются во влажную слегка кожу приятного персиково-молочного оттенка, изучая будто — действительно ли он может притронуться ко всему этому, всему тому, за чем бегают стадами альфы, что наверняка в десятки раз лучше мальчишки с приютским прошлым, в сотни раз лучше этого незрелого Тигра.
Но нет.
Чуя и не помышлял о ком-то другом. Он сердцем чувствует, что именно этот детектив нужен ему. Нужен до вмятин на стенах, до сломанной мебели, необходим и дорог в наивысшей степени. И плевать, что это совершенно другая организация. Они не смешивали работу с личным. Общались как друзья, но все мгновенья рядом или же порознь каждый хотел раскрыть свои намерения.
Они действительно слишком похожи, что делает их идеально совместимыми.
Накахара тянет на себя аккуратное мальчишеское тело за угловатые плечи. Целует, наконец срывая эту детскую пелену, что снова будет наклеена на старом месте, как печать. Ведь только тут, с ним, Ацуши можно так поступать; он позволяет Накаджиме делать то, что тот хочет, отвечая на все согласием.
Щекотно-нежный поцелуй, давящий еще сильнее на внутреннюю часть бедер. Тонкие пальцы расстегивают белую рубашку, пока ее хозяин увлечен росчерками ключиц. Чуть щиплющие царапины от внезапно появляющихся тигриных клыков, что так же неожиданно исчезают, красно-лиловые цветки на тонкой коже, и один-единственный укус по центру шеи. Особая эстетика Ацуши.
Едва мозолистые подушечки теперь скользят по груди, вызывая волну мурашек. Кажется, даже белоснежные волосы на голове поднимаются волнами в момент прикосновений. Слишком невинно.
Пижамные штаны давно мнутся под коленями Накаджимы, кои упираются в кровать меж других ног.
Ощутив мешающую ткань на кистях, Ацуши зубами стягивает перчатки и оставляет где-то по бокам в складках простыней. И теперь оголенные ладони аккуратно заползают под футболку, поднимают до самой груди, огладив пальцами напряженные мышцы. В ответ Чуя зажмуривается, сдавленно вздыхая. Скованные, как ему кажется, руки царапают запястья Ацуши, говоря словно «прекрати», но и тянут вверх, к еще более чувствительному месту.
На улице все еще день, а в спальне так темно и уютно из-за тканей, не пускающих солнечные лучи. Окна с утра не раскрыты, от чего здесь колюще прохладно. И это обоим на руку.
Почти исчезнувший здравый смысл в голове Накахары постоянно говорит, что его просто пытают этими ласками. Все может закончиться, так толком и не начавшись; его бросят на самоудовлетворение, когда наиграются.
Но разве так сделает Ацуши? Разве об этом говорят его руки, которые звенят ремнем черных брюк-бридж? Пальцы, что спускают тонкую ткань рубашки с плеч?
Совсем нет. И Чуя просто умереть готов за это. Полуоткрытые голубые глаза рассматривают предмет своей нескончаемой любви, а тело наслаждается, горя жаром и желанием. Белье неприлично мокрое, липнет к телу и нестерпимо сильно давит, заставляя заерзать под Тигром. В один такой раз уже нагое колено упирается во влажную ткань, вызвав неловко громкий стон.
Все алеет, а Накахара отворачивается, прячет свой взгляд под веками с темно-рыжими ресницами и сжимает губы. Как же смущает, черт возьми.
Но стесняется не он один. Вроде.
Белая макушка мелькает над животом и исчезает под черной тканью футболки. Горячий нос передвигается от солнечного сплетения до ямочки между ключицами, ладони проскальзывают под позвоночником и, немного приподняв мафиози, освобождают от жаркой и ненужной сейчас одежды.
— Ты слишком милый, Ацуши.
Никто не возражал с этим. И оба теперь в равном положении — одно белье, и то уже пропитанное смазкой насквозь.
Россыпь поцелуев на тех же губах, глубокие и мелкие касания еле шершавым языком, пока руки услаждают два порозовевших бугорка на груди легкой игрой. Щипают, нежно давят и просто лелеют.
Чуя кусает чужие губы, сдерживая свой голос, но горло уже начинает хрипеть. Чувствует, как под бедрами появляется подушка, которая малость поднимает над уровнем головы нижнюю часть тела. А Ацуши не такой уж и неопытный.
Руки ползут вниз по животу, цепляя кожу ногтями, и Чуя непроизвольно вскидывает голову, тихо ругаясь. Чертов демон-искуситель, а не Ацуши. Разве можно так тушеваться от своих действий, но и продолжать вглядываться, выжигая на теле точно пятна, как на своей собственности авторы, глазами из-под полуопущенных ресниц. Наконец он дошел до самого сокровенного, прикрытым лишь светлой тонкой тканью, почти просвечивающейся из-за повышенной влажности в той части пространства.
Медлит. Не рискует сделать что-то не так; что-то, что, как ему кажется, испугает партнера.
«Не бойся».
На мгновение почудилось, будто Накаджима научился читать мысли. Но ведь это и вправду голос Накахары, обладатель коего сейчас взглянул на пальцы детектива. Робко прошлись те по ткани, очерчивая твердую плоть и вызывая еще один стон. Закладывает уши, и парень сглатывает. Он хочет слышать любой шорох с той стороны кровати, любое слово и каждый вздох.
Белье спускается, проходит через коленки, оставляя на коже поблескивающие мазки, и падает на простыни. Подушечки пальцев спокойно проходят по бедрам, приближаясь к центру. Так медленно и неловко, что Чуе хочется завыть. Но ладони лишь сжимают постельные покрывала до хруста костей. Вся кожа горит от стыда, желания и интереса. Последнее чувство особенно разрослось в голове, запутывая другие мысли в своих ветвях и не пуская на размышление. Ведь каждодневный мельтешащий перед тобой парниша с горьковато-сладким запахом не мог не притягивать взгляд, не подбрасывать в туманный рассудок свой тихий голос, позволяя думать о вожделенных образах.
Осторожно, точно обращаясь с чем-то ценным, пальцы скользят вверх, до текучей головки. Накаджима мельком взглядывает на растрепанную рыжую макушку и получает достаточно для ответа на свое поведение — голубые глаза закатываются с резким вдохом от удовольствия. Им обоим нравится.
Ацуши обратно тянется к лицу своим носом, утыкается лбом во вспотевшую грудь, продолжая растирать и словно греть предэякулят между узкими бедрами, обласкивая ямки на коже.
Чуя снова ругается шепотом, переходя на стон. Когда же ты прекратишь быть невинно соблазнительным? Но, думается, именно это так сносит крышу у Накахары.
Слегка неожиданно чувствовать в себе два тонких пальца, но они не вызывают боли или дискомфорта. Смазанные и малость прохладные, вырывающие из легких сиплый голос. Пальцы на ногах сводит, и все тело немеет.
— Ацуши…
Хочется больше. Быстрее и глубже. Но это чуть позже. А пока губы касаются других, нежат и усмиряют тёплым языком, костяшки скользят по стенкам своей жгучей прохладой и размеренно растягивают, перемежаясь с этим занятием и дразнящими задеваниями разгоряченно пульсирующих венок.
Пожалуй, еще немного и Чуя просто не выдержит. Не сдержится его тело, в первый раз подпустившее к себе непозволительно близко альфу, крайне нежного и любимого.
Его дыхание — поток магмы с парой слов, плавящий ушную раковину.
— Все ведь хорошо, Чуя?
Накахара хочет ответить «даже слишком», но просто шипит, сжимаясь, от добавления третьего пальца. Этот нежный и беспокоящийся голос успокаивает. Так сильно расслабляет, что Чуя на миг выпадает из реальности.
В которую его возвращают острые клыки на коже, где шея переходит в плечо. Медленно сводятся вместе, оставляя еле заметные царапины. Один жадный укус в оголённое и такое чувствительное место, и возбуждение выплескивается через край, пачкая втянутый живот белёсым семенем. Излюбленный голос срывается, вскрикивает, из-за того лишь, что налитая будто свинцом кисть не успевает среагировать и прикрыть губы, застывает на полпути, цепляясь теперь за угловатое плечо и оставляя на нём полумесяцы от ногтей. Получает утешающие и щекотные поглаживания по бокам, бедрам, от чего комок эйфории в паху снова скручивается, заставляет вновь краснеть и украдкой смотреть на своего мальчика-альфу.
Но, несмотря на свою выходку, он хочет, чтобы тот продолжал. Чуя еще больше хочет быть ближе, стать единым целым во всех смыслах, какие только можно отыскать. Подставляет беззащитное тело под застенчивые сиренево-жёлтые глаза, уверенные ласки рук и под мальчишескую грудь.
С сегодняшнего дня они оба погрязнут в давно желанной бездне сладострастия и похоти. Но совсем не подадут вида этих оков вне своей квартиры, продолжая общаться как лучшие друзья. Лишь сладко облизываясь при мыслях о чем-то новом между ними.
Бесстыдно хлюпая пальцами, Накаджима рассыпает по любимому лицу поцелуи, смахивает губами крупицы слез в уголках лазурных глаз, покрывая кожу человека под собой мурашками и покрываясь ими сам.
Каждое место соприкосновения горит, точно его тронуло пламя. Адски горячее пламя внутри смущающейся оболочки по имени Ацуши Накаджима.
Искусанные почти в кровь губы шепчут, выбрасывают в трескающийся воздух шумные вздохи.
Последний раз скользнув рукой по изнывающей плоти, что не перестает подрагивать от любого действия, Ацуши облизывается, точь-в-точь домашний кот, которого только угостили любимым лакомством и почесали за ушком.
А Накахара лишь чувствует неудовлетворённость. Его открытые глаза следят за кончиком языка, спускаются за золотистым взглядом, останавливаясь на шраме под рёбрами, изучают не обласканную и аппетитно поблёскивающую кожу. В следующий раз Накахара это исправит, не оставив и миллиметра нетронутой клеточки. Ведь сейчас он просто безоружен из-за природы своей.
Чистая рука спускает резинку белья, что успела неприятно надавить на нежные места; спускает до колен.
— Если что — сопротивляйся.
Эта забота, нежность, раскованность и робость, пристрастие к власти и подчинению не могут просто-напросто уживаться в одном человеке. Но этот Тигр — исключение. Бесценное сокровище, что выпало мафиози. Что нуждается в защите и любви. И их в стократном и намного большем размере доставит Чуя любимому парнишке.
Разве может он сопротивляться? Он не позволяет себе даже обозвать этого чертёнка, что уж говорить об ударах. Конечно, никто не отменяет зацепки и царапины на коже лишь только из-за накатывающего удовольствия и охватывающих порывов ухватиться за что-то. Но он ведь поймет?
И Ацуши понимает. Абсолютно всё: от мелкой дрожи и застланного пеленой взгляда до неуверенных движений в свою сторону.
Парень наклоняется обратно к Накахаре, плавно проникая внутрь, на что в ответ получает долгожданную гримасу: тонкие брови свелись в центр, образуя еле заметную складочку, крепко зажмуренные глаза и раскрытый рот, с которого стекает стон с ниточкой слюны. Он льется, услаждая возбужденные разум и тело.
— Больно?
Чуя усердно машет головой из стороны в сторону, расплёскивая рыжие кудри по ткани и цепляя ими очертания лица. Тепло улыбается и обвивает шею руками, прижимая к себе.
— Нет, совсем нет.
Увлажняет щёку поцелуем, вскидывая бёдра навстречу, сжигает все сознание Ацуши очередным стоном. Кажется, осмелев и расслабившись, Чуе захотелось подразнить мальчишку, накаляя до предела ощущения своими ответными действиями. Ухмыляется, закусывает нижнюю губу, изгибаясь.
— Не останавливайся.
Плавные движения, что позволяют привыкнуть. Осторожно и чувственно входит, каждый раз углубляясь.
Одна рука закидывается за голову, расцепляя ладони Накахары и переплетая пальцы с одной из. Вторую же ловит за запястье, оцеловывает, проводит между пальцами языком, не жалея собственной слюны, шершаво вылизывает чужую ладонь, совсем не забывая равномерно двигаться.
С ума решил свести? Сейчас Чуя будто без покрова, сгусток нервов. Даже отдалённое дыхание ощущается у самой шеи, такое прерывистое и удушающее. И этим прекрасно пользуется Накаджима, бросая мимолетные взгляды из-под пепельных, едва влажных ресниц и искусывая фаланги аккуратных пальцев.
Накахара только осязает.
Бархатный неровный голос. Он кажется вокруг, везде; он трогает ухо шёпотом, уползает обратно, тяжело дыша.
Чуткие руки. Они будто пересчитывают рёбра, осматривают нижнюю часть тела, разводят острые колени шире и ласково гладят под ними, спускаясь к ягодицам.
Вязкий туман, из которого мужчину вырывает резкий толчок. Первое, что удается рассмотреть мутным взглядом — два огонька, перетекающих из янтаря в аметист и медленно исчезающих. Со временем виднеются контуры милого лица, влажные серебристые волосы, чистые, без отметин шея и плечи, что не угождают голубым глазам своей неприкосновенностью. Омега вскользь проводит пяткой по выступающим позвонкам и, обхватывая обеими ногами спину парня, прижимает к себе.
Наконец-то. Они связываются узлом, становятся тем самым единым целом.
Вновь оплетает шею, улыбнувшись. Бегло целует тонкую кожу, украшая линии уже недетского тела краснеющими бликами, останавливаясь на желанных губах. Приглушенно выстанывает драгоценное имя в послушный рот, сглатывая чужие стоны. Но внезапно надсаживает горло, отрываясь от мягкого языка Накаджимы и роняя на щёки солёные капли.
Нашёл.
Ацуши самодовольно сияет, стирая прозрачные крупицы с уголков зажмуренных глаз. С каждым разом касается самой чувствительной точки, растворяясь в сладчайшей неге из звуков их любви, к которым присоединяется и еле слышимое мурлыканье.
В таком положении их хватает совсем ненадолго. Немного движений до предела. Чуя выгибается дугой к потолку, точно по всем мышцам прошел электрический разряд, и пятнает спермой разгорячённую кожу живота. И почти следом изливается Накаджима, кусая себя за подушечки пальцев. Обессиленно падает рядом и, будто вспомнив, что он совершил, сгорает от смущения.
Постельное белье лоснится смешанными секретами, а в комнате ахающая тишина.
— Ацуши.
Названный боится откликнуться и просто утыкается носом в плечо, на что его обнимает уставшая рука.
— Чуя, если бы вы только знали, насколько дороги мне, — шепчет дрожащим голосом парень спустя минуты, не решившись двинуться.
— Знаю.
Чуя целует снежную макушку, повернувшись на бок.
***
— Где же те документы? — Накахара тихо ходит по квартире в белье и чужой рубашке, окружая себя родным запахом мальчишки, который всё ещё безмятежно сопит под одеялом в спальне. Он ищет бумаги от Агентства, которые косвенно виновны в сегодняшних признаниях.
Белая стопка лежит на диване, сливаясь с молочной кожаной обивкой.
— М? — выпадает небольшой лист с крайне знакомым почерком.
Чуя-кун, я же думаю, тебе понравилось, правда? Можешь меня отблагодарить, прислав пачку бинтов или новую веревку. Старая уже порвалась.
Осаму
Клочок бумажки резко сминается и рассыпается в мелкую пыль. Он так легко контролирует свою способность, но совсем не может сдержать расплывающийся жар по щекам.
—…Спасибо, Дазай.
