а у тебя руки холодные, хён

перспектива работать уборщиком в кафе — не очень благоприятная. но с другой стороны мне просто некуда деваться, учёба закончилась, а кушать на что-то да надо. образования у меня никакого нет, меня взяли бы, разве что, раздавать листовки на улице, но торчать в людном месте с этими дурацкими бумажками в руках и нервировать окружающих при любой погоде — то ещё развлечение. я искал работу только ради денег. но всё же, наверное, потому что у меня не было мечты. была бы мечта — было бы желание, а было бы желание, то было бы и всё остальное: цель, стремление, усердие. а так у меня нет ничего. есть лишь материальные потребности, которые нельзя восполнить без денег. я не люблю мир. он весь увяз в деньгах. если у тебя нет денег, то ты никто и звать тебя никак. и я входил в число таких «безымянных». и вот, я, ли тэён, с рюкзаком наперевес, стою с напротив незнакомого мне персонала кафе, и меня уж больно торжественно представляет этим студентам, у которых, похоже, тоже нет мечты, сам хозяин (!) этого заведения. репутация у забегаловки не очень, окупается плохо, но мне-то уж лучше это, чем ничего. все официанты, коих было три штуки, как я уже сказал — студенты. две девушки и парень. и я даже не знаю, насколько дружелюбно они меня встретили. две девушки, похоже, были хорошими подружками, раз сразу после ухода от меня джона (так звали владельца) заговорщически отошли и начали перешёптываться. я, конечно, понимаю, что похож на оживший труп со своим нестабильным давлением да вегето-сосудистой дистонией во всей красе, но… всё равно неприятно. я потоптался на месте, прежде чем идти к шкафчикам в служебном отделении. не просто перешагнул с ноги на ноги, а неопределённо помедлил, краем глаза замечая, как на меня смотрит третий официант. так как рабочая смена ещё не началась, все работники только пришли в кафе, и он стоял напротив в рваных чёрных джинсах и белой худи. а ещё он был трындец какой высокий. это всё, что я мог сказать, так как не осмелился смотреть на него более внимательно. — тэён, да? — его голос был звучным, от чего мне стало совсем немного некомфортно. — я лукас. и он протягивает свою здоровенную лапу мне. это не рука, это лапа, серьёзно. я робко поднимаю глаза на его лицо. на губах широкая улыбка, в уголках глаз морщинки от такой улыбки. мне становится так ущербно, так неловко, когда я протягиваю руку и он жмёт её с силой, потряхивая, что хочется провалиться сквозь землю. и не от того, что я смущаюсь, а от того, что мне просто стыдно находиться здесь. я чувствую себя настоящим неудачником среди всех этих людей, а в особенности перед лукасом, который одним своим видом показывал, какой он дружелюбный и вообще распрекрасный. — а ты любишь обниматься? этот вопрос прилетает мне в лоб будто тряпкой по лицу. я удивлённо смотрю на парня, который всё ещё держит мою руку своей, тёплой, и слабо начинаю улыбаться. — наверное?.. — значит да, — ухмыляется лукас, тянет меня за руку и сжимает в таких крепких объятиях, которые я ни разу в жизни не получал. и мне плохеет от этого. от того, какой он тёплый, как ему приходится чуть наклониться, так как я особо ростом-то и не вышел, как его длиннющие руки крепко держат меня за спину, как широкие ладони ложатся на предплечья и как дыхание щекочет где-то за ухом. а мне очень трудно обнять в ответ, и я чуть ли не через боль провожу руками по его крепкой спине, стискивая в объятиях в ответ.

Х

лукас здесь в каждой бочке затычка. к тем девушкам он частенько пристаёт, шутит шуточки, подкалывает их, но чисто по-дружески, будто они всю жизнь знакомы. с джоном, кстати, точно так же: если весь персонал относится к нему с серьезностью и уважением, то лукасу не страшно ничего — он толкает его в плечо кулачищем, называя бро, а тот делает вид, что он его не раздражает. хотя, может, не будь рядом людей, любопытно глазеющих на ржущего парня рядом с мужиком с серьезным лицом, джон бы с радостью поржал бы и с ним. а ещё… отношение лукаса ко мне. это просто невыносимо. я не привык к такому вниманию. я не привык, что мне улыбаются, что мне по-дурацки машут ручкой, когда в конце дня я убираюсь в зале, а лукас, надевая куртку, уходит домой. я не привык, что ко мне обращаются на хён. — хён, — раздаётся над моим ухом, когда я беру униформу из шкафчика. — а какое у тебя зрение? ну, если это не личный вопрос. я чуть вздрагиваю. чёрт, никак не привыкну, что существуют люди с настолько громким голосом по умолчанию. поправляю большие очки, съехавшие на нос, и поднимаю неловкий взгляд снова на него. — минус два на левом, на правом — минус три, — информирую я лукаса и получаю удивлённый взгляд в ответ. — у тебя разные линзы? — говорит лукас так, будто я с другой планеты. — ну да. — вау. — он, похоже, и правда удивлён. — не знал, что так бывает.

Х

меня сильно напрягает его внимание, но не в плохом смысле — в приятном. мне приятно, что он такой назойливый, что он суёт нос везде. он так и излучает энергию и дарит её окружающим, и это сейчас не я брежу — это так и есть. так что мне просто противно. от того, что он тратит эту энергию на меня. я ничего из себя не представляю. я просто очередной чудак для него, который протирает столики тряпочкой и вечно слушает музыку в наушниках. я просто не хочу появляться ему на глаза. и не потому что мне не приятно болтать с ним или слушать его звонкий смех, нет, — мне плохо смотреть на то, как он хочет сблизиться со мной: с тем, у кого самооценка давно загублена и покоится под плинтусом. кто не подпускает к себе людей, потому что боится, что они разочаруются во мне. но я ломаюсь каждый раз. и даже сейчас, когда я слушаю музыку и сижу убитый за столиком, когда кафе совсем закрылось и здесь остался только я с ним. я убрал помещение, почистил барную стойку и вынес мусор, а теперь роюсь у себя в голове. часто делаю так, просто наедине с собой. но сейчас я прямо почувствовал, как лукас подошёл с подносом с грязной посудой сбоку, стоя и будто выжидая меня. а я делаю вид, что тупо залип, не вижу его, надеясь, что тот уйдёт. но нет. он наклоняется так, чтоб встретиться глаза в глаза. и только сейчас меня прошибает озноб. он снова улыбается, а я вынимаю наушники. — спишь? — интересуется он, хотя, мне кажется, по мне прекрасно видно, что я бодрствую. поэтому отрицательно машу головой. — ну смотри, — он встаёт в полный рост и снова медлит. и меня это смущает. но не так сильно, как когда он с треском ставит поднос на столик и снова обнимает меня, прижимаясь своей тёплой щекой к моей. он кладёт свои руки на мои, которые я сцепил замком на поверхности столика. и я не понимаю, хочется ли мне сбежать прямо сейчас или нет. или хочу, чтобы он обнимал меня так ещё долго. — ой, а у тебя руки холодные, хён, — обеспокоено говорит он, отстраняясь и хватая мои ладони своими. я смотрю ему в глаза, а он даже взгляд отводить не хочет, смотрит на меня в упор и всё ещё, чёрт возьми, держит меня за руки. — вегето-сосудистая… — пожимаю плечами я и улыбаюсь. скорее горько и ущербно. а лукас в миг серьёзнеет. — вот как. — не думаю, что он понял, что я имел в виду, но спасибо за то, что не стал расспрашивать об этом больше. — а знаешь, говорят, у людей с доброй душой всегда руки холодные, а по тебе и заметно, что душа у тебя тёплая. у меня от чего-то больно колет в сердце. не знаю, на грани ли я истерики или я просто простудился, потому что озноб набирает обороты. даже не знаю, как я беру себя в руки и продолжаю разговор. — а у тебя руки тёплые… а душа? — ну, кто-то же должен согревать тебя. — лёгкий смешок. я чувствую, как моя, якобы, тёплая душа тает прямо сейчас от его слов. от его простоты и раскрепощённости, с которой он говорит такие вещи. может, для него они ничего не значат, но мне никогда я повторюсь, никогда не говорили такого. лукас мнётся. он убирает одну руку, прикладывая её к моему лбу, убирает чёлку, наклоняется и целует меня в лоб. — чмок, — по-детски улыбается он, светясь изнутри и возвращаясь к подносу. — не сиди долго, ладно? и смотри, не спи — совсем замёрзнешь. а я смотрю на него с шоком, и всё ещё будто отпечаток его губ на коже чувствую. и совсем не понимаю, что я сделал не так. — без тебя уж точно, — тихо говорю я уходящему парню в след. спасибо, лукас. мне не хватало ещё и влюбиться.