Светлые души демонов

Ну вот ты говоришь, что тебе одиноко. Он шел по водной зеркальной глади, не было слышно ни единого всплеска под ногами. Падал снег, и сейчас вся местность, которую можно рассмотреть, напоминала распустившийся белый лотос. Но было тепло, и откуда-то дул ветер, что гнал к нему лепестки персикового дерева. Нет, значит, не снег. Показались справа ивы, и опять ветер. Теперь стало видно, как они гнулись к зеркальной глади реки, а листья срывались в потоки шального воздуха и падали. Но опять никаких колебаний на воде. Еще шаг, и появились лиловые облака, закрученные, словно вата, в комки. Еще шаг, и впереди появился женский силуэт. Она стояла к нему спиной, замерев. Длинные волосы, цвета недоспелой ежевики… И опять подул ветер: почувствовался сладко-дерзкий аромат. Стало тоскливо и одиноко, что-то в ней было родное. Ты проплакал всю ночь напролет. Когда его убивали, не было страшно. Тело мучило годами, а он по ночам корчился от боли, ощущая хруст костей. Во тьме было страшно и одиноко. Но слезы были выплаканы давным давно. Ему не было больно, когда его поглотил и стал раздавливать песок. Нет, он даже был по-своему благодарен казекаге. Да, он бился, это были последние силы. Лишь, почти перед последним взглядом на небо, где, казалось, закат слезился кровавыми облаками, и он выпустил одну слезу. Даже небеса перед смертью слали тучами, багровыми, образ девушки с волосами цвета ежевики. Потом уже ему мерещился во рту сладковатый привкус ягоды, однако, это просто кровь растекалась изнутри струями. Он замер, исполнив свой последний танец. Вот теперь лей слезы, Лей слезы по мне — Как я лила их по тебе. Ее кожа темнела, печать кривыми черными линиями уже словно бежала по телу: марионеточник готовился через этого живого мертвеца подпитываться необходимой чакрой. На карте, где обозначены были зелеными маленькими кнопками, что служили переходниками и чакры ко всему, чешуйчатая рука поползла. — Макьё, но Ран! — из рта марионетки слышится змеиное шипение, и люди, что пытаются сейчас противостоять полуразложившемуся телу, впадают в ужас. — Сейчас для вас начнется восстание демонического мира, — противный голос, кажется, смеется. Появляются четыре свитка, которые отрезают отряд шиноби от всего вокруг, делая некое подобие периметра. Три змеевидных, но абсолютно бесполых существа, окружают людей. Словно созданные из лилово-прозрачного тумана, со скалящимися пастями, они нависают над смертниками. Та часть тела, что когда-то была губами, пытается растянуться в улыбке, и нижняя челюсть, уже давно сгнивших зубов, хрустит, как прутик, и падает на землю. — А вот и гендзюцу, — шипит марионетка. На фантомах появляются одна за другой пасти с сотнями мелких, как иголка, зубами. Они раскрываются, и жертвы, парализованные страхом, лишь могут ощущать, как стекает вязкая слюна: фантомы внезапно материализуются. Смертники будут стоять и наблюдать за тем, как их товарищей и их самих начнут разрывать на части эти существа. Чакра, различных оттенков, всасывается в этих демонов, и вскоре кукловод будет приятно облизываться, радуясь такому богатому сбору бесценной душевной силы. Ну вот теперь ты говоришь, что сожалеешь, Что был неверен мне. Казалось, он не может догнать ее. Ему так нужно было к ней прикоснуться, ему просто обязательно, как и каждую секунду сделать вдох, необходимо было ее ощутить. «Верь только мне», — так, если он не ошибается, сейчас шипело в его сознании. И он брел по этому проклятому озеру, казалось, уже сотню тысяч лет, а горизонт оставался неизменным, а ее волосы так и развивались и несли аромат ежевики. Сколько бы он не делал шагов, сколько бы не бежал, расстояние не сокращалось. Опять подул ветер, взгляд невольно соскользнул влево: горы, черные и могучие, в темном тумане, и солнца нигде нет. Светло, кажется, что все освящение дают белоснежные лучезарные магнолии, что усыпали кроны черных деревьев. Опять дует ветер, теперь он приносит пряный запах лепестков сладкого перца, и он успокаивается. Вот теперь лей слезы по мне, Лей слезы по мне — Как я лила их по тебе. Ты свел меня, Просто свел меня с ума, Тогда как сам не уронил ни единой слезинки. Помнишь? Помнишь? Парень, чьи волосы были похожи на седые, медленно шел по катакомбам убежища. Зловоние и затхлость уже давно не вызывали неприятных ощущений. Коридоры, что освещали редкие факелы, напоминали темницу. Но, если так вдуматься, тут и была добровольная тюрьма. Все было по собственному желанию. Орочимару использовал тех, кого в жизни делали изгоями, особенно, детей. Санин и не скрывал, для чего они тут — опыты велись во всю. Где-то бегают и шуршат крысы, так и они тут, тихонечко живут в своей обители, готовые в любой момент выйти из мрака в мир шиноби… Языки пламени горели, из-за вечных сквозняков, теперь на стенах тени, как сумасшедшие, показывали какое-то представление. Театр безумия в этом корпусе действительно существовал: здесь держали насильно людей, ставили над ними эксперименты. Ему определенно повезло, что он — Кагуя, и Орочимару его воспринял серьезно, пусть и всего лишь как потенциальный сосуд. Однако, это была честь. Вдруг послышался сзади шорох. Из кожи, плавно, вылезла кость, острая и гладкая. Он замер, потому что знал — тут всякое возможно, и побеги подопытных происходили зачастую. Кимимаро резко обернулся и почти вплотную оказался с девушкой. Таюя, так ее, кажется, звали. Она появилась тут совсем недавно и уже успела ему поднадоесть. Глупая девчонка цеплялась к нему поначалу, пока он ее не отшил, видимо их последний разговор не внес ясности… — Привет, я — Таюя, — она улыбалась. Милая улыбка, казалось, была чем-то вроде извращения в этом темном месте, где обитали изгои. Волосы, длинные, непонятного красного оттенка. Глаза то ли карие, то ли зеленые, а может, и лиловые — невозможно было понять точно, потому что она была явно впечатлительная, а все эмоции показывались на лице. Да и цвет глаз менялся от настроения. Кимимаро лишь хмурился при виде ее. — Зачем ты здесь? — не посчитал нужным здороваться, лишь сразу вопрос в лоб. Девушка замялась, смутилась, и он обратил внимание, какие у нее длинные ресницы. Но ответ тут же появился: безродная, не принадлежащая ни к одной деревне. Бестолочь, которую Санин решил отправить на опыты. Она даже не подозревает, наверное, что стала куском мяса. Глупым телом, которому, если повезет, будет подсажена «проклятая печать», но это, если повезет. Скорее всего, ее пустят на инъекции. Но, даже, если ей и подарят «проклятую печать», велика вероятность, что она будет догнивать в одной из тюрем Орочимару. Дохлая, да еще и с такой наивной улыбкой. У нее нет склонностей к печати, потому что в этих глазах, несмотря на этот мир шиноби, еще не пробудилась ненависть и жестокость. — Я буду помогать Орочимару-саме, — она робко улыбнулась, и стало видно, что щеки алеют смущением. — Ты же низкосортный материал, чем ты можешь помочь? — спросил Кимимаро, а девушка вздрогнула, будто бы ее ударили. Да, он оказался прав и нашел ее слабое место. Однако у Орочимару не может быть людей со слабостями, если только… это не жажда крови и насилия. — Я… я… — но Таюя так и не смогла ответить что-то вразумительное, лишь запиналась. Парень усмехнулся, потому что это стало надоедать. — Хочу быть сильной, хочу иметь дом, — выпалила она и сглотнула. Левая часть рта Кимимаро чуть приподнялась. Он, не скрывая, смотрел на нее с отвращением. Глаза, словно насмехаясь, сузились. — Ты родилась слабой, куском мяса. Твоя цель тут — быть подопытной для Санина. Я из древнего сильного клана, а ты, ты мне не ровня, так что, не утомляй меня. Все равно незачем больше общаться, не о чем говорить. Ты либо умрешь, либо тебя зарежут, либо же будешь гнить в сумасшествии в одной из тюрем Орочимару для неудавшихся опытов. Да, ты — потенциальные помои, так что, больше не надоедай мне. — Да, он был жесток, но тут не место для таких, как она. Лучше, пусть сразу готовится к тому, что ее ожидает. Губы Таюи задрожали, рука непроизвольно потянулась к горлу этого парня. Выпад был резкий, однако Кимимаро перехватил кисть, и тут же ладонь девушки была проткнута насквозь тонкой, словно спица, костью. — Ты жалкая, — и опять усмешка, полная жестокости на его губах. Но ни один мускул не дрогнул на ее лице. Парень ощутил резкую боль где-то между ребрами. Оказалось, он был так самоуверен в своих действиях, что не смог обратить внимания на ее вторую руку. В ладони был зажат кунай. Казалось, она еле сдерживалась, чтобы не упасть в обморок от страха и боли. — Я тебе докажу, что выживу, — тихо прошептала она, и парень нахмурился и вздрогнул — кунай был резко вытащен из плоти. — Не стоит это доказывать мне, — так же тихо произнес он. Но она лишь улыбнулась, и ее глаза сейчас выглядели как застекленные — слезы еле сдерживались. Теперь он понял, какого цвета были ее волосы — недоспелой ежевики. В чем-то такая нежная, но вкус бесспорно был острым, как и ягода. — Меня зовут — Кимимаро. — Кость ушла в плоть, парень развернулся к ней спиной и пошел. Сейчас перед ним опять стояла она. Правда, голова ее была замотана бинтами, а во взгляде что-то изменилось. — - Чего тебе? — резко повернувшись, спрашивал Кагуя. Его глаза были подведены особой клановой линией, от чего их окрас был то ли серым, то ли зеленым. Чуть выше девушки, он смотрел на нее сверху вниз. Но Таюя лишь высокомерно глядела на него, хмурясь. — Не думай, что если Орочимару-сама выбрал твое тело, то это значит — ты лучший. — - Теперь усмехалась она, с вызовом глядя на Кагую. — Теперь мне пересадили печать, — триумфально произнесла Таюя. — Дура, — прошептал он, а в следующее мгновение прижал за плечи к стене. Послышался глухой звук. — Лучше бы ты убежала, что ты с собой сделала? — но он сейчас больше злился не на ее поступок. Нет, его внезапно взбесили непонятно откуда взявшиеся эмоции, к ней, чего вообще никак не могло быть. Но девушка лишь смотрела неизменно с вызовом, чуть улыбаясь. — - Потому что единственное, что у меня теперь есть — это ты, — резко притягивая его к себе, она поцеловала Кагую. Жадно, чуть прикусывая его губы. Руки цепко держали его за плечи. Схватилась так, словно тонула, а он был единственным в этом мире, кто мог бы ее спасти. — Ты что, с ума сошла? — отталкивая ее, парень лишь смотрел с непониманием. Губы горели, они буквально жгли от ее поцелуя. — Ты завязывай со своими детскими играми. Все, детство кончилось, и с тобой тут никто не будет нянчиться. И что ты вообще себе в голову вбила, дура? Но она стояла и улыбалась, словно он ее сейчас и не оттолкнул и не сделал выговора. — Потому что наш прошлый разговор заставил меня задуматься и кое-что понять, — на секунду он опять увидел девушку с нежным внутренним миром в глазах. — Но это уже не важно. — Таюя развернулась и зашагала по коридору, даже не оборачиваясь. А он лишь стоял и не мог выйти из этого состояния. Впервые в жизни он испытывал смятение. Хладнокровие было стерто ее губами, жаркими и нежными. «Дура!» — бушевало его сознание, ведь он не может являться причиной ее поведения… Я помню все, что ты говорил: Говорил, что любовь — это для плебеев, Говорил, что ты расстаешься со мной. Другой отряд пробирался к марионеточнику, правда, они не знали, что он в этой пещере. Двенадцать очередных смертников, сами того не зная, шли на свою погибель. Лес, что окружал пещеру и делал ее невидимой благодаря печатям, был тих. Казалось, что все вымерло, и жизнь в этом месте остановилась. Даже на небе облака замерли, словно ощущая угрозу и выжидая. Вдруг где-то раздался крик сойки, и отряд остановился. Когда же они хотели продолжить свой путь, перед ними возник туман. Пальцы, что пару минут назад сжимали фишку, теперь положили ее на карту. Еще одна марионетка вступает в бой. Ненужный, но он должен просто себя обезопасить. Кожа слезала с лица покойника, потрепанные одеяния, казалось, сейчас развеет ветер, и тело пеплом рассыпется. Но гниющие руки поднялись, глаза распахнулись. Два разноцветных глаза смотрели сквозь людей. Еще секунда, и начался танец, который станет летальным для этих жалких шиноби. Невозможно убить мертвого… А теперь говоришь, что ты любишь меня. А он все шел к ней по воде. Однако сколько бы он не делал шагов, расстояние не сокращалось. Он видел, правда, что местность меняется. Справа показалась заснеженная долина. Теперь, он четко видел, как идет, совсем близко, но не достигая его, снег. Большие хлопья медленно падали, кружились, потом взлетали вверх, порхали как бабочки. Где-то начала слышаться тонкая мелодия флейты, и снежинки будто бы стали танцевать. Подул ветер и принес новый аромат — он ясно ощущал багровый георгин. Остановился. Пришло осознание, что эти цветы любил кто-то очень важный для него. Был подарен не один букет этих цветов. Кто-то улыбался, и он был счастливым. Но, как бы он не старался, не получалось вспомнить. Зашагал опять, посмотрел под ноги и замер. Зеркальная гладь начала темнеть и бурлить. Появилось отражение змея… Так вот просто, чтобы доказать, что любишь — Лей слезы по мне, Лей слезы по мне — Как я лила их по тебе. Нужно было идти через большое поле, чтобы уже достичь места встречи со шпионом. Кимимаро шел неспешно, экономя силы, потому что из-за болезни каждое усилие было на счету. Каждое движение, каждое использование печати, тайдзюцу и клановых техник — все это отнимала жизнь неизвестная болезнь. Даже Орочимару не знал, что с ним. Последний из клана Кагуя погибал от неведомого недуга. Как жаль, потому что он только начал жить. Но его жизнь — это ничто, ведь главное, это его хозяин, единственный человек, который о нем заботился. Его при рождении посчитали настолько опасным, что, как только мальчик подрос, Кимимаро посадил в клетку собственный отец. Потом клан вырезали, и он встретил Хозяина. Мальчик должен был отдать свое тело и душу Орочимару и отдал бы в знак безмерной благодарности, если бы не эта болезнь. Однако, даже после того, как хозяин отказался от его тела и души, он не прогнал Кагую. Небо в этот день было настолько чистым, синим, лазурным, глубоким и бесконечным, что парень невольно любовался. Мысли его были мрачными, но спокойными, ведь было и так понятно, что он скоро умрет. Лишь доживает свои дни, однако Кагуя решил быть полезным и благодарным до последнего. Зелень луга чем-то напоминала пруд, потому что ветер легонько обдувал цветы и растения, вот и казалось, что все вокруг словно волнами плещется. Много бабочек, стрекоз, последние давали знать о том, что поблизости водоем. Взгляд невольно застыл на пионах, и Кимимаро остановился. Как и та девушка, Таюя, они выглядели неуместно тут. Что делали тут садовые цветы? Что все-таки она делала в убежище Орочимару? Парень не мог отбросить глупые мысли об этой девчонке: почему он вбила себе в голову, что он — это все, что у нее есть?.. Что-то хрустнуло внутри, и закричала где-то сойка. Но ведь и он выбрал для себя Орочимару, Джуго… Неужели, он еще кому-то не безразличен? Может быть, нашелся еще один человек, который захотел о нем заботиться? Сейчас ветер срывал лепестки цветов, эта сумасшедшая по окрасу смесь, кружилась в воздухе — что и в нем начало происходить. Сердце забилось быстрее, в душе начался настоящий пожар из эмоций. Так непривычно. Почему же под самый зенит его жизни появляется третий человек, красивая и невинная девушка, добрая, нежная? Словно дар и наказание одновременно, ведь почему-то стало горьковато осознавать, что он потеряет ее, Орочимару, Джуго. Словно издевательство свыше… Ты свел меня, Просто свел меня с ума, Тогда как сам не уронил ни единой слезинки. Она бежала за ним, задыхаясь, их отделял час пути. Как только Таюя узнала, что Кимимаро идет на встречу с шпионом Орочимару, внутри все закололо. Волнение бурей поднялось, и ее кожа стала темнеть, а печать поразила черными жирными линиями все лицо. Два рога по бокам, ближе к вискам, словно прорезались. Дрожь, что била по всему телу, ее пугала. Выбравшись из катакомб, девушка, несмотря на устрашающий внешний вид, бежала и задыхалась. Таюя точно знала, что ему что-то угрожает. Все мышцы тела сокращались, усложняя движения. Как назло пошел ледяной дождь, и она соскользнула с ветки. Растянувшись в грязи, она еле встала на колени, поднялась. Дышать было нечем. Присев пару раз, постепенно начало возвращаться дыхание. «Бежать», — одна единственная мысль, и она ринулась. А дождь лил, ноги скользили. Она падала и поднималась, рычала. Злость на свое бессилие лишь еще больше разлиновывала ее тело проклятой печатью, но было все равно. Горечь во рту вызывала тошноту, легкие, казалось, начали болеть, но нельзя было останавливаться. Ослабленная первой активацией печати, не умеющая ей пользоваться — было ощущение, что сейчас просто разорвется сердце и все сухожилия, казалось — она сейчас просто воспламенится… Наконец она увидела этот проклятый мост, Кимимаро и… Лепестки все кружились вокруг него. Ветер становился сильнее, и уже начинался ураган. Послышалось слабое звучание флейты. Тихое, грустное. Инструмент словно плакал, да так жалобно, что у него внутри все сжалось. Он мог бы поспорить, что ощущает физическую боль… Музыка, словно нарастая, становилась все громче. Перед ним ниоткуда, прямо из воздуха, появилось два журавля. Несмотря на боль и жар тела, она играла, и сердце бешено колотилось, готовясь вот-вот вырваться из груди. Сухожилия и мышцы, натягивались словно струны кото. Печать горела, но, преодолевая боль, она стояла и играла. Губы, пересохшие и потресканные, неустанно работали над инструментом. Два неизвестных шиноби ввели Кимимаро в иллюзию, и теперь тело парня шагало на вооруженного мечами врага. Возможно, из-за воздействия проклятой печати, возможно, из-за страха и боли, но она увидела, что Кагуя попал в гендзюцу. Орочимару сказал, что и у нее будет уклон в это дзюцу, и сейчас она пыталась увидеть иллюзию Кимимаро и побороть на дальнем расстоянии противника. Нужно было войти в его галлюцинацию, но так, чтобы парень не пострадал, ведь техника сама по себе опасна, а еще и двойная — итог мог быть летальным. Таюя стояла за стволом толстого дерева. Она не знала, почему противники медлят, лишь была догадка, что их техника парная. Перед ней появилось три Великана. — Чего тебе угодно, — прорычали они. — Спасите его, — прошептала Таюя. — Ты что, с ума сошла, — усмехнулась троица. — Мы — Ад на земле. Смотрю, теперь ты обладаешь флейтой. Кто тебе ее дал? Но она лишь смотрела, глотая слезы — времени было слишком мало, чтобы тратиться на разговоры. — Я сказала: спасите его!!! — словно взбешенный зверь, прошипела она. Глаза ее чернели, рога лишь становились больше, неприятно хрустя при росте. Кожа теперь напоминала черепичную мозаику. — Нам нужна чакра. — Высосите всю у тех нападающих, — рычала Таюя от боли. Теперь уже тело начало трескаться словно глиняный сосуд. — Часть твоей тоже, девчонка, — и Троица облизнулась. — Дай нам еще гнева, и мы призовем бесполых, они и тебя накормят чакрой досыта, — раздался смех больше похожий на грохот. — Гнев, прокляни свою душу, и мы дадим тебе все… Тело согнулось, позвоночник хрустел, она начала дымиться, но не переставала играть. Упав на колени, Таюя высунулась из своего укрытия. В тело парня уже начали входить клинки, но он даже не вздрогнул. Вдруг в зрении что-то изменилось, она увидела, как Кимимаро дергают за нити зеленой чакры на верную гибель. Крик ужаса вырвался из горла, губы задрожали, страх, льдом осыпался по позвоночнику. Наконец кожа начала слезать с нее. Помнишь? Он начинал смутно вспоминать эту мелодию. Это Таюя частенько играла в своей келье, так тихо и горько, что парень запомнил. Лепестки кружились, внезапно, останавливаясь, замирая в воздухе, они взорвались. Тут же перед ним возникли тысячи осколков разноцветного стекла. Мир на секунду замер и тут же словно опал. Все вокруг слетало вниз, потом снова поднималось: поле то растягивалось, то сжималось, хаотично менялось, и в глазах рябило. Осколки полетели в него, но два журавля взмахнуло крыльями, и волна воздуха отогнала их. Кимимаро залюбовался птицами: их перья казались выплавленными из серебра. Журавли, парившие все это время в воздухе, приземлились на то, что было землей, по крайней мере, ему так казалось. Обступив его, они, словно обнимая, закрыли своими крыльями, и парень почувствовал мягкость и тепло пуха. Стало так спокойно, так хорошо и уютно, как никогда. Легкая улыбка коснулась его губ, и глаза закрылись. Осколки тут же плотно собрались в воздухе, сжались в одну кучу, вытянулись и теперь были похожи на иглы. Секунда, и разноцветный снаряд полетел в журавлей. Кимимаро открыл глаза: стало как-то влажно. На лицо капала какая-то жидкость. Прикоснувшись ко лбу, а потом посмотрев на пальцы, Кагуя увидел алую кровь… Я помню все, что ты говорил: Говорил, что любовь — это для плебеев. В груди у девушки все хрипело и бурлило. Дышать было почти невозможно, потому что бой на расстоянии да еще и в чужой иллюзии отнимал слишком много сил. Каждая минута была как рывок. Когда же она упала на колени, руки еле держали флейту, сил не было больше дышать, не то, чтобы дуть. На секунду она перестала играть, и Таюю ранили в гендзюцу, но она успела защитить Кимимаро. Сердце, казалось, начинает стучать все реже и вот-вот остановится… Девушка, не в силах больше бороться, упала в размытую от дождя землю. Говорил, что ты расстаешься со мной. Кимимаро ощутил, как птицы дернулись, и тут же иглы вошли сквозь их тела в него… Во рту появился вкус недозрелой ежевики — как жаль, что он был резок с ней. Наверное, у этой девочки никого не было. Она лишь хотела позаботиться о нем, как он о Джуго… Такая нежная, робкая, она стояла в этой проклятой катакомбе, где за стенами убивали и мучили людей, улыбаясь. Невинность в ее глазах была чем-то извращенным, диким, в этой тюрьме для изгоев… Он мог бы тоже, хоть напоследок, почувствовать себя впервые любимым хоть кем-то, хоть в последние дни. Может быть, он мог бы полюбить… Как жаль, что нет уже времени… Первый поцелуй, глупый, детский… Слишком поздно… Ее тело воспламенилось, и появилось опять три Великана: скалясь, монстры Ада сложили печати, и возникло три фантома. Крик ужаса раздался по округе, даже пересиливая шум дождя. — А что ты думала, мы не хотим сдыхать с тобой, — усмехнулись Великаны. — Тебе придется стать демоном. — Да… — послышался тихий хрип. — Да!!! — во рту скрипела земля, текла кровь поврежденных из-за гендзюцу внутренних органов, рука сжимала флейту. Вначале девушка загорелась зеленым пламенем, и хватило сил опереться на руки. Когда загорелось синее, она встала на колени. И, наконец, когда она зажглась красным пламенем, удалось встать на ноги. — Вот и умница, госпожа, играй, играй как никогда прежде, вложи всю свою ненависть, — и Таюя заиграла. Злость, словно яд, запускалась по венам, казалось, что все тело ломит. Три змеевидных фантома закружилось над нападавшими шиноби. Словно по цепной реакции, одна за другой, начали появляться пасти, что медленно раскрывались, обнажая свои острые зубы. — Смотри, госпожа, — раздался голос Великанов, — они сейчас начнут себя убивать. — Шиноби, чьи лица были закрыты масками, замерли. Таюя, не переставая играть, видела, как рты начали жевать, высасывая чакру. Слышалось жадное чавканье, хлюпанье: девушка начала чувствовать, как медленно, но отчетливо, в ее тело вливается энергия. Вдруг один схватил себя за шею, а второй, замахнулся клинками. — Ну, ты же понимаешь, госпожа, что мы — это Ад на земле. Тот, что вцепился себе в горло, вдавил себе пальцы в нежную кожу. Он нажимал и нажимал, пока те не оказались в теле, чуть выше трахеи. Кровь под напором брызнула из ран, и пальцы входили все глубже и глубже. Второй, резко опустив клинки, вогнал себе их в торс, и началось самоистязание… Кимимаро открыл глаза: дышать оказалось сложно. Оказалось, что не было никакого луга, судя по всему, он оказался в километрах двух от катакомб Орочимару… Лил дождь, во рту был четко ощутим вкус крови. «Наверное, это болезнь уже забирает последние минуты», — промелькнуло в мыслях. Он посмотрел на небо. Серые облака почти затянули все, даже казалось, что они и землю окутали своей мрачностью… Раздался чей-то всхлип, он почувствовал, как его руку кто-то сжимает. Парень повернул голову и вздрогнул. — Нет, не смотри на меня, не смотри! — Таюя, обгоревшая, вымученная, с рогами, вся в проклятой печати, выдернула кисть, закрываясь руками от Кагуи. — Ты же не хотел меня видеть такой! — сидя на коленях, подле него, она просто плакала, боясь даже представить, как выглядит. Ей хватило взглянуть на свои руки, чтобы понять — она сущее воплощение демона, вымученного ненавистью и болью, проклявшего свою душу. Но он лишь протянул руку, касаясь ее ноги и улыбнулся. — Когда по мокрому песку пишут прутом, то любая волна смоет надпись, и ничего не останется. Но никто никогда не сможет стереть из твоей души ту светлость и искренность, которой ты обладаешь… — слабая улыбка, словно паутинка, слетела с его губ. — Зачем ты меня спасла? Я все равно умру, какая разница — сейчас или потом? — спросил он. Но, ни слова не говоря, она кинулась к нему, обняла за шею, положив голову на грудь, как маленький ребенок, который нуждался в поддержке. — Потому что… потому что… Я услышала тебя, и это дало мне сил… — И ты прокляла душу, вступая во владения Ада? — Какая разница, главное, ты еще поживешь, разве не понимаешь? — она подняла голову и заглянула в его спокойные и умиротворенные глаза. — Я люблю тебя, — кровавые слезы потекли по щекам. — Ты же не знаешь, ничего не знаешь, — усмешка, и взгляд его остекленел. — Я чудовище от рождения, Джуго, чью печать тебе даровали, тоже чудовище. Ты? Зачем тебе это было нужно? Боль, словно кипяток, бурлила в ней. Пальцы лишь сильнее сжимали его одеяние. А теперь говоришь, что ты любишь меня. Так вот просто, чтобы доказать, что любишь — Давай! Лей слезы по мне, Лей слезы по мне — Как я лила их по тебе. Если бы моя подушка могла говорить, Представь, что она могла бы сказать. Она стояла к нему спиной. Ветер приятно развевал ее длинные волосы. Девушка устала ждать, когда же он придет, обнимет за плечи и поцелует. Он же так и остался ей должен поцелуй. Пальцы сжимали флейту, словно стараясь вложить всю тоску, всю боль и отчаяние души, она играла самую нежную мелодию, что помнила. Ту самую, которую девушка посвятила своему любимому человеку. Тому, кто бежал от нее, но, пусть и напоследок, ответил ей взаимностью. Когда демоны влюбляются… Флейта выпала из рук, но она так и не услышала никакого звука при падении. Взгляд, что смотрел все время куда-то вдаль, вдруг опустился на водную гладь. Перед ней начал из черной густой грязи, бурля и пенясь, появляться змей… Теперь ему грозила опасность, потому что братья Учиха задумали что-то, и он не знал, что именно. Впервые за долгое время, он терял уверенность. Изанами было для него абсолютно не известным и пугающим, но, несмотря ни на что, он решил действовать до последнего… Когда отряд, что подбирался к статуе, заключающей в себя семь биджу, перед людьми возникли две фигуры. Два мертвеца с одинаковыми глазами. В прошлом, парень и девушка. Жалкие останки тел, но еще способные биться, используя свои техники на полную мощь. Шиноби, сложив ладони вместе, начали молиться. Все опять, как и в прошлые разы для жертв, замерло, но теперь биться приходилось в пещере. Труп девушки заиграл нежную мелодию, и отряд впал в транс. Двенадцать человек были обречены. Труп парня, медленно, начал исполнять боевой танец словно какой-то ритуал. В нем что-то хрустнуло, и из кистей рук вылетели острые фаланги пальцев. — Теши Сендан! — и снаряд вошел в тела тех, что закрывали собой людей позади. — Савабари, но Май! — и тело парня, словно осыпалось, и тут же, через секунду, вокруг смертников образовалась долина из острых костей, что больше напоминали пики… Что-то произошло, и два тела рухнуло, техники развеялись. — Изанами! — выкрикнул Итачи, отправляя марионеточника в ловушку из своего же разума. Я, наверное, выплакала все глаза в нее. А теперь ты — Лей слезы по мне Как я лила их по тебе. Она сидела на высоченной радуге: девушка сочинила новую мелодию и теперь довольно болтала ногами. Теплые солнечные лучи проникали через нее, и было хорошо. Босая, она радовалась свободе и ощущала легкость. Но он почему-то не шел, и было грустно. Кажется, она столько времени его ждет, что уже не знает точно — когда это началось. Ее необычные глаза, в которых сразу было три оттенка, устало смотрели поверх изумрудных макушек елей. Она безумно соскучилась, пальцы терли флейту, сжимали инструмент. — Чего грустишь? — девица вздрогнула: он все-таки появился и теперь сидел рядом с ней, плечом к плечу. — Вот теперь… теперь ты будешь за мной бегать, — поджав губы и разрумянившись, буркнула она. — И я ничем не смогу искупить свою вину? — в его голосе была нежность, и ей показалось, что она окутывает все внутри теплом и счастьем. Его пальцы стали перебирать ее длинные волосы цвета недоспелой ежевики. Почувствовались его губы на щеке — поцелуй был робким, невинным. — Я все же сочинила не грустную мелодию, — прошептала она и повернулась к нему. Губы соприкоснулись. — Хочешь? — Да, — также шепотом произнес парень, чуть приобняв ее. И она начала играть. Парень встал, сделал глубокий вдох. Ощущалась свобода во всем. Медленно, он начал исполнять свой боевой танец, аккуратно двигаясь по радуге. Постепенно, парень и девушка становились прозрачными, пока от них не осталась лишь дымка. Солнце, мерцая алым золотом, садилось за горизонт. Два журавля летели, поднимаясь в высь, все ближе к небесам…