Россыпь кобальтового серебра

Россыпью чёрного жемчуга раскинулось множество мелких озёр в тени древнего леса, и все они тайной протокой, словно серебряной нитью, были связаны с великим Эльмот, Сияющим Озером, что лежало в прогалине, спрятанное за живыми стенами вековых деревьев. Возле него, на лугу, поросшем густой и мягкой травой, двое стояли в грустной тишине уходящего дня. Они следили за тем, как скользят по ясной водной гляди косые и слабые лучи света, пробравшиеся сюда словно из-за пределов мира, где Анор ещё был ярок и полон сил; как ложатся на поверхность озера цветы, сброшенные усталым старым деревом, которое склонилось над водой подобно гибкой иве. Здесь солнечный день был по-северному краток и сумеречен, и красота его, не знавшая рассветов, всегда была закатной. В ней не было радости, лишь щемящая сердце печаль, напоминающая о бесконечных годах, чья неумолимость забирает в небытие всё, что дорого и ценно. Эол держал руку Аредель, и его голос казался единственным звуком, разносившимся по необъятной лесной поляне. Он рассказывал о событиях, что вершились на этой земле долгие годы назад. След этой истории был неизгладим. Казалось, что вот-вот острый эльфийский взгляд различит призрачную фигуру Мелиан, танцующей среди деревьев, а слух уловит отголосок её волшебной песни. Но здесь никого не было уже долгие годы: заповедным был край. Аредель не перебивала, лишь молча созерцала красоту, что открыл ей хозяин тёмного леса. Легенда была ей знакома, но она не хотела огорчать Эола, не хотела, чтобы старания его были напрасны - а могли ли они быть таковыми, если всё, что он делал, находило отклик в её фэа? Подумав так, Белая Дева молвила во вновь устоявшейся тишине: — Я всем сердцем желаю вечно любоваться красотой твоих владений. И не хватит слов ни на синдарине, ни на языке моего народа, чтобы выразить полноту ощущений, захвативших меня. Горестно думать, что никогда более не увижу я этих прекрас, ибо Тургон больше не выпустит меня из Гондолина, хоть и не желая мне несчастья, но желая сохранить свою тайну. В сумраке заключились их объятия, в сумраке было сделано безмолвное признание. Долго они стояли так, и деревья роняли вокруг них свои листья, насылая на обоих тяжёлую дремоту, быть может, даже подобную той, что давным-давно охватила Мелиан и Тингола. Тёмный Эльф вдруг перестал бояться, ибо то понимание, что пришло к нему в эти минуты, было важнее любых горестных мыслей, которые были прежде. За их спинами туго сплетённые ветви, опоясавшие озёрную долину защитной стеной, всё так же хранили покой волшебного сияющего озера, которое не дано было видеть никому из смертных, и кто мог знать тогда, в сгущающихся сумерках короткого дня лесной поляны, что и сейчас старые буки и сосны были свидетелями того, как начиналась новая легенда? Сказание, которое, в отличие от светлого предания о Тинголе и Мелиан, всегда будет полно недоговорённостей и тайн, и никогда не будет передано истинно и правдиво, ибо повествует оно о той любви, что принесла звёздному народу так много горя, что о ней предпочли навсегда позабыть.