Жажда

Музыка кричит из колонок, заставляя окружающих сходить с ума, вести себя, словно дикие животные. Шизуо же стоит в стороне, как всегда вдалеке от толпы с банкой пива в руке. Облокотившись о стену, он смотрит на этих людей в спокойном равнодушии, первый раз радуясь, что столь отличается от них. Свобода, клуб, снятый богатеньким одноклассником, немного алкоголя и травка - и все маски человечности сняты с их лиц. Вот девочка, отличница, которая утверждала, что до свадьбы ни-ни, трется всем телом о какого-то незнакомого бугая, залезшего ей ладонью под юбку. Вот два подростка избивают какого-то дрища, едва ли не вусмерть, вон какая-то девица нюхает кокаин, сидя за барной стойкой... И все танцуют под паршивые каверы хороших песен, не обращая внимания на то, что творится вокруг. У Хейваджимы болит голова от происходящего, и он с хрустом сжимает пустую банку пива в руке, чтобы хоть как-то повлиять на окружающий мир, - это все, что можно себе позволить, здесь Шизуо лишний, его репутация монстра ничего не сделает. И неужели это то, чего он хочет? Стать человеком? Нет, люди они ведь на самом деле не такие, да? Этот вечер просто исключение… просто исключение… R-rape me my friend, Rape me my friend... Музыка, кажется, кричит отовсюду, и Шизуо зачем-то идет на этот звук, рассекая телом толпу, но не может найти, где его источник. Затем кто-то толкает его к стене, естественно, такого обращения Хейваджима стерпеть не мог и готовился уже переорать музыку, когда почувствовал холодный палец на своих губах. Незнакомец или незнакомка не сказал ни слова, но этот жест, в чем-то детский, вызывает у Шизуо любопытство. И, наверное, именно поэтому он берет протянутую ладонь и покорно идет вслед за новым знакомым. В темноте не видно лица, даже какого пола этот человек. Ладонь вот худенькая, девичья, только жесткая, мозолистая. Они идут сквозь толпу, постепенно оставляя танцующих людей и грохочущую музыку позади себя. I am I am I am not only one one one I am not only oooone. Когда они оказываются в одной комнате, незнакомец снова толкает к стене, и Шизуо сам себя не понимает, когда покорно кладет ладони на талию, и теперь уже ясно, что да, это парень, но это не делает ситуацию чем-то неправильным, даже наоборот, перед глазами всплывает чужое лицо, обычно искаженное мерзкой ухмылкой. О, как мечтал Хейваджима о том, чтобы стереть эту мерзкую ухмылочку и увидеть, скрывается ли за ней хоть что-то... Губы мальчишки удивительно мягкие, но поцелуи горькие, наверное, из-за алкоголя, видно же, что он пьян вдрызг. «Наверное, так неправильно», - проносится в его голове, когда руки сами собой гладят чужую кожу, забравшись под тонкую майку, заставляя партнера сильнее прикусывать чужой язык, сжимать в поцелуе губы и выгибаться в спине, словно довольная кошка... Шизуо пытается убедить себя в том, что это все лишь алкоголь... Музыку слышно уже слабее, но она все равно кричит в голове, сводя с ума. Rape me my friend... А затем в кладовке включается свет, и Хейваджима видит перед собой лицо, знакомое лицо своего врага с расширенными, закрывшими почти всю радужку зрачками. И эти глаза смотрят с такой жадностью, будто бы их обладатель видит его первый и последний раз в своей жалкой, никому ненужной божественной жизни. Шизуо почему-то даже не удивлён, он уже давно понимал, что это должно произойти рано или поздно, кожей чуял, как украдкой и искоса смотрит на него Орихара, и сам смотрел на эту подлюку так же, зная прекрасно, что стоит его желаниям исполниться - и он погиб. Но одно дело знать, а другое дело, когда Изая сам ластится, смотрит снизу вверх и шепчет полное имя припухшими от поцелуев губами: - Шизуо… И бледные, такие холодные пальцы медленно, будто пытая, скользят по чужой щеке, глаза с тёмными расширенными зрачками умоляют: «Возьми меня. Разорви на части. Уничтожь меня». И отказаться не припереть его к стенке, заставив запрокинуть голову и заскулить, невозможно, не целовать его, наслаждаясь чужим бессилием и покорностью, невозможно. Hate me, do it and do it again Waste me, rape me my friend Шизуо прокусывает чужую шею, когда его разум кричит о том, что нужно спасаться, Шизуо слизывает кровь с чужой шеи, наслаждаясь сладковатым железным вкусом, когда совесть кричит о том, что его враг сейчас не контролирует себя, что это неправильно и мерзко, заниматься этим самым в столь грязном месте. Но Хейваджиме плевать и на то, и на другое, когда инстинкты утверждают единственно верным оставить множество засосов на шее, чтобы вышел толи ошейник, толи ожерелье, чтобы издалека было видно, чей он, чтобы блоха кусала губы, пытаясь сдержать стоны, чтобы пальцы Изаи путались в ломких от краски светлых волосах, а голос молил, просил остановиться, срываясь на полукрик, тоном утверждая обратное: - Ну, хватит, пожалуйста, прекрати… «Сам нарвался сука», - думает Шизуо, пытаясь сорвать чужую майку, и разозлённый попытками Изаи сопротивляться, просто разрывает тонкую ткань. Бледные узкие плечи Орихары кажутся такими острыми, что можно резать ими воздух, и Хейваджима целует их в слепом акте поклонения своему антиподу. Он ненавидит себя больше всего на свете, а свое непохожее на себя отражение ещё больше, но одновременно и любит его, поэтому и то ли целует, то ли кусает чужие соски, мечтая запомнить каждое движение, каждый прерывистый вздох. И когда он смотрит на Изаю снизу вверх, то высокомерно бросает: - Давай, трахни меня уже, монстр... А мир рушится к чертовой матери. А Орихару он слишком сильно ударил о стену. Я хотел его. Не знаю, почему, больше всего это походило на потребность. Как умирающий в пустыне жаждет воды.Как узник в тюрьме мечтает хоть о краюхе хлеба. Да-да, точно, не-об-хо-ди-мость. Мне нужно было его тело бок о бок с моим, мне нужен был секс с ним. Я надеялся, что стоит получить желаемое, и эта дурь пройдет... Но я никак не мог придумать, как затащить Хейваджиму в постель, хотя и замечал его недвусмысленные взгляды. Он слишком чистоплотный, что ли? Хороший мальчик, которому не повезло родиться с огромной физической силой и встретить на пути своё собственное проклятье. Казалось, что сейчас я почти всё продумал, и пиво с подмешанной виагрой, и специально заплатил диджею за слишком, слишком громкую музыку (Шинра говорил, что она сковывающее действует на Шизуо или что-то в этом роде), и специально накачался наркотой, чтобы вести себя как можно искреннее. В обычном состоянии или даже под алкоголем косить под нормального человека уже не выходит, мои личины, столь раздражающие Шизуо, моя страсть к контролю - это я и есть… Но я не учёл одного. Этот грёбанный Хейваджима всегда рушит мои планы. Но ведь так лишь интереснее? Глядя на бессознательное тело блохи, Шизуо недолго думает, что делать. Взваливает его себе на плечо и направляется к выходу, не собираясь обращать какого-либо внимания на толпу вокруг. Он знает, что брать эту тварь к себе домой – зло, но оставлять его здесь в полуголом виде ещё более опасно для личного спокойствия Шизуо. Поэтому он и тащит блоху, по пути костеря всех известных ему божеств за столь неудачный вечер и собственный стояк. Будит же Шизуо среди ночи Орихара, нагло сидящий у него на животе с бутылкой коньяка в руках. У него покрасневшие глаза, синяки под глазами и спутанные волосы, но он все равно невыносимо красив. И, возможно, поэтому Хейваджима не откидывает его к ближайшей стене и лишь спрашивает угрюмо: - Какого хрена? - в этом вопросе все двадцать одним разом. Кто разрешил тебе брать отцовский коньяк? Какого хрена тебе еще и выпить надо, наркоман чертов? Зачем еще и меня будить, сова бесперая? И самое главное... Что это тогда было, в клубе? - И тебе доброго полвторого, Шизу-чан, - на губах у Изаи чеширская улыбка. - У меня отходняк начался, несильный, но выпить все же следует и спать... Ну, не может же мне одному быть плохо, да? - Давно ты уже... - Шизуо даже не знает, как ему сказать о наркотиках. В его мире этого нет. Ах, да, не было до великого и прекрасного Изаи Орихары. - М… Да я несерьезно, так, балуюсь, - он скалится во все тридцать два, и Хейваджиме хочется выбить их все по очереди за то, что этот придурок шутит с такими вещами. Выбить и посадить Орихару под замок, чтобы ничто, кроме Шизуо, не могло представлять для него угрозы. - Слезь с меня, - хмуро говорит он, когда чувствует, как прохладная ладонь Изаи скользит по его груди, как эта маленькая расчетливая сучка трется своей задницей о его пах. Тот с воистину кошачьей грацией соскальзывает на матрас кровати и отхлебывает из горла, пара капель стекает по подбородку, и Шизуо сложно дышать, глядя на то, как движется мерно адамово яблоко, представляя, как вместо бутылки Изая держит во рту что-то другое. И когда эта вечность в пару мгновений заканчивается, то дышать уже невозможно. - Я посплю с тобой, ладно? И автоматически кивая, глядя на совершенно обнаженное тело, на ровную поверхность бедер, которая напрашивается быть украшенной синяками, Шизуо подписывает себе почти смертный приговор. И второй раз заснув, он и во сне не может сбежать от взгляда насмешливых карих с оттенком красного глаз. А утром он просыпается первым и, видя полуобнаженного, раскинувшегося рядом Изаю, отчаянно краснеет, вспоминая вчерашний вечер. «Это была случайность», - хрипло твердит голос разума, «Это была случайность», - пытается согласиться Шизуо, в то время как взгляд нацелен на чужую шею, изукрашенную синяками - живое доказательство правдоподобности вчерашнего. Его мотив и состав преступления спит мирно и даже улыбается невиданно спокойной улыбкой, от которой сердце выбивается из привычного ритма. Но при взгляде на чужие руки Хейваджима вздергивает, в очередной раз убедившись, что блоха врет если не всегда, то слишком часто, чтобы верить его слову. Вздохнув и собравшись с силами, он идет в душ. Шизуо определенно нужно было подумать. Когда Изая проснулся, то совершенно не понял, где он находится. Где-то на кухне слышались шаги, но в остальном в квартире было тихо, словно в могиле. Затем вечер постепенно начал возвращаться к нему коротенькими отрывками, пока события не складываются вместе. Он. У. Шизуо. Вчера. Почти. Все. Получилось. Информатор растерян и совершенно не знает, что ему выбрать, стащить одежду и слинять через окно? Надеть воооон ту белую рубашку и попробовать завершить начатое? Вежливо поблагодарить и уйти с постной физиономией? Подумав, Орихара выбирает второе - если уж среагировал вчера, то надо добивать... Ну, или его за это добьют. Рубашка достает ему где-то до середины бедра, словно платье, хоть и короткое, и он вертится перед зеркалом, показывая самому себе язык. Деликатное «эммм» прерывает его посредине этого крайне продуктивного занятия. В дверном проеме стоит во всей своей красе Хейваджима, даже тут умудрившийся оказаться противоположностью Изаи - одел штаны, но не майку, демонстрируя миру ладное, чуть загорелое тело, с тонким белесым шрамом аккурат рядом с сердцем. Орихара нервно облизывает губы, как это иногда раньше бывало на физкультуре, когда никто не видел. Но теперь-то видно все. - Чего тебе? Шизуо в ответ пожимает плечами, и Изая, словно загипнотизированный, скользит взглядом по накачанному торсу. Сегодня он собирается получить желаемое или... Да никаких или! Этот монстр же не будет сопротивляться своим желаниям, в конце концов! Почему он просто не может вести себя, как надо ему, Изае... А, нет. Щеки покраснели. - Ты завтракать будешь? - Шизу-чан, да ты и готовить умеешь, я-то думал, ты у нас питекантроп, принес женщину в пещеру и трахаешь, а нет, оказывается, целый неандерталец, еще и кормишь перед этим... Хейваджима же на это даже не зарычал ничего, лишь демонстративно зевнул: - Во-первых, шутка глупая, во-вторых, сам признал, что ты баба. - Педик. - Все нормально, значит, ты по-прежнему не в моем вкусе, Изая. - Меня называет по имени сам Шизуо Хейваджима, ну надо же... Как бы отпраздновать эту благую весть? - Омлетом. - Шизуо вроде бы не улыбается, только уголки губ чуть-чуть поползли вверх во время неловкой паузы. - Все остальное в твоих фантазиях, блоха. Плетясь на кухню, Изая думает о том, что теперь просто обязан его соблазнить, чтобы спасти от тотального краха свою самооценку. Шизуо ест пудинг: медленно облизывает ложку, чуть прикрыв глаза, белая густая жидкость остается у него на губах, и он слизывает ее медленным движением языка, Изая уже, даже не скрываясь, пялится на это представление. У него есть подозрение, что тот на самом деле просто ест, без всяких там тайных умыслов, или же подсознаний в стиле дедушки Фрейда, но кого интересовала правда? И вот Орихара представляет, как язык плавно и медленно обводит головку его члена, как тот берет ее в рот и, будто дразнясь, посасывает, затем... Затем ложка ломается в руках Хейваджимы вместе с фантазиями Изаи. - Хватит. Так. На. Меня. Смотреть. Как так? Это не он тут расхаживает без майки, хоть и без штанов, это не он тут провокационно ест жидкости белого цвета и густой консистенции! - Эм... Я не на тебя, я в пространство. - Изая ерзает и лихорадочно пытается придумать, что ему сделать. В голову лезут ноги. Пара сотен ног из глупых американских фильмов. - Слоников увидел, наркоша? Чего? А это он про уколы, наверное... Просил же сестер оставить его в покое. - Ага. Каждый день начинаю с дорожки кокаина, на который меня посадил мой отец мудак, имеющий меня с трех лет в задницу вместе со своими дружками-мафиози, и убивший мою мать на моих глазах, что нанесло мне огромную душевную драму, и поэтому я порчу жизнь тебе... Видя, как лицо Шизуо вытягивается с каждым новым словом Орихара, в конце концов, срывается на хохот. - Нет, ты в это, что поверил? Правда? - В первое предложение. Ну... Эм, а на самом деле? - Хейваджима выглядит чуть пристыженным, и это удивляет Изаю, где же взрыв, где же столь традиционный полет холодильника в стену? - Сестры играли в больницу. Они могут быть... довольно убедительными. - А вчера что было? Ну что он ведет себя, как заботливая курица наседка? Ну, подумаешь враги на всю жизнь, которые вчера чуть не... эм... - Амф, - отвечает Изая и, замечая недоуменное выражение лица, исправляется. - Амфетамин. Я его редко потребляю и уж точно не внутривенно. И обычно люди за информацию обо мне платят, Шизу-чан. Тот лишь опустил голову, словно виноватая собачонка. Пожав плечами, Изая лишь двинулся в сторону посудного шкафа, ну совершенно на автомате виляя бедрами, похоже, сюрпризов сегодня ждать не приходилось. А потом Шизуо резко хватанул его за запястье и просто повалил на стол, сметая на пол к чертовой матери, весь семейный фарфор и семейные ценности, бьющиеся со звоном. Информатор, чьи колени сжаты, а запястья держит одна из ладоней Хейваджимы, даже не шокирован происходящим. - Ну, надо же и... Шизуо просто затыкает поцелуем мерзкую блоху, который тут же обманчиво покорно позволяет тому хозяйничать у себя во рту, лишь слабо двигая языком в ответ. Поцелуи у Хейваджимы горькие, но Изая, оказывается, совершенно ничего не имеет против сигарет. Он позволяет ладони щипать его сосок через тонкую ткань рубашки, чужим губам целовать его до боли, до слезящихся глаз. Это триумф, в конце концов. Все, чего хочет Орихара, рано или поздно сбывается. И тело будто бы само по себе пытается слиться, соединиться с чужим сквозь ткань одежды и кожный покров. Когда поцелуй заканчивается, Изая уже и думать почти не способен. - Хоть одно слово, кроме моего имени, и я останавливаюсь. В этот момент это кажется страшнее, чем угроза ядерной бомбардировки, и Изая лишь с готовностью соглашается кивком на правила этой игры в насильника и его похотливую шлюху. Он вообще очень любит игры. И Орихара не помнит, когда ему отпустили руки, давая возможность обнять за шею, приблизиться насколько это вообще возможно, не помнит, когда рубашка отправилась на пол, оставив их друг с другом наедине. Все смазалось, только поцелуи, быстрые и отчаянные, будто бы им осталось лишь полчаса до смертной казни, и они могут не успеть прочувствовать всего. В момент употребления местоимения «мы» Изая начинает ненавидеть Шизуо на 40 процентов больше, но все его проклятья тонут в прерывистых вздохах и выдохах напополам со стонами. Теплая и жесткая рука прикасается к члену, и Орихара прикрывает глаза, шепча первое за утро: - Шизуо... Тот лишь довольно усмехается, и это бесит, господи, как же бесит, настолько, что зубами хочется вцепиться в чужое плечо, лишь бы заткнулся, гад, и прекратил быть таким надменным. Хейваджима почти не дергается, только проводит по волосам в обманчиво ласковом жесте и тянет за них, заставляя запрокинуть голову. - Хочется? И Орихара, презирая самого себя, энергично кивает, соблюдая правила игры. Холодные пальцы прикасаются к его промежности, и затем один из них медленно проскальзывает внутрь. Хейваджима пытается быть нежным, так что и боли даже нет, лишь дискомфорт. Спустя некоторое время присоединяется и второй, растягивая стенки ануса, заставляя информатора изо всех сил сдерживать свои стоны и двигать бедрами, которые теперь изукрашены синяками всех форм и расцветок. А Шизуо - садист, будто бы и не замечает ничего, доводя Изаю своими уж больно ловкими для тупого неандертальца пальцами, но хочется больше, гораздо больше, и поэтому он шипит зло в чужое ухо, чтобы не выглядеть совсем уж жалко: - Трахни меня уже, ублюдок. - И даже без стонов вышло, в этот момент Изая почти горд собой. Хейваджима в ответ лишь издает тихий смешок: - Похоже, я все-таки вынужден нарушить свое слово, Изая, не думаю, что смогу остановиться. Вообще Орихара бы многое мог ему рассказать про то, как глупо из уст Хейваджимы звучат подобные фразы, но, чувствуя, как чужой член постепенно входит в него, предпочитает покорно замолчать, сжимая губы. Больно... Говорят, первый раз снизу всегда так. К счастью, Шизуо, видимо, решил побыть джентльменом и подождать, пока партнер расслабится, прежде чем входить полностью. Набравшись духу, Орихара кивает, чувствуя, как тело медленно расслабляется с каждым движением чужой ладони вдоль его члена, и едва ли не вскрикивает, когда Хейваджима входит, это гораздо сложно перетерпеть, чем какой-то пластиковый вибратор. Но затем этот дискомфорт проходит, и вместо этого появляется приятное ощущение наполненности, с каждым толчком заставляющее Орихару запрокидывать голову и шептать, как в молитве: - Ммм... Не останавливайся, еще, пожалуйста, Шизууу... Собственный голос становится совершенно невозможно блядски неузнаваемым, но Изае нравится, так же, как и то, как белеет мир вокруг, когда член Хейваджимы движется все быстрее и быстрее, так же, как и целоваться, наплевав на привкус сигарет. А столь любимый контроль кажется навеки потерянным, когда руки монстра толкают Изаю спиной на стол, а запястья сжимают крепко-накрепко, лишая свободы движений, заставляя полностью подчиниться. И когда Орихара чувствует, что скоро уже все, он зубами цепляется в чужую шею, чтобы не орать на всю комнату это треклятое имя, и кончает, белые капли забрызгали оба тела. Следом за ним - Шизуо через несколько толчков спустя, и, когда липкая сперма наполняет его тело, Орихара устало последний раз за этот день шепчет: - Шизуо... В прихожей иформатор одевает кроссовки и старается не смотреть на Шизуо, потирающего, наверное, от боли плечо. Шея предательски ноет, а одолженная рубашка совсем не закрывает следов от засосов. - Э... Блоха? - Чего тебе? - с раздражением спрашивает Изая, желая как можно скорее уйти из этого дома. - Ты баловаться заканчивай. - Хейваджима говорит неуверенно, будто бы под этой фразой подразумевает нечто большее, чем простое беспокойство. Хотя и беспокойство это слишком много. От этого ощущения в сердце Орихаре хочется сбежать куда подальше, желательно, на другой материк. - Не твое дело, Шизу-чан. - Изая улыбается совершенно так же, как и в их первую встречу, замечая расстроенное выражение лица монстра. Так ему и надо. Да, он дал Орихаре то, чего тот хотел, но совершенно по своим правилам... И затем, уже идя по улице, под взглядами людей, глядящих на него с недоумением, Орихара с отчаянием понимает, что ему было мало. И будет. И остановиться уже нельзя, ведь он никогда не мог отказать своим прихотям. И все время будет хотеться еще и еще. И никогда, никогда не сможет утолить эту жажду. Ни-ког-да. Из окон будто бы в насмешку над двумя безумными дураками доносится: - Rape me, my friend...