Последняя грань свободы

      Я ненавидел вылазки счастливой семьи под аккомпанемент древних, но любимых песен родителей с незапамятных времен. Ненавидел настолько, что меня в дрожь бросало от любых упоминаний загородного дома, барбекю или матушки природы, а в особенности от совокупности этих дерьмовых вещей, о которых я и слышать не хотел, не то что осуществлять. Все видели в этом свежий воздух, костер и пляски с бубном, а я, почему-то один здравомыслящий достаточно, — комаров, неожиданно начавшийся дождь и дым, который всегда, абсолютно, мать его, всегда, сколько бы я не менял местоположение, назначал свидание с моим лицом, заставляя меня самого морщиться и проклинать всю свою семейку любителей выбраться из шумного города. Будь моя воля, я бы забил вход в этот чертов дом, забрал у всех ключи и выставил бы ненавистную постройку на продажу, пообещав задаром еще и гриль со всем набором юного путешественника по лесам и дачам необъятной страны.       Но, стоило мне озвучить эту прекрасную мысль из моих мечтаний, папа сразу же вываливал передо мной гору доводов, почему так делать было нельзя, матушка хваталась за сердце, Аля за матушку, метая в меня укоряющие взгляды, а Юра, запрокинув голову, начинал хохотать, переводя взгляд с моего хмурого лица на всё это представление, которое было направлено на то, чтобы я натянул улыбочку пошире и согласился в сотый раз гнать машину черт пойми куда, чтобы на месте назначения стать кормом для долбанных кровопийц, который приехал к ним сам, да еще и взял в руки огромную табличку с белым фоном, где жирными черными буквами было весело выведено «Я здесь, сожрите меня быстрее».       — Перестань ныть, — Аля пихнула меня в плечо, потом еще и еще, пытаясь дождаться ответной реакции от человека, который смотрел на дорогу пустым взглядом безысходности, осознавая, что ему, как водителю, сегодня даже не дадут выпить. Как можно было вынести все это на трезвую голову? Я не знал. — Саша, — произнесла она по слогам, улыбаясь.       — Са-ша, — подражая матери в ее резком разделении моего имени, протянули два детских голоса с заднего сидения, и я чуть не взвыл, что, видно, отразилось на лице, потому что Аля не смогла сдержать заливистого смеха.       — Веселитесь дальше, — буркнул я и крепче сжал руль, с тоской проводив знак, оповещающий меня о том, что я выехал за пределы города, где вообще-то чувствовал себя вполне уютно.       Посматривая на веселую Алю в зеркало заднего вида, я поражался ее оптимизму. Нужно было как-нибудь ее спросить, из какого бескрайнего космоса она его вечно черпала, потому что запасы моего космоса давно иссякли, и всё, что я мог оттуда вытянуть — горечь разочарования, желание застрелиться и острую необходимость повернуть назад. Как назло, прямо за моей по дороге следовала машина Юры, и я догадывался, что любящая матушка неустанно вела слежку, чтобы ее сынок не сбежал с семейного отдыха восвояси, не заперся в своем обожаемом кабинете и не ушел с головой под бумаги, блаженно вдохнув запах работы, вместо запаха заботливо высаженных цветов или, скорее, блядского, слишком умного костра с его отбитым на голову дымом.       Я снова взглянул на жену и не подавил очередного вздоха. Улыбаясь, будто занятие приносило ей охренеть какое удовольствие, Аля пыталась убедить дочь в том, что ей нужно было положить щетку обратно на место, пока девочка весело елозила ей по всему салону. Ну, машину почистит, хоть какая-то польза от этих двух одинаковых убийц моих нервов будет. Пока что все, что я от них получил, начиналось с разбросанных по только что убранной квартире игрушек, которым пытались впихнуть в плюшевый рот детскую кашу, потому что мишка Боря тоже, блять, голоден, и заканчивалось «мы поспим с вами?», когда их матери только удалось отделаться от всех забот и любезно скользнуть рукой мне в боксеры. Охереть, как приятно, девочки, конечно, ложитесь, забирайтесь между папочкой и мамочкой и лишайте первого всякой надежды даже на то, чтобы спокойно потрахаться.       — Ты нормально с таким лицом живешь? Тебя люди не избегают?       — Не избегают, — язвительно ответил я Юре, в ускоренном режиме выкуривая сигарету за прикрытием в виде машины, где я якобы любовался окружающими меня живописными видами. Посмотреть же было на что: дом соседей, дом соседей, чья-то собака, вывалившая язык и наблюдавшая за мной, словно высчитывала в своих мозгах, какое место в моем организме было более мягким, чтобы в него вцепиться. О, еще пять хуиллионов деревьев и, вау, кусты. А внутри этого великолепия, наверное, клещи, змеи и прочие радости лесной фауны. С ума сойти можно от восторга.       Я перевел взгляд на брата, у которого почему-то дергались плечи, и выяснил причину через пару секунд: любимый родственничек не выдержал и рассмеялся, прекрасно зная о моей особой любви ко всему, что заставляло ехать хоть куда-то, где не было офисов, огромного потока машин, набитых злобными сигналящими водителями, и квартиры, где царила своя атмосфера какого-то хаоса, в котором ваш покорный слуга умудрялся жить. Юра, все еще посмеиваясь, выглянул из-за машины, чтобы оценить масштаб развернувшейся катастрофы, а я остался на месте, глядя на ползущую по футболке мерзкую гадость, которой даже не знал название, но которую стряхнул на землю. Все шло, как обычно. Моя семейка была ужасно вдохновлена, а я уже стал любимчиком всего летающего, ползущего и, главное, любящего кусать. Даже не выглядывая, как Юра, я прекрасно знал, что творилось у меня за спиной и железом авто. Матушка показывала Але какие-то свои чудеса цветовода, восхищаясь на весь двор, хотя ее зеленые питомцы больше напоминали траву, причем посаженную вверх-тормашками, корнями наружу, и пару раз перееханную самосвалом; отец доставал заготовленное мясо, чтобы обжарить в одиночку, потому что «барбекю мужское дело» и «вы двое еще не доросли», и накормить всех; а двое спиногрызов засовывали свои одинаковые мордашки абсолютно везде, где удавалось: в дом, в мою машину, в продукты, в цветы. Сдохнуть от раздражения можно было, когда это продолжалось целыми сутками, а ты должен мило улыбаться, будто ты идеальный отец, у которого функция «убить их нахрен» не предусмотрена.       — Как Аля?       — Ты слепой что ли? — закатил глаза я. — Ты же на нее смотришь. Жива, здорова, еще может выдержать нашу мать. По моим прогнозам, сможет терпеть ее еще четыреста восемьдесят один день, прежде чем поймет, что пора завязать играть в любезность или окажется за стенами психиатрии, потому что эта кладезь нравоучений и детского восторга кого хочешь доведет.       — Ждет ребенка?       — Юра, — вздохнул я. — Ты как догадался? Никто вот, взглянув на Алю, у которой живот больше, чем сиськи, никак не может догадаться. Перестань мне задавать эти блядские тупые вопросы, я и так хочу кого-нибудь прихлопнуть.       Не то чтобы Аля залетела опять по чистой случайности от некачественных презервативов, производителю которых я уже накатал огромный гневный отзыв в пьяном бреду, когда узнал, что стану отцом вон тем очаровательным исчадиям ада с двумя хвостиками на голове у каждой. Это было запланировано… лет через десять, когда моя нервная система придет в норму, а я натрахаюсь на ближайшие три года, чтобы суметь сохранить верность, а не пуститься галопом по представительницам древней профессии. Ладно, Аля залетела опять по чистой случайности, когда я накинулся на нее в застрявшем (да начнет он работать нормально в моей жизни или нет?) лифте, пробормотав что-то между поцелуями о том, что я был любимчиком судьбы и от одного раза ничего не случится. О да, блять. Любимчик судьбы. Видимо, любимчик в виде цели для ее шуточек, потому что потом я сокрушенно смотрел на тест с двумя полосками, а не с одной. Ну, хоть мальчик в этот раз, спасибо фортуне.       И внезапно на меня словно ведро ледяной воды вывернули. Я заморгал, будто она попадала мне в глаза, и почувствовал, как холод пробрался вниз по позвоночнику, сковывая тело. Сигарета невольно выпала из ослабевших пальцев на землю, а я перевел взгляд на совершенно спокойного брата, который абсолютно не замечал ни моего состояния внезапно прозревшего и узнавшего истину, ни ужасающих меня багровых разводов на джинсах и светлой футболке. Кровь. Везде его чертова кровь. На одежде, на дне ванны, на мне, когда я встряхнул его, пытаясь привести в себя, на подрагивающих пальцах, автоматически набирающих номер скорой. На папе, когда он пытался оттащить меня от брата, на форме врачей, на руках после того, как я разбил рамку, в которой стояла фотография, а потом бросился собирать осколки с таким рвением, будто не стекло собирал, а собственную жизнь. Маленькие кусочки счастливого прошлого валились обратно на пол, крошились, впивались в ладони, а я, трясясь всем телом и не обращая внимания на то, как жгло в глазах от слез, вновь и вновь пытался их собрать и все восстановить, словно глупый мальчик, а остановился только тогда, когда меня обняла мама, прижав к себе, словно я и правда был ребенком. Мы вдвоем сидели на полу комнаты человека, который так злобно и безжалостно поступил со всеми нами, и вдвоем плакали по нему же. Мама от горя, а я — от бессмысленной ярости.       Это была не моя жизнь. Точнее, нет, моя, если внести кое-какие поправки. Да, мы вчетвером отдыхали здесь, когда Юра был жив. Да, папа всегда один занимался грилем, когда Юра был жив. Да, я ненавидел эти поездки, а мама точно так же пыталась рассказать нам о прелестях цветов и сожалела, что у нее никогда не было дочери, которая бы была заинтересована в разговоре. Да, всё, что я видел, было правдой. Когда Юра жил, улыбался и бесил меня, а не лежал в коробке, которую опустили под землю и забросали землей.       Аля была. Была в моей новой, странной, перевернутой жизни, где я остался в одиночестве. Я приходил домой и, чтобы не созерцать огромную площадь, которая досталась мне одному, уходил снова: играть роль, надев ту маску, за которой мне было комфортно. Я пил. Хохотал с идиотских шуток так, что не мог остановиться. Радовался ничего не значащему сексу с разными девушками, некоторые из которых были хуже, а некоторые лучше, но всех их я забывал назавтра. Жил. Жил не так, как прославляло общество, но это была та реальность, в которой я мог существовать, и мне она нравилась.       Никакой семьи.       Никаких детей.       И никакой привязанности, чтобы исчезновение человека больше никогда не принесло такую боль, от которой можно было поехать крышей.       — Ты нашел ее? — поинтересовался Юра скучающим тоном, будто у меня только что не перевернулся весь мир, а он не истекал кровью. Я выглянул из-за машины сам. Аля улыбалась, поглаживая огромный живот одной рукой, мелкие увлеченно копошились в гальке дорожки, папа смешно подражал голосу солиста, которого слушал, а мама все еще болтала про свои цветы. Пиздец.       — К-кого? — поинтересовался я, когда совладал с собственным языком, и невольно попятился назад, но Юра все равно успел схватить меня железной хваткой за плечи, и я невольно тупо посмотрел сперва на следы, оставленные лезвием, а затем на лицо брата, который все также являл собой пример равнодушия.       Че, в загробном мире все так скучно? Зато мне, блять, весело, что ты тянешь ко мне свои кости, братишка.       — Да что за… — начал я, пытаясь вывернуться из его рук, — херня? — договорил в утренний воздух спальни, прежде чем подскочил на ноги, лихорадочно водя ладонями по плечам, чтобы убрать даже малейшие намеки на то, что мой обожаемый братец меня касался.       Зарыв пальцы в растрепанные волосы, я осмотрелся и одновременно потянулся за сигаретой. В комнате было по-октябрьски серо — солнечным летом даже не пахло, пусто — может, и к счастью, а главное — здесь не было ни малейших следов моего брата.       Я даже не знал, что меня так напугало. Юра, поездка на природу или факт наличия жены и троих детей? Думаю, третье, поскольку от такой перспективы мне в реальности стало немного дурно.       — Это тебя, конечно, хорошо вставило, Харитонов, — пробормотал я сам себе, поежившись от холода, и забрался обратно под одеяло.       Секундочку. Зажав в губах сигарету, я откинул свое спасение снова в сторону и недоуменно осмотрел сперва свое обнажённое тело, затем место рядом, а затем снова себя. Выдохнул дым. Закрыл глаза. Открыл. Царапины на бёдрах от женских ногтей никуда не делись, с торса тоже не пропали, а поскольку так ужасно пекли плечи, наверное, моя страстная красотка успела и до них добраться.       Только кто она, эта крошка, так славно меня пометившая?       Я затянулся снова и закрыл глаза, сосредоточенно копаясь в себе и воспоминаниях. Видимо, память отшибло с утра, а не с похмелья, поскольку оно-то как раз отсутствовало, что даже пугало. Никакой тебе головной боли, имитации пустыни Сахара у тебя во рту с привкусом, будто туда двадцать котов нассали. Словом, я проснулся вполне бодрым и здоровым, если бы только общему самочувствию не мешал осадок после проклятого сна. Откуда он взялся? Прошло уже черт знает сколько времени с прошлого раза.       Поняв, что отвлёкся, я вновь заставил себя вспоминать вчерашний день и заодно всех девушек, которых встречал. Может, женщина, слушавшая мой доклад? Нет, слишком старая, на трезвую голову я бы такого не учудил. Секретарша, приносившая кофе и поглядывающая в мою сторону? Может быть. Но зачем я повёз её домой? Нет, не она. Из офиса я уехал один.       Я курил, солнце пыталось пробиться сквозь плотный слой облаков, а мысли лениво переходили из одной в другую. Девушка, у которой я попросил помочь выбрать торт? Нет, она была с ребёнком, а я еще не превратился в достаточно озабоченного, чтобы уложить её в постель.       Дома мы были вдвоём: я, сидящий напротив коробки, и сам, собственно, торт. Курили. Я курил, торт стоял. Ждали Алю, чтобы поделиться радостью, поскольку карьерист во мне ликовал и вскрывал бутылки с алкоголем, чтобы праздновать наше повышение.       Какое-то светило науки за аппаратом ультразвуковой диагностики известило Алю о том, что изнутри её скоро раздуют две дочки, и она почему-то смертельно обрадовалась этому открытию, будто только что в лотерею выиграла. Я натянул на лицо улыбку. Мне было совершенно насрать, какого пола будут существа, портящие мне жизнь, но девочки — совсем ужас.       На этом связные воспоминания оборвались, и я затушил сигарету. Что было дальше, если я в приступе доброты пообещал Але трахаться с другими только в её отсутствие? Она ушла?

— Саш, — вскрик сорвался с её губ в тот момент, когда девушка непроизвольно попыталась свести ноги, поскольку её тело на несколько секунд затрясло мелкой дрожью, которая передалась мне, заставив сильнее вжать хрупкое тело в постель.

— Ты серьёзно никогда не занимался сексом с одной девушкой дважды? — А ты что, пытаешься лезть в моё прошлое? — усмехнулся я, взглянув на неё, и Аля покраснела. Не краснела, лёжа передо мной без одежды, не краснела, когда просила входить глубже, и не краснела, кончая, а вот сейчас покраснела от какого-то дурацкого вопроса. — Занимался, конечно. Только что. — Когда ты молчишь, ты хотя бы не раздражаешь, — вздохнула она, забравшись сверху, так что разговорам действительно пришёл конец.

— Я победил, Аленька, — пробормотал я, зарывшись носом в подушку. — Ты жить не можешь без члена у себя между ног. А я ещё и классно трахаюсь. — Ты не классно трахаешься. — А пару минут назад ты считала иначе, — ухмыльнулся, дернув бровями, и тут же получил удар по плечу ладошкой, который заставил рассмеяться.

      — Блять, — протянул я, улыбаясь, словно придурок, и перекатился на живот ближе к центру. — Да ты герой, Сашка.       Я вдохнул полной грудью. Вот он, запах наличия сотни новых саркастичных шуток, которые можно вывалить на несчастную голову Али, когда она станет меня доставать. Маленькая, глупая девочка, она сама не знала, во что добровольно ввязалась. А я знал, потому что игра была моей.       По пути на кухню, который был проложен мной, желудком и урчащим голодом, из чистого любопытства пришлось осмотреть коридор и часть гостиной, которая была видна из этого положения. Аля, видимо, сбежала, предвещая, насколько в ударе я сегодня буду, или…       Курс пришлось кардинально менять, забыв про божественный завтрак, в котором мы с моим организмом на пару нуждались сильнее, чем когда-либо. Несколько громких шагов по коридору, толчок — и дверь открылась.       А крик застрял где-то в глотке.       Аля, наклонившись и заправив волосы за уши, чтобы не мешали, снова внимательно рассматривала фотографию в новой рамке, купленную после того, как старую я размолотил.       Юра сидел, откинувшись на спинку кресла, скрестил руки на груди и отсутствующе улыбался, следя взглядом за девушкой.       Мир завертелся вокруг меня с такой пугающей скоростью, что пришлось вцепиться пальцами в дверной косяк, чтобы не упасть. Реальность будто разорвали, скомкали и вновь разбросали вокруг меня, окунув сперва в темноту, а затем в калейдоскоп нереальных цветов. Сердце глухо колотилось в груди, на лбу выступил пот, и я сжал зубы, чтобы остаться на ногах.       — Ты что здесь делаешь? — хрип был так не похож на мой собственный голос, что я сперва подумал, что в комнате появился и кто-то четвёртый. Нет. Говорил я или новая версия меня в этой новой вселенной абсурда, где я ничего не мог понять и только отчаянно барахтался.       Они перевели на меня взгляд одновременно, и в этот момент я был рад, что все же ничего не успел съесть, потому что затошнило с такой силой, что пришлось сглотнуть, чтобы точно удержать содержимое желудка внутри.       — Саша? — Аля неловко переступила с ноги на ногу и сделала шаг ко мне, но я смотрел мимо: туда, вглубь комнаты, на брата.       — В своей-то комнате? Сашка, ты перегрелся? — усмехнулся Юра, перекинув ногу на ногу.       Нет, я не перегрелся. Я либо мозгами поехал, либо мозгами поехал. Думаю, мозгами поехал.       — Я же сказал тебе, держись, мать твою, подальше от этой комнаты, — я толкнул её, и Аля испуганно сделала несколько шагов назад, к углу, к Юре. — Какого хрена ты здесь забыла, Аля? Я вышвырну тебя отсюда к твоей меркантильной, помешанной на контроле мамаше, если ты в моем долбанном доме будешь делать все, что взбредет в твою полоумную голову.       Она боялась. Я видел страх в её красивых глазах, и укор — в глазах брата. Он поднялся, неторопливым жестом отряхнул джинсы и остановился рядом с Алей, так близко ко мне, что я побоялся, что он сейчас снова меня схватит.       Да это все бред полоумного какой-то. Он умер. Я сам видел, что он умер, я просидел рядом с ним, мёртвым, до приезда врачей, я смотрел на него, абсолютно точно мёртвого на похоронах, и видел, как закрыли крышку гроба. Я видел все это так же отчётливо, как сейчас видел его стоящего напротив.       — Ты не имеешь права со мной так разговаривать, — страх вдруг заменился в глазах Али воинственностью, и я бы придумал, как над этим пошутить, если бы мог шутить в принципе. — В конце концов, Саша, если бы не я, твоя мать продолжала бы тебя пилить снова и снова. Я вынашиваю твоих детей и я имею право заходить в те комнаты, в которые хочу.       — Ты хотела сказать, детей, которые мне нахрен не сдались, но которых ты так упрямо вешаешь на мою шею? — переспросил я. — Это договор, Аля, и мы решили его соблюдать.       — Вот именно, Саш, — кивнула девушка, злобно сверля меня взглядом, будто рядом с ней не стоял мой резко воскресший брат, который была куда более интересной мишенью. — Договор, и ты сам его предложил. Я играю для твоей мамы, ты — для моей. А вместе с тем ты даже предлагал мне заверить договор о том, что ты не выставишь меня за дверь, в суде.       — Н-да, так-то она получает определённо больше привилегий, — заметил Юра, раскачавшись с пятки на носок и обратно, после чего стал загибать пальцы. — Конец истерикам матери. Жилье. Средства на содержание не только детей, но и себя. А ты? Секс и кучу расходов?       — Завались, — пробормотал я, еле заставив себя выговорить хоть что-то.       Аля вспыхнула, видимо, приняв мои слова на свой счёт. Выглядела она, честно говоря, как боевая курица или что-то в этом роде: взъерошенная, беспомощная и злая. Я только не понимал, почему она все ещё орала на меня, если рядом, блять, стоял Юра.       — Ты просто урод, Харитонов, — я перехватил её руку за запястье, прежде чем Аля меня ударила. Спасибо, но нет. — Я все спрашивала себя, когда наступит предел твоей части нормального, вменяемого парня.       Вменяемого? Я едва не расхохотался. Эй, крошка, я тут вообще-то мёртвого брата видел, который, кажется, был вполне жив, а ты его игнорировала. Мать твою, нервы определённо начинали сдавать.       — Считай, наступил, — я отпустил её и хотел указать на дверь, но Юра покачал головой, обеспокоенно взглянув на Алю, размазывающую слезы по лицу. Началось. От спокойствия к бешенству, от бешенства к слезам. Знаем, уже проходили это беременное дерьмо. — Ты что, слепая? Не видишь его?       — Кого, Саш? — девушка подошла ближе, осторожно коснулась пальцами плеч, шеи, а затем приложила холодную ладошку к пылающему лбу. — Ты весь мокрый. Всё хорошо?       Сперва из-за зубов каким-то чудом вырвался смешок. Потом ещё один. Через пару секунд я расхохотался по-настоящему, а ещё через несколько с ужасом осознал, что не могу это остановить. Я смеялся и смеялся, глядя на Юру, который смотрел в ответ на меня, смеялся до слез, не в силах контролировать это блядское дерьмо, из-за которого приступы смеха продолжали сотрясать тело. Нет, конечно, я знал, что это было. Истерика. Истерика, который я пережил черт знает сколько, прежде чем мой мозгоправ закончил со мной свою работу, убедившись, что я снова стал вменяемым молодым человеком. Видимо, он поторопился.       — Я схожу за водой, — нахмурившись, сказала Аля и собралась выбежать из комнаты, но я, покачав головой, преградил ей дорогу и напугал ещё сильнее.       — Не уходи.       — Ты что, боишься меня, что ли? — вздохнул Юра.       Нет, блять, сейчас радугой блевать начну от радости, что стал вдобавок ко всему ещё и тебя, дорогого, видеть.       — Саш, — он провел пальцами по любимым машинкам, внимательно следя за тем, что делал, а я следил за ним, — я думал, ты давно понял.       — Что?       — Что боятся нужно не меня, а милых девчонок вроде той, которую ты сейчас пытаешься удержать в комнате, — Юра выразительно кивнул на Алю, испуганно заглядывающую мне в глаза, а затем на свою фотку с блондинкой. — Или её. А я тебе что сделаю?       — Ну, твоё появление здесь в принципе ненормально, если ты не заметил, — пробормотал я. — Так что, может, выйдешь за входную дверь? Растворишься в воздухе. Взорвешься. Что там ещё положено по списку?       — Саша, если ты так шутишь, то хватит. Мне страшно, — тихо произнесла Аля.       Я отодвинул её рукой в сторону, чтобы не загораживала брата, который завел руки за спину и расхаживал по комнате, улыбаясь, а от такой улыбки я и сам кирпичей немного отложил. Слишком искусственная. Я даже под кайфом так не улыбался, как он сейчас.       Говорил же мне этот чёртов мозгоправ: «Отпустите ситуацию, Саша». Да как её, блять, отпустить, когда эта ситуация ходила прямо сейчас взад-вперёд передо мной, улыбалась и раздавала советы? Это все долбанная Аля и ее долбанная сестрёнка. Жил же себе спокойно: ни тебе кошмаров, ни воспоминаний, ни галлюцинаций. А тут весь комплект, от которого я с таким трудом отделался.       — Шутка-минутка, — известил я Алю, бросив последний уничтожающий взгляд на брата, будто он мог самовоспламениться и исчезнуть. Юра остался на месте. Сука, а я же надеялся. — Давай, сожительница с правами, иди на кухню, свари кофе. У меня была трудная ночь.       Девушка мне не поверила, и я это видел, но был слишком занят, чтобы переубеждать её дальше. Серьёзно, не до мнения какой-то девчонки, когда твой умерший брат сидит на ступеньках лестницы в спальне и советует, какой джемпер надеть.       — Слушай, может, ты закроешь свой наверняка уже сгнивший рот? — поинтересовался я, взглянув на него.       — Ты же все равно не знаешь, бежевый или чёрный. Кстати, я за чёрный, — известил Юра, показав мне два больших пальца.       Охуенно, что сказать.       Он был со мной буквально везде, проходил каждый шаг, который делал я. Я брился — он сидел на бортике ванны, следя взглядом. Пил кофе в бежевом джемпере, который надел назло, — Юра устроился напротив, рядом с Алей, и рассуждал, что сейчас неплохо бы выпить доппио. Ага, я бы посмотрел, подают ли доппио под землёй, умник. Ехал в универ с Алей — братец уместился на заднем сидении и привередливо тёр кожаную обивку. На паре по экономике — занял место на подоконнике.       — Хреновый выбор, — прокомментировал он, остановившись рядом, когда я разговаривал с девчонкой из группы, и я мысленно ещё раз пожелал Юре завалиться. — Да её половина универа перетаскала, ты же знаешь.       — Пошёл нахуй, — тихо проговорил я ему, когда отошёл от девушки, и ближайшие полтора часа братец молчал, только сверлил меня недовольным взглядом.       Последней каплей стало то, как он, поставив локти на колени, а подбородок умостив на ладонях, следил за тем, как я ночью обнимал трепещущее тело Али, поскольку никто из нас больше не видел смысла отказывать себе в удовольствии. Точнее, я никогда его не видел, а Аля, видимо, только сейчас поняла, что вела себя неразумно, когда мы с ней были как раз тем, в чем каждый нуждался. Пестики, тычинки, все дела.       Сидя на кухне, которую освещал только неверный свет от экрана ноутбука, который был притащен за собой, я докуривал пятую сигарету и монотонно листал объявления. Я был здравомыслящим человеком и признавал, что психические заболевания — тоже заболевания. А раз существовали заболевания, значит, должен был существовать врач, который мог их вылечить.       Я ещё не рехнулся настолько, чтобы решить оставить эту галлюцинацию. Да, я нуждался в брате. Да, я бы хотел, чтобы он был жив. Но это был не он. Изощренная игра моего больного мозга выплеснулась вот в таком воплощении, и, может, к лучшему. Гораздо хуже были бы, если бы я начал кидаться на людей или головой об стены долбиться. Мне следовало давно смириться, что Юры не было, и почему-то сильнее всего я осознавал это тогда, когда он сидел рядом, будто бы реальный. Может, мне нужен был этот пик, чтобы потом справиться и вернуться к нормальному состоянию? Я не знал.       Эти психологи, психотерапевты, психиатры были удивительными людьми. Никто ведь не посмотрит криво, если я скажу, что посещал хирурга, отоларинголога или офтальмолога. Но я уже предчувствовал те взгляды и разговоры, которые меня окружат, если хоть кто-то узнает о том, что мне нужно было разобраться с мозгами и психикой.       Хотя офтальмолог тоже не помешал бы. Что-то я видел Юру слишком отчётливо.       Мне нужен был человек, который знал, что значило словосочетание медицинская тайна. Никаких сплетен. А все те психологи, которым я уже отвалил свои деньги, а требовали они запредельные суммы, чесали языками так, словно я друзьям в баре о своих проблемах рассказывал, а не дипломированному специалисту.       Нет уж, увольте. Найду кого-нибудь попроще, который знать не знал, кто я такой.       — Как тебе этот, м? — поинтересовался я у брата, допивая скотч в стакане. — Как думаешь, Лавров Матвей Алексеевич сможет выгнать тебя у меня из башки? — я засмеялся, когда Юра угрюмо промолчал, и кивнул. — Ну вот завтра и узнаем. Доброй ночи, сладкий.       Назавтра я начал подозревать, что переборщил с вчерашним налётом симпатии к более бедному слою населения. Мужчина в кресле напротив мне кого-то напоминал, хотя я не мог вспомнить кого, и выглядел вполне сносно, если бы только его костюму не было столько лет. Не то чтобы меня особо волновала одежда людей. Нет. Срать мне было, особенно, если он мог вернуть меня на твердую почву. Просто за все время, что я жил в обществе, где одежда стоила больше, чем этого заслуживала, невольно начал обращать на такие вещи внимание. Привычка. Выглядел он на возраст моего отца, только был куда более спокоен и рассудителен, чем последний. Не знаю, может, он и считал в уме количество ноликов у меня на счету в банке, но, по крайней мере, выглядел так, словно интересовался не моей жизнью, а только головой. И я бы приуменьшил, если бы сказал, что меня это радовало. Да я скорее боготворил его.       Первый совет был прост и требовал затрат только на бензин: собери свои яйца, Саша, и отвези себя на кладбище к брату, куда ты упрямо не ездил с момента его похорон. Вполне просто, умно и логично, но я целый час ходил вокруг машины, выдумывая поводы не ехать. Плохая погода. Далеко рулить. Злость, которая поднималась во мне, стоило только подумать о том, чтобы взглянуть на фотографию, которая шла в совокупности с памятником.       Стоило ступить из машины на землю, Юра исчез к чертям собачьим, хотя я догадывался, что это была временная радость. Мечтая поглубже засунуть руки в карманы пальто, я отправился между ровными рядами, искать то, что мне было нужно.       — Да я здесь поселюсь, если ты так отваливаешь, — пробормотал я, когда натолкнулся на нужное изображение.       Было… больно и непривычно. Я понятия не имел, где родители взяли эту его фотографию, но, по-моему, было варварством выбирать ту, где Юра так искренне улыбался. Вот это был он. Парень, который любил весь чёртов мир, без разбора, и никогда не видел в людях нихрена плохого, что очень хорошо теперь видел я. Смеющийся, красивый и готовый покорить все чёртовы страны — это был мой брат, которого я любил. А то, что видел я, — воплощение моей собственной злобы на него, вперемешку с отчаянием.       — Ладно, это глупо, но я просто подумал, — начал я, смотря куда-то влево и наверх, туда, где небо заволокло серыми облаками, — что, если существует не реинкарнация, в которую ты верил, а реально все это дерьмо с другим миром, а? Просто… вдруг там не готовят доппио, а ты же жить без него не можешь, и вот, короче, — я поставил перед памятником бумажный стаканчик из кофейни, рядом с нашим домом, и, наконец, спрятал руки от холода. — Хотя, в теории, ты же уже и не живёшь, да?       Я усмехнулся, опустив взгляд на собственные ботинки, и покачал головой, а затем вновь выпрямился и взглянул в глаза брата, которые смотрели неподвижно, а вместе с тем так ужасающе живо, что в холодном октябре мне стало жарко от той ненависти, что я вновь испытал к Насте, из-за который сейчас стоял здесь, на долбанном кладбище, где похоронили моего брата, без которого я, честно говоря, ничего и не стоил-то.       — Да ладно, признавайся, есть все-таки реинкарнация или нет? — с трудом улыбнулся я. — Если да, то в каком новорождённом мне тебя искать? Я же надеюсь, тебя не забросил там к Але в живот, в одну из её будущих дочерей? Это тогда просто пиздец тебе, Юр. Худшего отца, чем я, хрен придумаешь. Вся моя жизнь стала чем-то, что я не узнаю, и мне страшно, но больше всего меня пугает это свалившееся на голову отцовство, — пришлось вдохнуть поглубже, чтобы остановить льющийся поток слов. — Мне просто… Нужен остров спокойствия, понимаешь? Ты. Да, знаю, не маленький, пора самому научиться справляться, но у меня всю жизнь был человек, который из всего дерьма верно подсвечивал табло «выход», а сейчас я словно хожу кругами в полнейшей темноте и с каждым кругом увязаю ещё глубже. Мама нуждается во мне, но ей и без моих проблем тошно. Папа… О, наверное, хорошо, что ты не знаешь, кем он стал. Недавно в пьяном бреду он чуть не изнасиловал Алю прямо посреди нашей гостиной. И этому существу, когда-то бывшему мужчиной, я должен доверять? Да лучше убейте меня сразу, потому что ни черта хорошего из этого не выйдет. И вот, мне двадцать три года, и я вынужден жить с девушкой из выгоды, а вскоре стать отцом сразу двум девочкам. Как, Юра? Я же мозгом понимаю, что эти будущие дети ни в чем не виноваты, но что я могу сделать, если так сильно их ненавижу? Ты же знаешь, я хотел детей. Лет в тридцать, когда найду подходящую девушку. Подходящую девушку, — повторил я, усмехнувшись. — Тогда я ещё в это верил, а сейчас… Я вляпался в это говно просто по уши и не знаю, как отмыться. Я сказал Але: я постараюсь быть нормальным для наших детей. Как? Кто вообще придумал, чтобы Аля родила от того, кто грязно поимел её в туалете клуба, надеясь больше никогда не встретить, поскольку только тешил свое самолюбие и желания? Она неплохая девушка. Красивая, в меру ироничная и… заботливая. Почему ей просто не встретился человек, который смог бы на ней жениться и создать примерную ячейку общества? Почему ей встретился я?       Небеса, конечно, не разверзлись, чтобы донести мне ответ от Юры, да и земля осталась целой, но мне сделалось легче. Нужно было куда-то выплеснуть все, что скопилось, и я на пару секунд смог дышать спокойно, не решив проблемы, но признав их, а это, как известно, первый шаг, который необходимо сделать. Через пару секунд я развернулся, собравшись уходить, и застопорился на месте, словно сам был статуей. Взгляд скользнул по обуви, брюкам, куртке и остановился на знакомом лице, в то время как я, не контролируя себя, задал короткий и глупый вопрос:       — Ты?