По параллелям. В этой реальности - в той реальности

Он докурил последнюю сигарету только несколько минут назад, но –черт! — тянуло еще. Дым уносился в небо – чистое, бездонное небо, — а вместе с ним уносилась прочь дрожь, и липкий страх. Гокудера нервничал, и никотин уже не спасал. Гокудера боялся, поэтому, как мог, оттягивал неприятный для себя момент. Тсуна весело рассмеялась и сбежала вниз по ступеням крыльца. Следом за ней, неуверенно улыбаясь, осторожно сошел Энма. -Джудайме, — хриплым от долгого молчания голосом начал было Хаято, и подскочил к девушке. – Давайте я понесу вашу сумку. Савада остановилась рядом, и, встретившись с подрывником взглядом, сразу стала серьезной. -До свидания, Энма-кун, — попрощалась она с Козато, потом, повернувшись к подрывнику, вновь улыбнулась. Внутри все словно перевернулось, поменялось местами. Хаято резко выдохнул сквозь зубы, и на лице Тсуны отразилось недоумение. Они шли молча, чувствуя неловкость. Хаято не знал, как начать разговор, Тсуна ждала, понимая, что подрывнику сложно собраться с мыслями. Она знала, о чем он будет говорить. -Джудайме, — наконец, произнес Гокудера. -Тсуна, — мягко поправила девушка, слегка поморщившись. -Я, — неуверенно начал подрывник, не обращая внимания на замечание девушки. – Я хотел бы… Ты… В другой, параллельной реальности, Гокудера Хаято с тревогой смотрел на Тсуну – непривычно тихую, заплаканную. Девушка старательно отводила глаза, и прятала запястья. В какой-то момент он взял ее за руку, и с ужасом уставился на фиолетовые синяки на бледной коже. Боже, какой слабой она казалась тогда, хрупкой, беззащитной. Она плакала – беззвучно, закусив нижнюю губу, и зажмурив янтарные глаза. Поцелуй вышел мокрым и соленым от ее слез. -Не надо, Хаято-кун, — насупившись, произнесла Тсуна, и, подойдя к подрывнику, забрала из его рук сумку. – Не говори ничего. Он молча проводил ее взглядом – маленькую, беззащитную, но на самом деле сильную, способную вынести многое, — чувствуя внутри пустоту. Он улыбался, пытаясь не показывать, что на самом деле ему сейчас приходится далеко не сладко. Тсуна дрожащими руками перевязывала его руку, закусывала нижнюю губу. Гокудера бледнел на глазах, и уже сейчас цвет его лица сливался с цветом белоснежных бинтов. -Все в порядке, — выдохнул Хаято. – Джудайме, не волнуйтесь. Сейчас я немного отдохну, и продолжу… Тсуна отчаянно замотала головой, потом заревела. -Никуда ты не пойдешь! – вскрикнула она, вскочила на ноги, глазами ища, куда забросила свои перчатки, прежде чем кинуться к Хаято. – Я сама! Я смогу! Мир поплыл перед глазами, когда он попытался встать, Гокудера упал, застонав. Последнее, что он видел, были испуганные глаза Тсуны. И наступила тьма. -Ты ведешь себя, как ребенок, — Шамал покачал головой, и прошел к окну. Гокудера проводил его меланхоличным взглядом, потянулся к новой пачке сигарет и зажигалке. – Она волнуется. Хаято молчал. Слова, которые произносил Шамал, мозг не воспринимал; речь доктора была лишь фоновым шумом. -Девчонку хоть бы пожалел. Глупая она еще, сама не знает, чего хочет. -А меня кто пожалеет? Ты? Бьянки? Кто, скажи мне? Шамал молчал. Сказать было нечего. Белые стены, белый потолок. Белая простынь, белые бинты на белой, меловой коже. Множество синяков, ссадин, ушибов, пара ожогов, и левая рука в гипсе. Ярко-зеленые глаза на бледном лице, и неуверенная улыбка при виде ее на пороге больничной палаты. Ярко-оранжевые апельсины и Тсуна в светло-голубом платье на краешке кровати – единственные цветные пятна в обилие белого . Взгляд вопрошающий: мол, как ты. Отвечает – глазами: хорошо все. Лучше не бывает. Множество синяков, ссадин, ушибов, пара ожогов – но об этом тебе не обязательно знать. «Возвращайся». «Скоро». Синяки на руках, да две царапины на лице. Во взгляде – вызов, внутри – тоска. Гокудера сидит за первой партой, Тсуна – почти в конце. Может, так оно и лучше: если не оборачиваться, то не видно этого жалостливого взгляда карамельных глаз. А на переменах можно и на улице покурить. Лучше им не пересекаться. …Она ловко перебинтовывает ладони Энмы, виновато смотрит на него, если неосторожно задевает ссадины, а Гокудеру гложет зависть. Он сжимает руки в кулаки, не отрываясь смотрит за Тсуной, скрываясь в тени дерева, а глаза застилает ярость. Она жмурится и, кажется, сейчас замурлычет от удовольствия, словно маленький котенок. Хаято гладит ее по щеке, а потом целует – нежно-нежно. Тсуна отвечает, обвивает его шею тонкими руками, улыбается сквозь поцелуй. Тонкая, хрупкая, беззащитная. Кожа бледная, и следы его поцелуев расцветают красными цветами на ее шее и ключицах Пуговица за пуговицей – рубашка соскальзывает с плеч…. …Дыхание рваное, словно после долгого бега. Савада красная до корней волос, пытается прикрыть руками маленькую грудь, стесняется своего тела. Пара успокаивающих поцелуев. Она прекрасна – ей нечего стыдиться. Хаято пытается расстегнуть пуговицы на рубашке, дрожащие пальцы плохо слушаются. …Он чувствует каждую впадинку, каждую выпуклость, приятную тяжесть ее тела. Целует узкие ключицы, шею, ладони гладят ее спину, а потом Хаято легко подминает девушку под себя. Ведет руками по бедрам, и разводит ее ноги в стороны. Она горячая – снаружи и внутри. Тсуна вскрикивает, выгибается в его руках, по щекам текут слезы. Упирается в его плечи, пытается оттолкнуть. Ей больно – очень больно. Гокудера целует ее, успокаивающе шепчет что-то на ушко. Когда он начинает двигаться в ней, Тсуна вздрагивает от каждого движения, закусывает нижнюю губу. Хаято тяжело дышит, пытается сдерживать себя. Целует хрупкие плечи, чувствуя, как ее ногти впиваются в его спину. …А после он будет извиняться – шепотом, на ушко, гладить ее по голове, крепко прижимая к себе. Тсуна уснет, убаюканная его голосом, а Хаято будет сторожить ее сон до утра. В этой реальности он самый счастливый человек. А на бледной коже – синяки. В глазах у Тсуны – страх. Она что-то тихо говорит, пытается образумить Хаято, но он ее не слушает. Девушка отступает спиной вперед, и вскоре прижимается к стене. -Гокудера-кун, — спокойно произносит она, а глаза перебегают с двери на окно и обратно. – Прекрати, пожалуйста. А ему все равно на ее уговоры. Он медленно подходит все ближе и ближе, ухмыляется. Сегодня он может все, сегодня за него все делает алкоголь. А когда Хаято подходит вплотную, в уголках ее глаз закипают слезы злости. -Джудайме, — выдыхает он в ее плотно сжатые губы, и целует-кусает. Она царапается, пытается вырваться. А Хаято все равно. Он сильнее – хрупкие запястья опять сжимает железной хваткой. Он же мужчина, бля. Сильный пол и все такое. Тсуна вскрикивает от боли, а ее руки отпускают – только лишь за тем, что бы рвануть рубашку в стороны. Трещит ткань, пуговицы весело стучат по деревянному полу, разлетаются в разные стороны. В его ласке больше грубости, чем нежности. В ее глазах – страх и презрение. Гокудера проводит ладонями от талии до груди, сжимает ее. Целует в шею – Тсуна опять начинает вырываться. Кусает, вжимает в стену, чтобы не рыпалась. Холодные пальцы гладят ее бедра, и Тсунаеши прекращает вырываться, смирившись с обстоятельствами. Школьная форма летит на пол, а девичье сердце разбивается вдребезги. Хаято и белый потолок становятся расплывчатыми из-за пелены слез… -Я тебя ненавижу, — шепчет Савада. То, что произошло между ними – мерзко, противно. Тсуна чувствует себя грязной. Гокудере все равно. Он смотрит на нее – и не видит этих злых глаз. Он курит, и апатично думает, что завтра уже будет в Италии. Хаято одевается, и, накинув на плечи Джудайме свой школьный пиджак, уходит. В этой реальности он погубил все своими руками.