i wish nothing but the best

Сквозь окно лупит чертово солнце. Тэхен поправляет галстук и механически засовывает руки в карманы пиджака, забывая, что так не положено. Отовсюду голоса, разговоры каких-то людей — толпы родственников, знакомых, друзей и родственников знакомых, и Тэхену хочется спрятаться где-нибудь под банкетным столом, потому что господи боже. Свою свадьбу он всегда представлял без всей этой суеты, где-нибудь в горах, на берегу моря, в джунглях, на крыше небоскреба. Тэхену двадцать шесть, и, если честно, он уже вряд ли когда-нибудь женится. У него, наверное, очень натянутая и фальшивая улыбка сейчас, но ему откровенно все равно. Тэхен кивает головой в знак приветствия, а в голове скрипом вилок по тарелкам мысль, что он здесь лишний. Он не понимает, зачем он здесь, почему, и корить в этом можно только самого себя. Ведь какого-то же черта сорвался. Приехал, блин. Из Токио в Пусан, чтоб его. Он мог бы не приезжать. Его ведь никто не приглашал. В какой-то момент он слишком отстранился от их прежней компании — был дурной, амбициозный, в глазах неоном «самореализация», а на деле «секс, наркотики, рок-н-ролл». Годы потребовались, чтобы ослабло. Чтоб дошло наконец. И сейчас он здесь. И думает, что ветреность и порывистость где-то еще кипят внутри. Сорвался вот, прилетел. Кому, куда? Зачем? Но в голове невольно всплывает кроличья улыбка, и во рту начинает неумолимо сушить. Тэхен замечает среди толпы знакомые лица и чувствует себя неловко. О прежних друзьях он с тех пор ни сном ни духом, впрочем, как и они о нем. Тэхен думает, куда бы ретироваться, чтоб незамеченным, но к нему уже подлетает Хосок. — Тэ! Ты, что ли! Какими судьбами? На Хосоке темно-зеленый костюм и дурацкий фиолетовый галстук, и Ким мысленно напоминает себе, что некогда другу уже двадцать восемь. Сказалось — он заметно «повзрослел» и остепенился, но в глазах все еще мелькают шебутные искорки. — Ну ты и постарел, конечно. Как сам? — спрашивает Хосок, и Тэхену почему-то не хочется ему отвечать. После стольких лет — невыносимо сложно. — Перебиваюсь, — после паузы отвечает Ким и чуть кивает головой. — Ты? — Ох, а я женился практически сразу же, как ты уехал. Если честно, — Хосок усмехается как будто немного нервно, — я скоро отцом стану. — О, — почти удивленно выдыхает Тэхен. — Поздравляю… — Да чего уж… Странно оно, на самом деле. Вроде ж, еще вчера сами как будто детьми были. У Сокджина вообще двойня уже — мальчик и девочка. У Юнги дочь. Намджун пока еще не обзавелся, но планирует. Эх, все женатые, все с детьми… Время летит, ого-го… Тэхен молчит — у него сердце колет неприятно под ребрами, потому что это действительно все очень странно. Осадком неким. — Ну, а ты хоть… Как? Тоже? — Хосок неловко дергает плечом, и Тэхен хмыкает. Много чего было за это время. Какие-то парни, какие-то девушки, потому что для него не имело значения практически никогда. Он максимально делал акцент на личности, и особенным пунктом был бунт. Он спал с несостоявшимися актерами, с музыкантами, уличными художниками, байкерами, революционерами. Он выбирал максимально свободолюбивых, сбегающих навстречу вершинам еще засветло. И все равно хотелось периодически сжечь кровать — не из чувства протеста, а потому что самого жгло. Не хватало. Сейчас уже пламя в глазах и груди затихает, и на ребрах остается сизый пепел растерянности и какой-то ностальгической тоски. Не хватает, может быть… — Нет, не женат. — М. Я почему-то так и знал, — говорит Хосок. — Ты у нас птица другого полета. Гнезд не вьешь, птенцов не разводишь. Что есть, то есть. Хосок кладет ладонь Киму на плечо, хочет еще что-то сказать, но резко — — Хосоки-хен! — Чонгук! А пепел в груди фениксом: сквозь толпу младший приветственно машет рукой — Тэхен смотрит, и его чересчур ведет. Действительно, улыбка осталась та же. И вот этот ребенок сегодня женится… — Чонгук-а, глянь, кто приехал! Неожиданно, а, скажи? — Хен, — Чонгук заметно опадает и теряется, а у Тэхена ком в горле стоит. — Здравствуй, — он жмет ладонь младшего и кивает головой. — Не против, если я отойду? — А? Да, конечно… — Тэхен, ты куда? — у Хосока недоумение на лице. Тэхен разворачивается и уходит по коридору в сторону туалета. Вот и спрашивается.

***

Холодная вода успокаивает, только чертово солнце и тут лупит, отражаясь бликами от зеркала и ведя по лицу. Ким слышит скрип за спиной и, не оборачиваясь, продолжает отряхивать руки. — Тэхен-хен. У Чонгука определенно поменялся голос. Он вообще поменялся, если начать рассматривать: он заметно вырос, подкачался еще больше, возмужал лицом. Младшему двадцать четыре, и, черт, да, признать пора, что он уже не ребенок. Лишь глаза и улыбка, кажется, совершенно не поменялись. — Я не ожидал, что ты приедешь, — говорит Чонгук. Еще бы. — Ты не рад меня видеть? — спрашивает Тэхен. Главное, самому помнить и контролировать голос. — Почему не рад? — хмурится Чон — Ким замечает, как кончики ушей вспыхивают. — Рад. Очень рад. Они молчат какое-то время. — Как Япония, хен? Как сам мир? Ты, наверное, много где побывал. — Да не то чтобы, — о тех местах, где Тэхен бывал в большинстве своем, лучше бы вообще никому не рассказывать. — Ты, кажется, сам говорил одно время, что переедешь в Японию. — Да, — неуверенно тянет Чонгук. — Ну, как видишь, планы немного изменились. — Долго вы с ней встречались? — Тэхен свой голос не узнает почти. — Ммм… около полугода. Но родители сказали надолго не затягивать, поэтому вот… — Сильно любишь ее? — Думаю, да. Ким молча кивает головой, как сам себе, а Чонгук выглядит нервным и будто бы виноватым. И невольно проглядывается в нем тот ребенок, которым Тэхен его в последний раз видел вживую. У них была любовь сумасшедшая, потому что Тэхен не умел иначе, а Чонгук просто не мог ему сопротивляться. Чон был мальчиком из хорошей семьи со стопками книг в рюкзаке и длиннющим списком секций после школы. Ким был вихрем, рушащим после себя все. Во многом Тэхен был для Чонгука первым. С Тэхеном младший первый раз в жизни накурился — ему потом было безумно плохо. С Тэхеном Чонгук познал свой первый в жизни «нормальный, а не это вот» поцелуй. Ким во многом жизнь и репутацию Чонгука пошатнул. Было много неловкого, много того, о чем потом младший сильно сожалел, а Тэхен сожалеет сейчас. В какой-то степени Чон и его изменил тоже. Правда, проявилось оно немного позже. Чонгук хорошим мальчиком был и, в общем-то, видит Тэхен, и по сей день таковым остается. Он практически постоянно составлял графики и распорядки, ему нравилось чувствовать себя уверенным в завтрашнем дне. Для Чонгука семья всегда играла большую роль, он в последнюю очередь всегда хотел разочаровать их хоть в каком аспекте. Для Тэхена правила всегда были не писаны. С семьей отношения не складывались. Графики Тэхен рвал и кидал в мусорное ведро, а после срывался и уезжал в другой город на другой конец республики. Контрастность их сказывалась неоднозначно, но тогда это сглаживал юношеским максимализм и срывающие крышу подростковые чувства. Тэхен действительно любил Чонгука. Наверное, так, как никого в своей жизни. Но сейчас он видит нахмуренные брови младшего, видит его покрасневшие кончики ушей. И понимает, что все на своем месте. У них вряд ли вышло бы какое-нибудь будущее. Их отношения действительно были неоднозначными. Нестабильными, по меньшей мере. Во многом они не сходились, и в определенных вещах их внутренние шаблоны и ценности рознились буквально в корне. Тэхен листал на днях Инстаграм Чонгука. Он знает теперь, как выглядит его девушка — уже невеста. Юнха несильно старше Чонгука — всего на каких-то несколько месяцев, но она окончила престижный вуз, работает врачом, занимается йогой, плаваньем и очень любит котят. Юнха — это та девушка, с которой покой и стабильность обеспечены еще до момента подписания брачного контракта. Это не то, что способен бы был обеспечить ему Тэхен. И такое Чонгуку, пожалуй, объективно нужнее. И с такой девушкой Чонгук будет, пожалуй, действительно счастлив. — Тэхен-хен, ты… Ты извини, пожалуйста, что я не высылал тебе приглашения или… да. Я думал об этом. Но я не думал, что ты приедешь. — Я понимаю, Чонгук-и. — Если что, Юнха-нуна знает про тебя. Я рассказывал ей. Только не все, извини. — Понимаю. — Тэхен-хен… А ты сам… Ну, у тебя есть сейчас девушка? Или парень? Ким молчит, младший смотрит на него не мигая. — Да нет, — усмехается наконец Тэхен. Чонгук тушуется — глупый-глупый кролик, привыкший во всем абсолютно винить себя. Тэхен помнит, какие тирады с извинениями он писал, если они ссорились. Помнит, что, даже успрекая старшего — заслуженно упрекая — в последний раз, Чонгук просил у него прощения. — Наверное, я зря тогда тебе всего этого наговорил. Я тоже далеко не везде прав был. Тоже много чего… Ну, говорил и делал лишнего. Прости. — Все в порядке, Чонгук-и. — Нет, правда, я знаю, что у тебя были потом не лучшие времена, и если это из-за… — Чонгук. Все правда в порядке. Я тебя не виню. Скорее уж, ты меня тогда должен винить. Я тебе знатно нервы потрепал. — Тэхен-хен… — Мы, впрочем, оба, знаешь. Но это дело прошлого, так ведь? У нас изначально, думаю, были разные пути, разные мысли. Мы могли их изменить, как-то подстроить друг под друга. Мы этого не сделали. Ну, и что теперь, в общем-то? Каждый своим путем. Раз так, то нужно идти дальше. Жить. Я думаю, что Юнха — это как раз та, которая тебе нужна. — Тэ-хен… Холодная раковина под одной ладонью и горячая Чонгуковская щека — под другой. — Я правда хочу, чтобы ты был счастлив. А сейчас идти пора. Я думаю, что тебя уже заждались. Ким отстраняется, поворачивается спиной и чувствует чужую теплую ладонь в районе плеча. — Тэхен-хен! Чтобы ты знал, я не жалею о том, что было между нами. Может быть, я не так представлял себе свою первую любовь. Но я действительно не жалею. И если хочешь, я расскажу все нуне. Все. Абсолютно. Ким низко смеется и разворачивается лицом к Чонгуку. — Это ты сам как хочешь. Хотя про некоторые вещи я бы все-таки умолчал. Ну, ты знаешь. Он некоторое время смотрит в сторону за спиной младшего, а затем берет его руку и подносит безымянным пальцем к губам. — Тэ… хен? — Извини. Сиюминутный порыв, видимо. Знаешь, ты, пожалуй, лучшее, что случалось со мной в жизни. Но ты не должен чувствовать вину, если я не лучшее, что случалось в твоей.

***

Из туалета он выходит, приветливо улыбаясь гостю, ворчащему в дверях, и сразу же вливается в общий поток гостей, недовольно бурчащих, где жених. Чудное солнце уютно светило в окно.